Вскоре ее посещения I превратились для Деймона в главное событие дня.
Ее постоянной заботой стали вазы для той лавины цветов, которую обрушили на Деймона его многочисленные друзья и приятельницы. В тех случаях, когда ее посещение совпадало с визитами дам из круга знакомых Деймона, она вела себя с холодной корректностью, не проявляя присущей ей сердечности. Шейла была настолько правильной и добропорядочной, а ее присутствие оказывало такое умиротворяющее действие, что Деймон вполне понял слова Бьянчелли о племяннице:
– Когда она кладет мне ладонь на лоб, проверить, нет ли у меня жара, она исцеляет меня больше, чем все, вместе взятые, доктора и сестры с их инъекциями.
Пролежав в больнице две недели, Деймон пришел к выводу, что как его бывшая жена, так и все знакомые де вицы и дамы по сравнению с Шейлой Бранч (это была ее девичья фамилия) нестерпимо пусты, легкомысленны и не надежны. Одним словом, он, несмотря на разницу в возрасте (ему сорок, а ей двадцать пять), решил на ней жениться, если она, конечно, захочет взять его в мужья.
Но ее способность сопереживать и проницательность – качества, столь уместные в больнице, в семейной жизни иногда оказывались несносными. Вот и сейчас, после воз вращения, едва сняв перчатки, в которых вела машину, Шейла сказала:
– Ты выглядишь ужасно. Что случилось?
– Ничего! – бросил он резко и несколько раздраженно, вспомнив, что такой тон частенько вынуждает ее прекращать допрос. – Я весь день читал, пытаясь понять, что в рукописи не так и каким образом это можно исправить.
– Нет, здесь нечто большее. – Шейла стояла на своем с крестьянским упрямством. Подобные объяснения она уже не раз от него слышала. – Ты был на ленче со своей бывшей супругой, – заявила Шейла прокурорским тоном. – Это она, а не рукопись. После встречи с ней ты всегда ведешь себя так, словно у тебя в голове бродят грозовые тучи. В чем дело? Она опять просила у тебя денег?
– К твоему сведению, я поглощал ленч в одиночестве, а экс-супруги не видел уже больше месяца, – ответил он, обрадовавшись возможности говорить честным тоном незаслуженно обиженного человека.
– Что же, – сказала Шейла, – в таком случае, когда мы пойдем на ужин, попытайся выглядеть лучше или хотя бы по-иному. – Заканчивая спор, по крайней мере на время, она произнесла с улыбкой: – Это я тот человек, который должен бы быть мрачнее тучи после двух дней, проведенных в обществе Мадонны.
– Ты выглядишь великолепно, – сказал он, совершенно не кривя душой.
Ни одно агентство, конечно, не пригласило бы ее в качестве модели для журнала мод, но для Деймона Шейла, с ее суровыми и резкими чертами лица, темными, жесткими и густыми волосами до плеч, оливковой кожей, крепким телом и щедрыми формами, с течением времени стала эталоном, по которому он оценивал физические достоинства и характер остальных женщин.
Несмотря на это, Деймон чувствовал неодолимую тягу к другим женщинам – к своей иберийской красотке, например, – и получал от кратких связей с ними огромное удовлетворение. Долгие годы веселой холостой жизни развили в нем две страсти – желание работать и влечение к женщинам. Второй брак в этом отношении его не изменил. Деймон не был религиозным человеком, хотя в тех случаях, когда обстоятельства вынуждали его размышлять о Боге, он склонялся к агностицизму. Тем не менее ему не было чуждо понятие греха, если тягу к прекрасному полу можно было считать грехом. Он не упоминал всуе имя Божье, не крал, не лжесвидетельствовал, не убивал, однако время от времени не мог устоять перед тем, чтобы не возжелать жены ближнего своего. Его тяга к женщинам была очень сильной и казалась ему вполне естественной. Деймон почти ничего не делал для того, чтобы себя укротить. Правда, удовлетворяя свою страсть, он по мере сил стремился не причинить вреда ни себе, ни партнерше.
Нью-Йорк в те годы не был мировым центром воздержания. В юности Деймон был красив, а люди, бывшие привлекательными в молодости, продолжают сохранять уверенность в себе и тогда, когда время уже оставило на их внешности свой печальный след. Он не пытался скрыть эту особенность своего характера от Шейлы. В любом случае такое было невозможно, так как ей уже довелось принимать парад навещавших его в лечебнице дам и расставлять по вазам присылаемые ими букеты. Женщина из Испании сердила Шейлу своей нескромностью. По правде говоря, она раздражала этим и Деймона, и, расставшись с этой леди, он почувствовал немалое облегчение. За два прошедших с того времени года никаких новых связей у него не было.
