Им же невозможно закрыть дверь. Мощный и непрерывный рев Вселенной можно лишь приглушить, можно лишь привыкнуть к его рокотанию – но выключить невозможно.
С этого и началась Их беседа:
– Ах, Дорогой, да выключи Ты этот грохот. Невозможно же! Живем как на вокзале.
– Дорогая, это мольбы и страсти. Пока есть жизнь, будет и этот грохот. Я не могу их выключить. Тихим был только Хаос.
– А что вообще Ты можешь?!
– То же самое, что и Ты: у Нас равные возможности.
– Но Ты все-таки мужчина. Хотя – какой Ты мужчина, если ничем не отличаешься? Договорились просто: Ты, видите ли, среди Нас – мужчина.
– А Ты хочешь поменяться?!
– Не знаю. Кажется, ничего Я уже не хочу. Что же, так и заниматься всё время этой мелочью на планетах? Надоело, честное слово!
– Давай займемся Друг Другом.
– Давай! Я только об этом и твержу. А как?!
– Ну – поговорим.
– Вот именно – поговорим! Только и можем, что поговорить. Но не можем заняться Собой.
– А как это – Собой?! Да и понравится ли?!
– Последние планетяне и планетянки занимаются – и им нравится!
– Мало ли, чего им нравится. Все эти кожные ощущения им тоже нравятся.
– Да, а Мы можем только смотреть, как они млеют от удовольствия. Жалкие, слизкие, смертные – а вот млеют себе, а Мы не можем.
– Именно потому, что Мы-то – не слизкие и не смертные. А значит и чувствилища иметь не можем. А где нет чувствилища – там нет и ощущений.
– А Я хочу и того, и другого: и слизи, и бессмертия!
– Так не бывает. Или – или.
– Зачем же тогда Наше всемогущество, если везде это противное слово «невозможно», везде препоны?! А Ты ничего не можешь сде…
Тут прямо на полуслове Оно выключило воображение. И с облегчением убедилось в Своем единстве и неделимости. Хорошо что состоявшаяся беседа – всего лишь повернувшая вкривь мечта, хорошо что можно мгновенно рассеять воображенных собеседников. Такая непрерывная перебранка – хуже чем непрерывный рев Вселенной, чем стенания страдающей жизни.
А если бы Оно в минутном замешательстве поверило бы в мираж вечной взаимной любви и разделилось на Него и Нее?!
Слава Себе, что Оно этого не сделало. Ведь тогда уже ничего нельзя было бы поправить.
Разделение приносит больше борьбы, чем любви. Оно поставило вселенский опыт, убедилось – и не сделает этой поистинне роковой ошибки! Нет-нет, коротать вечность можно только в блаженном единстве с Самим Собой – то есть в одиночестве. А то с ума сойдешь от непрерывных распрей!
* * *
Дионисий привык и совершал исцеления каждый день. А когда не получалось, ясно, что сами немощные и виноваты – не очистили мысли, не покаялись искренне, не поклонились Небесным Супругам.
Свои действия он мысленно называл святотехникой. Подошел старик, согнутый в пояснице. Клава, приведшая старика, приговаривала:
– Сейчас выздоровеешь, дедушка. Учитель скажет слово, попросит Отца и Матерь Своих Небесных – Они и излечат. У нас и не такие излечивались. Всё хорошо будет, дедушка. Раз пришел к нам, раз поклонился Учителю – значит всё будет хорошо.
– Только – того, – просипел страждущий. – Я уже у одного лечился – экстраспеца. И – ничего.
– Потому что все они шарлатаны, – без малейшего сомнения заверила Клава. – Только у нас прямая Истина, нашему Учителю, своему Сыну, Небесные Супруги прямо из рук в руки передали.
Старик радостно закивал.
Дионисию всегда весело в такие минуты. Он – совершает чудеса, Он повелевает волей и самой судьбой этого очередного пришельца, и многих других. Люди кажутся маленькими далеко внизу – как маленькие футболисты, бегающие, чтобы развлекать его. А Он – сверху – вершит ими с почти Божественной силой.
Сомнений в Себе Он не испытывал. Даже в тех случаях, когда никакого улучшения не происходило – всё правильно, не каждому желает помогать Божественная Чета! Но такое случалось редко – хоть малое улучшение наблюдалось почти всегда, и любое облегчение сразу зачислялось в чудеса.
Старик смотрел с почтением и надеждой. Отрок перед ним – святой и сильный, Ему доступно то, чего никогда не сделать самому старику. Все свершится силой и волей Божией, явленной через Отрока. Легко и прекрасно – довериться.
Дионисий, торжествуя, протягивает руку. Он чувствует, определенно и ясно чувствует, как Божественная сила льется из Его руки в старика. В диагноз Он не вникает: Божественная Сила Сама разберется, куда приложиться.
