Петр впервые ездил в таком лифте. Он понял вдруг, что слишком мало успел за свою жизнь, чтобы позволить ей закончиться в общежитии.
– Здесь.
Они очутились перед крашеной дверью без номера.
Антигона позвонила, потом постучала, и дверь тихо раскрылась, и в полумраке проступила бледная женщина в стареньком халате. У женщины не было возраста. Она как будто находилась за пределами собственной судьбы. Петр восхитился, потому что это было хитро придумано – жить потихоньку, предоставив судьбе возможность самой вершить свой жестокий и страшный суд!
Не обращая внимания на вопрошающие глаза женщины, Антигона повернулась к Петру и сказала:
– Вот эта – мать, Петр Лавочкин. Ты получаешь возможность глядеть.
Петр оглянулся на Антигону, но она уже входила в лифт, готовая растаять в нереальной вселенной «колодца», а между тем женщина шагнула к двери с явным намерением изгнать Петра и не допустить его в свое обиталище.
Поэтому Петр быстро шагнул вперед и схватил женщину за локти. К этой женщине следовало прикасаться нежно и бережно, ее кости ощущались как нечто чрезвычайно хрупкое.
– Хотите чаю? – слабым голосом произнесла она.
Она заварила для него на кухне слабенький чаек. На поверхности чашки плавали чаинки. Они были такими жалкими, что у Петра пропало всякое желание задавать этой женщине какие-либо вопросы.
Она заговорила сама:
– Я сразу узнала тебя. Ты и был таким – грязнокожим. Я ни у кого не видела такого ужасного оттенка кожи. Прости.
Петр покачал головой. Он вовсе не считал свою внешность ужасной и в словах матери не видел ничего обидного. К тому же некоторые девчонки уже находили его весьма интересным. «В тебе есть опасность и тайна, – сказала ему одна из его подруг. – Если бы у тебя была еще своя жилплощадь, то я бы даже не задумывалась».
Поскольку Петр молчал – а молчал он потому, что думал о множестве разных вещей, и все они разом захватывали его воображение, – женщина торопливо продолжила:
– Я отказалась от тебя прямо в роддоме. Я не могла принести тебя домой. Мой муж… – Она судорожно вздохнула. – Он сказал, что ты – не от него. Мы потом все равно развелись.
Петр подумал о муже этой женщине, о ее любовнике, о том, как она ложится в постель и смотрит на мужчину в ожидании. Он почти въяве видел ее печальное лицо, слышал ее вздохи. Есть женщины, которые в постели смеются, а эта – вздыхает. И в конце концов ее любовникам это начинает казаться пресным.
Он посмотрел на ее руки и увидел, что они увяли.
«Наверное, нельзя думать такое о матери», – мелькнуло у Петра, и в тот же миг он понял, что эта женщина ему не мать.
– Ты не простила его? – спросил ее Петр. – За то, что он заставил тебя оставить ребенка?
Она пожала плечами.
– На самом деле это он не простил меня.
– Но ведь ты ему не изменяла!
– Изменяла.
– Ну, он же не знал…
– Знал.
Ее быстрые уверенные ответы сбили его с толку, и он замолчал.
Она принялась пить чай как ни в чем не бывало. Петр с интересом смотрел, как она вытягивает губы трубочкой и высасывает содержимое чашки, точно птичка. «И целуется наверняка как клюет, – представил Петр. – У таких губы в момент поцелуя твердеют, а соски остаются мягкими…»
– У тебя есть дети? – спросил Петр.
Она кивнула.
– Значит, ты счастлива, – сказал Петр.
Она пожала плечами.
Петр сказал:
– Знаешь, я только сейчас понял одну вещь.
Она испуганно смотрела на него.
Он накрыл ее ладонь своей.
– Ты не настоящая моя мать. Поэтому никогда больше не печалься из-за того, что сделала.
– Я не понимаю… – произнесла она медленно.
– Это правда.
Он встал.
– Я рад, что мы увиделись, – сказал Петр. – Ты хорошая.
* * *
Антигона ждала его во дворе. Он даже надеяться не смел, что она там окажется, но она бродила по мостовой и слушала, как разношенные ботинки шлепают ее по пяткам. Эхо, обитавшее в этом дворе, старое разжиревшее эхо делало этот звук гулким.
Заслышав шаги, Антигона обернулась.
– Ты понял? – спросила она, увидев, что лицо Петра сияет.
Он кивнул ей, еще издалека, а потом добавил словами, чтобы не оставалось сомнений:
– Не она – моя мать.
Антигона расхохоталась:
– Да, ты это понял!
Петр взял ее лицо в ладони и, поскольку Антигона попыталась вырваться, ухватил ее покрепче за уши.
– Кто ты?
– А ты как думаешь? – засмеялась она и ударила его прядью волос с тяжелой папильоткой.
– Скажи!
– Сказать твои мысли?
– Ты была словом – «Антигона». Давно.
– О, я – слово! – кивнула она, заставляя его выпустить ее уши. – Я слово «Антигона», и я слово «сестра». Ты видел меня во сне?
Он молча улыбнулся ей.
Она с восхищением посмотрела на его зубы, а потом сказала:
– Я тоже. Ты был в моем сне. Но ты не был словом.
– Кем же я был?
– Кусок мяса.
– И я молчал?
– Ты молчал и был мой брат. Ты – немой, ты – никто. Называется – подменыш.
– Почему?
– Необходимость. Жертва.
– Почему? – опять спросил он.
– Это в крови, – ответила Антигона. – Понимание сроков. Женщины знают, когда пора это сделать. Если не добавлять людей, наш род прервется. Нужен был человек. Она подменила детей. Ты – подменыш.
– А тот, второй… мой двойник? – не выдержал Петр.
– Что? – удивилась Антигона. Ее черные глаза сияли, как будто в них налили по ведру света.
– Какой он? На кого он похож?
Антигона удивленно подняла брови.
– Он похож на человека. Он не похож на брата.
– Он слабый? – жадно поинтересовался Петр.
– Ты – очень сильный, – сказала Антигона.
– Он слабый! – повторил Петр.
Антигона пожала плечами:
– Он человек. Он – мешок со свежей кровью. Он не похож на брата. Ты – другой. Ты больше не кусок мяса.
– Кто же я? – допытывался Петр.
Самым важным для него было сейчас понять, каким видит его Антигона.
– Ты – кусок камня, – сказала она важно. – Идем. Мои башмаки скоро закончатся.
Он покачал головой, показывая, что не понимает смысла последней фразы.
Она показала на свои ботинки.
– Башмаки. Я должна вернуться домой до заката, иначе застряну. Ты любишь обувь? Подумай над этим. Это важно.
Она шагнула вперед, потом еще и еще – и вдруг исчезла.
Петр остался один во дворе-колодце, под окном дома, где жила его не-мать, грустная женщина без судьбы. И место это, и знакомство не несли в себе ровным счетом никакой отрады, но Петру казалось, что ему подарили нечто огромное и чрезвычайно важное.
Он раскинул руки в стороны и медленно закружился по двору. Он знал, что не-мать наблюдает за ним из окна. Она часто смотрит на людей и вещи, не понимая их смысла и не впуская их в душу, – она лишь следит за тем, как жизнь проходит мимо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91