Дмитрич вырвался из его заботливых рук и, брызгаясь кровью, заорал:
– А плевал я на то, что ты там объяснял! С работы меня выкинул, куска хлеба лишил! У меня, между прочим, удостоверение есть блокадное, а ты!..
– Побойся бога, Дмитрич, ты пенсию от государства получаешь.
– Ага, пенсию! Получаю! Околеть на такую пенсию!
Он махнул рукой и, кособочась на бегу, быстро засеменил в сторону подземного перехода. Скоро подземелье совершенно его поглотило.
Отец несколько раз сильно моргнул. Годунов протянул ему платок:
– Руки оботри. И лицо он тебе попачкал. Артист.
Отец молча подчинился.
Годунов пожал плечами.
– А что я мог поделать? Ты – вылитый Адольф, и способности у тебя есть, а он… ну какой из него Гитлер? Чтобы неврастеника изображать, стальные нервы нужны. И внешность какая-никакая требуется. Наш зритель, хоть и пьян, как правило, но все ж не совсем зомби.
Отец сказал:
– Я понимаю.
– Ага, – кивнул Годунов. – Шоу-бизнес – вещь жестокая. Смотрел про девочек из Лас-Вегаса? Ну вот, где-то так. Как ты, Степаныч?
– Я хорошо, – сказал отец. – Я хорошо.
* * *
Мне часто снится электричка. Или это поезд дальнего следования? В любом случае, все места сидячие. Только таких вагонов, как в моих снах, на самом деле не существует: они всегда немного странные по планировке, с боковыми сиденьями и очень узкими коридорами.
В этих поездках всегда царит неразбериха. Нужно вовремя пересесть с поезда на поезд, бежать по платформам, переходам, рельсам, а когда все-таки удается запрыгнуть внутрь, выясняется, что в вагоне нет своих и их предстоит разыскивать.
Но самое интересное – это станции. В моих снах есть несколько знакомых станций, и иногда я на них выхожу и осматриваюсь на вокзальной площади, где, несомненно, побывала и в прошлом сне, а иногда – проезжаю мимо, как это случилось в позапрошлом.
Словом, целый мир, существующий параллельно.
Некоторые люди, которым я об этом рассказываю, предполагают, что в моих снах отразились – в искаженном, полуфантастическом виде – впечатления детства. Некогда эти впечатления были очень сильными, но со временем забылись и перекочевали в подсознание, вместе с рельсами, вагонами и вокзалами.
У меня, должно быть, непомерно раздутое подсознание.
Шоу двойников выезжало иногда за пределы Питера, но я совершенно не помню длительных или суматошных поездок, хотя отцу они, наверное, представлялись именно таковыми. Мне нравилось мороженое из вагона-ресторана. Такого не продавали в городе.
Адольф ни с кем из своих товарищей по шоу близко не сходился. Он всегда держался особняком. Мне нравилось думать, что я была его самым близким другом, как и он для меня.
Он объяснял мне, каким должен быть настоящий Адольф: набожным, любящим, заботливым, в любое мгновение готовым воспламениться. Адольф любит свою родину и не пьет алкоголя.
Он говорил об этом со скромной гордостью, а я думала о том, как же мне повезло – быть дочерью Адольфа!
В поездках труднее было уклоняться от общения с другими его участниками.
Берия был болтливее прочих.
– Слышь, Адольф! – цеплялся он к моему отцу. – А знаешь, что про твоего предшественника рассказывают, про Дмитрича-то, который тебя задушить пытался? Не знаешь?
Отец молчал.
– Ну вот, – тут Берия медленно, заранее торжествуя, обводил глазами окружающих, – был такой Махлазов, что ли, у Завирейко в шоу. Гитлер. Махлазов этот озорник был большой и выпить, кстати, любил. На Гитлера был похож – как родной сын, особенно прической, и кобенился так же.
Приезжает как-то раз Махлазов в уездный город Н. и прямым ходом направляется в парикмахерскую. Потому что накануне два дня в поезде непрерывно гудел, оброс щетиной, а побриться чтоб самостоятельно – ему Завирейко запрещает: руки дрожат, может порезаться и гитлеровскую образину попортить. За этим делом, – тут Берия выразительно обвел свое опухшее лицо пальцем, – следить же надо, поскольку оно-то и есть основной источник дохода.
Хорошо. Махлазов собирается и тащит свою физиономию в парикмахерскую.
А город Н. – стопроцентно уездный, и парикмахер там по фамилии Фельдман, старичок. Махлазов на это обстоятельство поначалу-то никакого внимания не обратил.
«Побрей меня, – говорит он Фельдману, – и усы вот так-то и так-то отреставрируй. Чтоб щеточкой».
А Фельдман как его увидел – у него аж руки затряслись. Что-то в мозгу у старца помутилось, и он недолго думая зарезал Гитлера бритвой прямо в парикмахерской. И сам милицию вызвал.
Дело было громкое и долгое, но в конце концов Фельдмана освободили прямо в зале суда. И даже невменяемым, в общем-то, не признали. У него, оказывается, вся семья погибла, и сам он – малолетний узник концлагеря с синими цифирьками на руке у локтя. И удостоверение со всеми подобающими льготами имелось, и цифирьки эти любой желающий посмотреть мог. «Я, – говорит Фельдман, – такого глумления вынести не смог».
Про это газета «Антисоветская правда» писала. Смешная газетка такая, злобная. Ну вот, прочитал Дмитрич про Фельдмана и решил удостовериться. Приезжает он в уездный город Н., направляется в парикмахерскую – и прямо ахает. Всё, как рассказано: старичок-еврей, за окнами – пыльная площадь, на ней заведение «Русские блины» и две бабки сушеной рыбой торгуют. Благолепие по-дореволюционному.
Фельдман поворачивается и видит перед собой Гитлера!
«Можешь резать меня, – говорит Гитлер, – можешь стрелять, но я все равно живу! Потому как бессмертный я».
– И что старичок? – заинтересовался Ленин.
– Тут разное рассказывают, – уклонился от прямого ответа Берия. – Одни говорят, будто Фельдман прямо на месте и рехнулся. Сидит теперь в Обуховской больнице и твердит: «Тройка, семерка, Гитлер!» А другие – будто бы бодрый старикан Дмитрича шваброй вон из своей парикмахерской вытолкал и при этом сильно бранился на языке идиш.
Тут Берия подтолкнул Адольфа под локоть.
– А ты что думаешь? Мы ведь в этот самый городок сейчас едем… Что с тобой Фельдман сделает?
Я громко заплакала, представив себе страшного Фельдмана со шваброй, и отец повел меня умываться и кушать мороженое из вагона-ресторана.
* * *
В купе зашел Годунов и с улыбкой, которая одинаково годилась и для людоеда, и для воспитательницы детского сада, оглядел нас.
(Точно, это было купе – стало быть, мы ехали куда-то далеко, с ночевкой. Еще одно доказательство тому, что мои сны с электричками к реалиям моего детства не имеют никакого отношения!)
– Ну что, господа и дамы, – сказал Годунов, – хорошо устроились? Проводники не обижают? Мороженое дают? – Он посмотрел на меня.
Я кивнула.
Годунов сразу озабоченно наморщил лоб.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91