Он не расспрашивал Шейлу о ее прежних романах и о тех, которые могли быть после замужества, но и сам никогда не просил прощения. Несмотря на то что в их жизни случались штормовые периоды, они по большому счету были счастливы, и у Деймона всегда становилось радостно на душе, когда Шейла, как, например, сегодня, переступала порог дома. Его, как последнего эгоиста, радовало то, что он значительно старше ее и может умереть раньше, чем она.
Деймон, радуясь тому, что Шейла целая и невредимая вернулась домой, еще раз привлек ее к себе и поцеловал в губы. Знакомые нежные губы, которые временами могли становиться такими упрямыми и жесткими.
– Шейла, – пробормотал он супруге в ухо, все еще не отпуская ее, – я так рад, что ты вернулась. Эти два дня показались мне веками.
Шейла улыбнулась, прикоснулась к его губам кончиками пальцев так, словно хотела, чтобы он замолчал, и направилась в спальню. Шейла шла выпрямившись, с гордо поднятой головой, не раскачиваясь из стороны в сторону. Ее походка напомнила ему, и не в первый раз, девочку, с которой у него была связь вскоре после прибытия в Нью-Йорк. Его возлюбленная была начинающей актрисой, с такими же темными волосами, как у Шейлы, и мама ее тоже была итальянкой. В своей генетической памяти она, как и Шейла, видимо, хранила воспоминания о женщинах, шагавших с тяжелыми кувшинами на голове по выжженным солнцем тропам Калабрии. Ее звали Антуанетта Брэдли, и Деймон любил ее чуть ли не целый год, полагая, что она его тоже любит. Дело дошло до того, что он даже начал поговаривать о женитьбе. Но оказалось, что девица любит вовсе не Деймона, а одного из его лучших друзей, Мориса Фицджеральда, с которым он делил квартиру на Манхэттене. Чтобы решить, за кем останется квартира, они бросили монету, и Деймон проиграл.
– Таков жребий, – произнес Морис, когда Деймон принялся паковать вещи.
Через некоторое время Морис Фицджеральд и Антуанетта Брэдли отбыли в Лондон. До Деймона дошли слухи, что они поженились и окончательно осели в Англии. Он не видел их более тридцати лет, но не забыл того, как Антуанетта вошла в их жилье и каким тоном Фицджеральд произнес: «Таков жребий».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
Ее постоянной заботой стали вазы для той лавины цветов, которую обрушили на Деймона его многочисленные друзья и приятельницы. В тех случаях, когда ее посещение совпадало с визитами дам из круга знакомых Деймона, она вела себя с холодной корректностью, не проявляя присущей ей сердечности. Шейла была настолько правильной и добропорядочной, а ее присутствие оказывало такое умиротворяющее действие, что Деймон вполне понял слова Бьянчелли о племяннице:
– Когда она кладет мне ладонь на лоб, проверить, нет ли у меня жара, она исцеляет меня больше, чем все, вместе взятые, доктора и сестры с их инъекциями.
Пролежав в больнице две недели, Деймон пришел к выводу, что как его бывшая жена, так и все знакомые де вицы и дамы по сравнению с Шейлой Бранч (это была ее девичья фамилия) нестерпимо пусты, легкомысленны и не надежны. Одним словом, он, несмотря на разницу в возрасте (ему сорок, а ей двадцать пять), решил на ней жениться, если она, конечно, захочет взять его в мужья.
Но ее способность сопереживать и проницательность – качества, столь уместные в больнице, в семейной жизни иногда оказывались несносными. Вот и сейчас, после воз вращения, едва сняв перчатки, в которых вела машину, Шейла сказала:
– Ты выглядишь ужасно. Что случилось?
– Ничего! – бросил он резко и несколько раздраженно, вспомнив, что такой тон частенько вынуждает ее прекращать допрос. – Я весь день читал, пытаясь понять, что в рукописи не так и каким образом это можно исправить.
– Нет, здесь нечто большее. – Шейла стояла на своем с крестьянским упрямством. Подобные объяснения она уже не раз от него слышала. – Ты был на ленче со своей бывшей супругой, – заявила Шейла прокурорским тоном. – Это она, а не рукопись. После встречи с ней ты всегда ведешь себя так, словно у тебя в голове бродят грозовые тучи. В чем дело? Она опять просила у тебя денег?
– К твоему сведению, я поглощал ленч в одиночестве, а экс-супруги не видел уже больше месяца, – ответил он, обрадовавшись возможности говорить честным тоном незаслуженно обиженного человека.