Старик тоже в восторге: настал счастливый миг, Святой притронутся к нему – и он распрямляется наполовину. Какая разница – что наполовину, а не полностью. Все-таки он стал прямее, чем был уже много лет. Чудо свершилось.
– Чудо! – возгласила Клава. – Божественное Чудо!
Вот так всё просто.
Дионисий словно бы видит умственным взором огромную площадь, всю заполненную людьми, стоящими на коленях и разом кланяющихся до земли – огромную площадь словно замощенную вместо круглых булыжников склоненными спинами. Так будет!
Так будет очень скоро!! И Он погружается в торжество и счастье.
По залу, по лестнице, по открытому двору-курдонёру уже перекатывается молва: «Чудо! Ещё одно чудо свершилось!»
И сам старик, который по дороге к дому согнулся почти в прежнее положение, готов подтвердить каждую минуту любому встречному, что чудо с ним на самом деле произошло.
Онисимов подошел почтительно, но все равно отвлек земными разговорами от приятного переживания:
– Ушёл мент. Но надо искать другую резиденцию. Нельзя будет здесь надолго остаться. Я договорился, что пока не тронут, но надо искать.
Да, Дионисий главнее всех королей и президентов, но нужно договариваться с каким-то местным ментом.
– Ищи, – отмахнулся Дионисий, не желая слышать низменных подробностей.
– Будет даже лучше: найдем загород, чтобы благостная природа вокруг.
– Иди и ищи, – капризно повторил Дионисий.
Благословил. Развязал Онисимову руки.
* * *
Господствующее Божество оставалось в сомнении. Возможность существования Вышнего Н/Н лишало привычного чувства самодостаточности и неуязвимости.
Но сомнение – элемент личной жизни, жизни неведомой Ему прежде. Занявшись Собой, разбираясь в Своих сомнениях, Оно – удивительно сказать – более полно почувствовало Себя, убедилось в Собственном отдельном существовании. Присущее Ему изначально чувство безграничности отрицало, естественно, всякую отдельность, а когда появилось подозрение, что существует Некое Н/Н, недоступное Его пониманию и даже восприятию, тогда же появилась и отдельность, отделенность от того что Не-Оно. Странное состояние: неприятное, раздражающее – но и непривычно волнующее. Не знало Оно никогда прежде страха – и в страхе отыскался оттенок сладостности тоже. Хотя горечи все же больше.
Предстоящая вечность, казавшаяся прежде неотъемлемым Его свойством – преимуществом ли, проклятием, другой вопрос, но – свойством, оказалась под сомнением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
С этого и началась Их беседа:
– Ах, Дорогой, да выключи Ты этот грохот. Невозможно же! Живем как на вокзале.
– Дорогая, это мольбы и страсти. Пока есть жизнь, будет и этот грохот. Я не могу их выключить. Тихим был только Хаос.
– А что вообще Ты можешь?!
– То же самое, что и Ты: у Нас равные возможности.
– Но Ты все-таки мужчина. Хотя – какой Ты мужчина, если ничем не отличаешься? Договорились просто: Ты, видите ли, среди Нас – мужчина.
– А Ты хочешь поменяться?!
– Не знаю. Кажется, ничего Я уже не хочу. Что же, так и заниматься всё время этой мелочью на планетах? Надоело, честное слово!
– Давай займемся Друг Другом.
– Давай! Я только об этом и твержу. А как?!
– Ну – поговорим.
– Вот именно – поговорим! Только и можем, что поговорить. Но не можем заняться Собой.
– А как это – Собой?! Да и понравится ли?!
– Последние планетяне и планетянки занимаются – и им нравится!
– Мало ли, чего им нравится. Все эти кожные ощущения им тоже нравятся.
– Да, а Мы можем только смотреть, как они млеют от удовольствия. Жалкие, слизкие, смертные – а вот млеют себе, а Мы не можем.
– Именно потому, что Мы-то – не слизкие и не смертные. А значит и чувствилища иметь не можем. А где нет чувствилища – там нет и ощущений.
– А Я хочу и того, и другого: и слизи, и бессмертия!
– Так не бывает. Или – или.
– Зачем же тогда Наше всемогущество, если везде это противное слово «невозможно», везде препоны?! А Ты ничего не можешь сде…
Тут прямо на полуслове Оно выключило воображение. И с облегчением убедилось в Своем единстве и неделимости. Хорошо что состоявшаяся беседа – всего лишь повернувшая вкривь мечта, хорошо что можно мгновенно рассеять воображенных собеседников. Такая непрерывная перебранка – хуже чем непрерывный рев Вселенной, чем стенания страдающей жизни.
А если бы Оно в минутном замешательстве поверило бы в мираж вечной взаимной любви и разделилось на Него и Нее?!
Слава Себе, что Оно этого не сделало. Ведь тогда уже ничего нельзя было бы поправить.
