Но мысли мои были яростны и грустны. Я сказала Марку, что, если действующие лица этого спек­такля с убийствами действительно из Агиос Георгиос, я непременно натолкнусь на их следы почти сразу. Но натолкнуться немедленно, и в самом отеле… Я облизала губы. Возможно, я ошибаюсь. В конце концов, люди приходят и уходят. Продолжим расследование. «Здесь бывает много постояльцев?»
«Вы первая в новом отеле. Первая в этом году». Это сказала Ариадна, все еще намереваясь оказать мне по­чет, какой в ее силах.
«Нет, – вяло возразил Георгий. – Был и другой иностранец».
«Англичанин?»
«Не знаю. Не думаю».
«Да, англичанин!» – воскликнула Ариадна.
«Толстяк, который все время осматривал старую цер­ковь в горах? И сделал снимок, который поместили в „Афинских Новостях“? Уверен, он не был англичанином».
«Ну, не этот! Нет, я не знаю, кто он был. Я не про него! Он не настоящий постоялец. – Под „постояльцами“ Ариадна, очевидно, подразумевала туристов. Я уже по­няла, что речь идет о моем датском приятеле. – Нет, я про того, который приезжал на днях. Разве не по­мнишь? Тони встретил его в гавани, и они разговарива­ли по дороге в отель, и ты сказал, что по-английски».
«Он тоже не был настоящим постояльцем, – упрямо сказал Георгий. – Однажды днем прибыл на каяке, жил в отеле только одну ночь и рано утром на следующий день ушел. Должно быть, по дороге. Лодки не было».
Я спросила: «Когда это было?»
«Три дня назад», – ответила Ариадна.
«В субботу», – сказал Георгий.
«Зачем вы приехали сюда?» – спросила Ариадна.
Должно быть, минуту я тупо смотрела на нее, прежде чем с таким же усилием, как это делал Георгий, выныр­нула из глубоких вод на безопасную отмель светской беседы. «О, только в отпуск. Здесь… здесь так красиво». Я довольно неубедительно повела рукой в сторону усы­панных цветами гор и мерцающего моря. Дети смотрели непонимающе. Им и не приходило в голову, что пейзаж может быть красивым. Я попыталась завести другой безобидный разговор. «Виноград в этом году хороший?»
«Да, хороший. Самый лучший на Крите».
Избитый ответ. Конечно, хороший. «В самом деле? У нас в Англии нет виноградников. А также оливковых деревьев».
Они потрясенно смотрели на меня. «Тогда что же вы едите?»
«Хлеб, мясо, рыбу». Слишком поздно до меня дошло, что хлеб и мясо – это диета богатых людей, но восторг в их глазах показал, что они не завидуют. Если есть одна вещь, которую грек уважает больше, чем ум, это богатство.
«А что вы пьете?» – спросила Ариадна.
«Большей частью чай. – На сей раз выражение в их глазах заставило меня рассмеяться. – Да, но не грече­ский чай. Он готовится иначе, и вкусный. И кофе мы готовим тоже по-другому».
Это их не интересовало. «Нет виноградников! – ска­зала Ариадна. – Тони говорит, что в Англии у всех есть электричество и радио, и можно слушать его целый день и ночь так громко, как хочется. Но там также, говорит он, очень холодно и туманно, люди молчаливы, и Лон­дон нездоровое место. Он говорит, что здесь лучше».
«Правда? Ну, у вас же много солнца, так? Мы видим его иногда в Англии, но не такое. Вот почему мы приезжаем сюда в отпуск, чтобы посидеть на солнце, поплавать, походить в горах и посмотреть на цветы».
«Цветы? Вы любите цветы?» Ариадна, бросившись, как колибри, уже выдергивала пучки анемонов. Для меня это экзотические и великолепные растения, для ребенка – сорная трава. Но я ем мясо каждый день. Богатство? Возможно.
Георгий не интересовался цветами. Он снова перело­жил чемодан в другую руку и героически двигался вперед. «Вы любите плавать?»
«Очень. А ты?»
«Конечно. Сейчас здесь еще никто не купается. Еще слишком холодно, но потом будет очень хорошо».
Я засмеялась. «Для меня вполне тепло. Где самое лучшее место для плаванья?»
«О, эта дорога самая лучшая. – Он неясно помахал свободной рукой на запад. – Там есть заливы, со скала­ми, где можно нырять».
«Да, помню, один друг сказал мне, что это наилучшая дорога. Далеко идти?»
«К заливу Дельфинов? Нет, не очень».
«Мили и мили!» – крикнула Ариадна.
«Ты маленькая, – сказал ее брат презрительно, – и у тебя короткие ноги. Для меня или для госпожи это недалеко».
«Мои ноги не намного короче твоих», – ощетинилась Ариадна. И я видела, что она уже намерена вступить в драку.
Я поспешно вмешалась и с жалостью подумала, в каком, интересно, возрасте критских девушек учат знать свое место в обществе, где правят мужчины. «Почему вы называете это место заливом Дельфинов? Там действи­тельно есть дельфины?»
«О, да», – сказал Георгий.
«Иногда они появляются между пловцами, – крик­нула Ариадна, счастливо отвлеченная. – Один мальчик ездил на них верхом!»
«Правда? – Интересно, какая древняя история все еще живет среди детей? Рассказанная Плинием? Арион на спине дельфина? Телемах, сын Одиссея? Я улыбнулась. – Ну, я никогда не видела дельфина. Как ты думаешь, они придут играть со мной?»
Правда боролась на ее лице с типично греческим желанием доставить удовольствие незнакомому челове­ку любой ценой. «Возможно… но это было очень давно… Мне восемь лет, а это все было еще до моего рождения, госпожа. Люди рассказывают истории…»
«Но вы увидите их, – пообещал Георгий уверенно, – если сохранится хорошая погода. Лучше было бы, если бы вы поплыли на каяке туда, где поглубже. Иногда на рыбалке мы видели их возле лодки, иногда с детеныша­ми…»
И, забыв мои прежние вопросы, он пустился счастли­во рассказывать критский вариант рыбацких историй, пока его не прервала сестра. Она сунула мне в руки огромный букет нежных пурпурно-красных гладиолу­сов. Этот сорт называется «Византийские» в каталогах наших торговцев семенами. Луковица стоит около пяти пенсов. На Крите они растут дикими в кукурузе. Букет был лохматым от сиреневых анемонов, которые свисали кое-как, и алых тюльпанов с острыми лепестками. Этот вид продается по крайней мере по семь пенсов за штуку в питомниках Фрэнсис. «Для вас, госпожа!»
Мои восторженные благодарности заняли весь оста­ток дороги до отеля.
На первый взгляд, он едва заслуживает этого назва­ния. Первоначально здесь было два прямоугольных двухэтажных дома, соединенных вместе, чтобы получи­лось одно длинное приземистое здание. Правый был обычным жилым домом – большим по деревенским стандартам, комнат из пяти. Другой был деревенской кофейней. Большая комната на цокольном этаже со ставнями, которые закрывались внутрь, выходит на улицу, и сейчас играет двойную роль деревенского кафе и гостиничной столовой. В одном углу этой комнаты дугообразный прилавок заставлен посудой и стаканами, а за ним – полки с бутылками. Между кофеваркой и плитой громоздятся затейливые пирамиды фруктов. Дверь сзади комнаты ведет на кухню. У ресторана со­хранился дощатый, ныне тщательно вымытый пол и выбеленные стены, как в деревенской кофейне, но на столах белые скатерти из накрахмаленного полотна и на некоторых из них – цветы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66