Через полчаса лейтенант Бреннер, Мерчисон и Конвей расположились около тела громадной птицы, а Приликла, облачившийся в прозрачный пластиковый пузырь, из которого торчали только его лапки, парил рядом с люком звездолета.
– Заметного эмоционального излучения не наблюдается, друг Конвей, – сообщил эмпат.
– И это меня не удивляет, – заметила Мерчисон.
– Вероятно, это существо мертво, – оправдывающимся тоном проговорил лейтенант, – но когда мы его обнаружили, температура его тела была значительно выше нормы для объекта, согреваемого только солнцем на расстоянии двух световых лет.
– Я вовсе не собиралась высказывать вам претензии, доктор, – поспешила извиниться Мерчисон. – Я только высказала согласие с нашим другом эмпатом. Но хочу вас спросить вот о чем: на пути к госпиталю не проводили ли вы каких-либо обследований этого существа, не брали ли каких-либо проб, не делали ли каких-либо предварительных выводов на основании анализов этих тестов? Вы только не стесняйтесь, лейтенант. Пусть мы считаемся признанными экспертами в ксенологической медицине и физиологии, но этого статуса мы достигли исключительно за счет того, что долгое время внимательно слушали и столь же внимательно смотрели, а вовсе не из-за того, что непрерывно демонстрировали наш богатый опыт. Естественно, вас снедало любопытство и?..
– Да, мэм, – отозвался Бреннер. В голосе его прозвучало неприкрытое удивление тем, что внутри бесформенного скафандра находится женщина. – Я решил, что, поскольку неизвестно, с какой планеты родом это существо, нужно попробовать выяснить, какие атмосферные условия являются для него подходящими. Я подумал: раз это птица, то ей нужна атмосфера для полетов, и что в открытом космосе она оказалась потому, что ее откуда-то выбросили из-за неизлечимой болезни…
Конвей слушал и с трудом сдерживал восхищение: как ловко Мерчисон заставила военного медика рассказать обо всем, что тот сделал не так. Будучи специалистом по многовидовой патофизиологии, Мерчисон привыкла к тому, что дилетанты либо вмешиваются в ее работу, либо так или иначе ее осложняют. Теперь ей нужно было узнать как можно больше о первоначальном состоянии пациента, пока изменения этого состояния либо последствия обследования, проведенного неопытным медиком (даже из самых наилучших побуждений), не сказались бы самым пагубным образом на здоровье существа. Все, что ей нужно было узнать, Мерчисон выясняла спокойно, не обижая Бреннера – ну ни дать ни взять Приликла в человеческом обличье.
Но по мере рассказа Бреннера становилось все яснее, что на самом деле тот сделал совсем немного ошибок, а может быть, и не сделал вовсе. Мало-помалу полюс профессионального восхищения Конвея сместился в сторону лейтенанта.
– После того как я отправил предварительный отчет и мы стартовали к госпиталю, – продолжал свой рассказ Бреннер, – я обнаружил два небольших загрубевших участка в черном веществе, которым покрыто существо: небольшую круглую бляшку в основании шеи – вот здесь, а также овальное пятно, чуть побольше размером, снизу. Оба эти участка имеют растрескавшуюся поверхность, но трещины заполнены, целиком или частично, все тем же черным веществом. Некоторые чешуйки в этих участках также повреждены. Вот с этих участков я и брал пробы для анализа.
– И, как я вижу, вы пометили эти участки, – вставила Мерчисон. – Продолжайте, доктор, прошу вас.
– Хорошо, мэм, – отозвался Бреннер. – Черное вещество, судя по всему, представляет собой почти совершенный теплоизоляционный материал. Оно имеет высокий коэффициент теплового сопротивления и выдержало даже обработку паяльной горелкой, включенной на умеренную мощность. При очень высокой температуре исследуемое вещество превращалось в черную золу. Зола разлеталась в стороны, но при этом не размягчалась и не трескалась. Осколки поврежденных чешуек не демонстрировали столько же высокой степени теплоустойчивости – если только не были покрыты черным веществом.
Кроме того, черное вещество оказалось устойчивым к обработке химическими веществами, – продолжал Бреннер, – в отличие от вещества, из которого состоят чешуйки. Когда осколки чешуек были помещены в различные типы атмосферы, результаты показали, что вещество, из которого они сложены, вряд ли сформировалось в какой-либо экзотической среде – метаносодержащей, аммиакосодержащей или даже хлоросодержащей. По химическому составу фрагменты чешуек представляют собой гидрокарбонатную основу. В опытах они не реагировали с газовой смесью, насыщенной кислородом…
– Будьте добры, расскажите мне подробнее о проведенных вами анализах, – прервала лейтенанта Мерчисон, вдруг перешедшая на сугубо профессиональный тон. Лейтенант пока не понял, что тем самым патофизиолог сделала ему комплимент. Конвей дал знак Приликле, чтобы тот подлетел поближе, и не стал вмешиваться в беседу патофизиологов – профессионала и любителя.
– Не думаю, что пациент способен двигаться, – сказал Конвей цинрусскийцу. – Я даже не могу понять, жив ли он. А ты как думаешь?
Лапки Приликлы задрожали. Он явно старался подготовиться к тому, чтобы дать отрицательный ответ и не слишком огорчить таким ответом Конвея.
– Вопрос обманчиво прост, друг Конвей. Я могу сказать лишь, что пациент представляется мне не совсем мертвым.
– Но ты же способен уловить эмоциональное излучение даже тогда, когда живое существо спит или находится без сознания, – недоверчиво проговорил Конвей. – А здесь что же, вообще нет никакого излучения?
– Есть следы излучения, друг Конвей, – ответил цинрусскиец, слегка дрожа. – Но они настолько слабы, что по ним трудно делать какие бы то ни было выводы. Сознание отсутствует, а те следы излучения, которые я улавливаю, исходят, насколько я могу судить, не из области черепа, а от всего тела. С таким явлением я прежде никогда не сталкивался, поэтому даже рассуждать на эту тему не взялся бы.
– Но возьмешься, – с улыбкой заключил Конвей.
– Конечно, – ответил Приликла. – Вероятно следующее: существо пребывает в бессознательном состоянии, но в то же самое время нервные окончания в его коже постоянно стимулируются сильной болью. Возможно, именно это излучение я и регистрирую, поскольку его следы сосредоточены либо непосредственно на поверхности кожи, либо под ней.
– Но это означает, что ты регистрируешь периферическую нервную систему, а не головной мозг, – заметил Конвей. – А это необычно.
– Очень необычно, друг Конвей, – проговорил маленький эмпат. – По идее головной мозг этого существа чрезвычайно сильно пострадал. Магистральные нервные стволы либо рассечены напрочь, либо их структура весьма значительно повреждена.
«Короче говоря, – мрачно подумал Конвей, – мы скорее всего заполучили пациента, от которого кто-то попросту избавился».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72