– Что же, – сказала Шейла, – в таком случае, когда мы пойдем на ужин, попытайся выглядеть лучше или хотя бы по-иному. – Заканчивая спор, по крайней мере на время, она произнесла с улыбкой: – Это я тот человек, который должен бы быть мрачнее тучи после двух дней, проведенных в обществе Мадонны.
– Ты выглядишь великолепно, – сказал он, совершенно не кривя душой.
Ни одно агентство, конечно, не пригласило бы ее в качестве модели для журнала мод, но для Деймона Шейла, с ее суровыми и резкими чертами лица, темными, жесткими и густыми волосами до плеч, оливковой кожей, крепким телом и щедрыми формами, с течением времени стала эталоном, по которому он оценивал физические достоинства и характер остальных женщин.
Несмотря на это, Деймон чувствовал неодолимую тягу к другим женщинам – к своей иберийской красотке, например, – и получал от кратких связей с ними огромное удовлетворение. Долгие годы веселой холостой жизни развили в нем две страсти – желание работать и влечение к женщинам. Второй брак в этом отношении его не изменил. Деймон не был религиозным человеком, хотя в тех случаях, когда обстоятельства вынуждали его размышлять о Боге, он склонялся к агностицизму. Тем не менее ему не было чуждо понятие греха, если тягу к прекрасному полу можно было считать грехом. Он не упоминал всуе имя Божье, не крал, не лжесвидетельствовал, не убивал, однако время от времени не мог устоять перед тем, чтобы не возжелать жены ближнего своего. Его тяга к женщинам была очень сильной и казалась ему вполне естественной. Деймон почти ничего не делал для того, чтобы себя укротить. Правда, удовлетворяя свою страсть, он по мере сил стремился не причинить вреда ни себе, ни партнерше.
Нью-Йорк в те годы не был мировым центром воздержания. В юности Деймон был красив, а люди, бывшие привлекательными в молодости, продолжают сохранять уверенность в себе и тогда, когда время уже оставило на их внешности свой печальный след. Он не пытался скрыть эту особенность своего характера от Шейлы. В любом случае такое было невозможно, так как ей уже довелось принимать парад навещавших его в лечебнице дам и расставлять по вазам присылаемые ими букеты. Женщина из Испании сердила Шейлу своей нескромностью. По правде говоря, она раздражала этим и Деймона, и, расставшись с этой леди, он почувствовал немалое облегчение. За два прошедших с того времени года никаких новых связей у него не было.
Он не расспрашивал Шейлу о ее прежних романах и о тех, которые могли быть после замужества, но и сам никогда не просил прощения. Несмотря на то что в их жизни случались штормовые периоды, они по большому счету были счастливы, и у Деймона всегда становилось радостно на душе, когда Шейла, как, например, сегодня, переступала порог дома. Его, как последнего эгоиста, радовало то, что он значительно старше ее и может умереть раньше, чем она.
Деймон, радуясь тому, что Шейла целая и невредимая вернулась домой, еще раз привлек ее к себе и поцеловал в губы. Знакомые нежные губы, которые временами могли становиться такими упрямыми и жесткими.
– Шейла, – пробормотал он супруге в ухо, все еще не отпуская ее, – я так рад, что ты вернулась. Эти два дня показались мне веками.
Шейла улыбнулась, прикоснулась к его губам кончиками пальцев так, словно хотела, чтобы он замолчал, и направилась в спальню. Шейла шла выпрямившись, с гордо поднятой головой, не раскачиваясь из стороны в сторону. Ее походка напомнила ему, и не в первый раз, девочку, с которой у него была связь вскоре после прибытия в Нью-Йорк. Его возлюбленная была начинающей актрисой, с такими же темными волосами, как у Шейлы, и мама ее тоже была итальянкой. В своей генетической памяти она, как и Шейла, видимо, хранила воспоминания о женщинах, шагавших с тяжелыми кувшинами на голове по выжженным солнцем тропам Калабрии. Ее звали Антуанетта Брэдли, и Деймон любил ее чуть ли не целый год, полагая, что она его тоже любит. Дело дошло до того, что он даже начал поговаривать о женитьбе. Но оказалось, что девица любит вовсе не Деймона, а одного из его лучших друзей, Мориса Фицджеральда, с которым он делил квартиру на Манхэттене. Чтобы решить, за кем останется квартира, они бросили монету, и Деймон проиграл.
– Таков жребий, – произнес Морис, когда Деймон принялся паковать вещи.
Через некоторое время Морис Фицджеральд и Антуанетта Брэдли отбыли в Лондон. До Деймона дошли слухи, что они поженились и окончательно осели в Англии. Он не видел их более тридцати лет, но не забыл того, как Антуанетта вошла в их жилье и каким тоном Фицджеральд произнес: «Таков жребий».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86