Разделение приносит больше борьбы, чем любви. Оно поставило вселенский опыт, убедилось – и не сделает этой поистинне роковой ошибки! Нет-нет, коротать вечность можно только в блаженном единстве с Самим Собой – то есть в одиночестве. А то с ума сойдешь от непрерывных распрей!
* * *
Дионисий привык и совершал исцеления каждый день. А когда не получалось, ясно, что сами немощные и виноваты – не очистили мысли, не покаялись искренне, не поклонились Небесным Супругам.
Свои действия он мысленно называл святотехникой. Подошел старик, согнутый в пояснице. Клава, приведшая старика, приговаривала:
– Сейчас выздоровеешь, дедушка. Учитель скажет слово, попросит Отца и Матерь Своих Небесных – Они и излечат. У нас и не такие излечивались. Всё хорошо будет, дедушка. Раз пришел к нам, раз поклонился Учителю – значит всё будет хорошо.
– Только – того, – просипел страждущий. – Я уже у одного лечился – экстраспеца. И – ничего.
– Потому что все они шарлатаны, – без малейшего сомнения заверила Клава. – Только у нас прямая Истина, нашему Учителю, своему Сыну, Небесные Супруги прямо из рук в руки передали.
Старик радостно закивал.
Дионисию всегда весело в такие минуты. Он – совершает чудеса, Он повелевает волей и самой судьбой этого очередного пришельца, и многих других. Люди кажутся маленькими далеко внизу – как маленькие футболисты, бегающие, чтобы развлекать его. А Он – сверху – вершит ими с почти Божественной силой.
Сомнений в Себе Он не испытывал. Даже в тех случаях, когда никакого улучшения не происходило – всё правильно, не каждому желает помогать Божественная Чета! Но такое случалось редко – хоть малое улучшение наблюдалось почти всегда, и любое облегчение сразу зачислялось в чудеса.
Старик смотрел с почтением и надеждой. Отрок перед ним – святой и сильный, Ему доступно то, чего никогда не сделать самому старику. Все свершится силой и волей Божией, явленной через Отрока. Легко и прекрасно – довериться.
Дионисий, торжествуя, протягивает руку. Он чувствует, определенно и ясно чувствует, как Божественная сила льется из Его руки в старика. В диагноз Он не вникает: Божественная Сила Сама разберется, куда приложиться.
Старик тоже в восторге: настал счастливый миг, Святой притронутся к нему – и он распрямляется наполовину. Какая разница – что наполовину, а не полностью. Все-таки он стал прямее, чем был уже много лет. Чудо свершилось.
– Чудо! – возгласила Клава. – Божественное Чудо!
Вот так всё просто.
Дионисий словно бы видит умственным взором огромную площадь, всю заполненную людьми, стоящими на коленях и разом кланяющихся до земли – огромную площадь словно замощенную вместо круглых булыжников склоненными спинами. Так будет!
Так будет очень скоро!! И Он погружается в торжество и счастье.
По залу, по лестнице, по открытому двору-курдонёру уже перекатывается молва: «Чудо! Ещё одно чудо свершилось!»
И сам старик, который по дороге к дому согнулся почти в прежнее положение, готов подтвердить каждую минуту любому встречному, что чудо с ним на самом деле произошло.
Онисимов подошел почтительно, но все равно отвлек земными разговорами от приятного переживания:
– Ушёл мент. Но надо искать другую резиденцию. Нельзя будет здесь надолго остаться. Я договорился, что пока не тронут, но надо искать.
Да, Дионисий главнее всех королей и президентов, но нужно договариваться с каким-то местным ментом.
– Ищи, – отмахнулся Дионисий, не желая слышать низменных подробностей.
– Будет даже лучше: найдем загород, чтобы благостная природа вокруг.
– Иди и ищи, – капризно повторил Дионисий.
Благословил. Развязал Онисимову руки.
* * *
Господствующее Божество оставалось в сомнении. Возможность существования Вышнего Н/Н лишало привычного чувства самодостаточности и неуязвимости.
Но сомнение – элемент личной жизни, жизни неведомой Ему прежде. Занявшись Собой, разбираясь в Своих сомнениях, Оно – удивительно сказать – более полно почувствовало Себя, убедилось в Собственном отдельном существовании. Присущее Ему изначально чувство безграничности отрицало, естественно, всякую отдельность, а когда появилось подозрение, что существует Некое Н/Н, недоступное Его пониманию и даже восприятию, тогда же появилась и отдельность, отделенность от того что Не-Оно. Странное состояние: неприятное, раздражающее – но и непривычно волнующее. Не знало Оно никогда прежде страха – и в страхе отыскался оттенок сладостности тоже. Хотя горечи все же больше.
Предстоящая вечность, казавшаяся прежде неотъемлемым Его свойством – преимуществом ли, проклятием, другой вопрос, но – свойством, оказалась под сомнением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91