Ее способ надевать лифчик всегда поражал его и переполнял нежностью. В фильмах и на фотографиях он видел женщин, которые стоят, в нельсоне вывернув руки за спину, и застегивают и расстегивают, нахмурившись и сосредоточившись, будто это некий тест на пригодность для страдающих параличом нижних конечностей. Он никогда не подвергал этот способ сомнению, но когда впервые увидел, как Джейн задом наперед опоясала лифчиком живот – чашки по-дадаистски висели на спине, – застегнула концы спереди, повернула всю конструкцию вокруг тела и подтянула вверх, со щелчком приладив чашки на место, то восхитился изобретательной невинностью, которая десять тысяч лет назад могла дать миру колесо.
Щелк-щелк.
Джейн повернулась – светло-голубой лифчик с белыми кружевными цветами, пояс для подвязок ему в тон и кремово-карамельные чулки, – очаровательно нахмурилась и уперла в щеку указательный палец, позируя фотографу из «Тэтлера»: «Миссис Джейн Мун гадает, где же она забыла свои трусики».
– Ты точно не сидишь на них?
– Да. Возможно, на них сидит Джаспер Джонс. «Мне плевать, мне просто плевать».
Бомба уютно, словно рождественский пудинг, устроилась у него на коленях. Мун погладил ее. Едва он заметил, что опять остался один, как в комнату вернулась Джейн с трусиками в руках.
Она погладила его по голове:
– Умница. Как ты догадался?
Мун сидел на постели, тикая, словно бомба.
«Мне плевать. Мне действительно плевать».
Он пытался придумать вопрос, который вберет в себя все вопросы и даст ответ, который будет всеми ответами, но тот получался таким простым, что Мун в него не верил.
– Знаешь, – сказала Джейн, – я всегда считала, что запах кожи, лошадей, подмышек и всякого такого – самый мужской запах, но должна сказать, что нахожу пряный аромат прикопченных лимонных деревьев, которым благоухает твой лорд, просто рррос-кошным… я представляю, как меня соблазняют под звуки клавесина. Думаю, это признак зрелости, ты так не считаешь?… То есть я привыкла представлять, как меня ррраздевают на горбу скачущего верблюда.
Она весело посмотрела на него.
– Я не умею играть на клавесине, – сказал Мун.
– Возможно, ты сможешь напевать за ширмой или делать еще что-нибудь.
– Да.
Она кисло посмотрела на него:
– Дорогой, я просто шучу.
– Знаю, – сказал Мун. – Знаю.
Джейн улыбнулась ему и успокоилась.
– Джаспер просто в бешенстве! Думаю, твой лорд очень славный и чертовски прекрасно выглядит, и он очень мило относится к Джасперу. Конечно, он же такой утонченный. Он помогает Джасперу со шпорами.
«Шпоры».
– Он их неправильно надел и располосовывает себе ноги всякий раз, как делает шаг, но говорит, что предпочитает носить их так. Конечно, он просто упрямится.
Мун безнадежно решился:
– Кто он, черт его дери, такой и зачем он напялил эту одежду?… И что он делал с тобой?… Джейн, ну почему ты?…
Джейн прикусила губу, чтобы сдержать слезы, задрожавшие на грани воспоминаний.
– Я упала. Мне было очень больно. Ты бы видел, какой там синяк.
– Упала с его лошади?
– Споткнулась в ванной. Мне страшно повезло, что поблизости оказался он, а не ты, – укорила она его.
«Ну не оказался, ну и что? Девушка падает в ванной, расшибает попку, мужа нет, мимоезжий ковбой помогает натереться. На Старом Западе такое случается каждый день».
– Ты удивилась?
– Конечно удивилась, я же упала. Помоги мне застегнуть.
– Удивилась, что ковбой как раз проезжал мимо.
– Глупенький, он не проезжал, он приехал навестить меня.
– И много ковбоев приезжает тебя навестить?
– Двое.
– Не так уж и много.
– Вполне достаточно, дорогой. Не передашь мне одну из вон тех конфеток, а то я чувствую себя зефириной.
В большой, перевязанной ленточкой прозрачной коробке, размером со шляпную, в бумажных гнездышках слоями лежали конфеты. Мун грязно воспользовался тем, что она потянулась за конфетой, и стиснул ее грудь.
– Ты права – ты и впрямь как зефир.
Но вышло как-то глупо (видимо, из-за того, что она не придала этому значения), и он подумал, что если бы сжал ее как-нибудь по-особенному, она издала бы звук, похожий на клаксон.
– И давно они тебя навещают?
– Несколько дней. Бедняжки, они друг друга на дух не переносят.
Каждый ответ порождал у Муна такое чувство, будто реальность находится вне пределов его восприятия. Если он делал определенное движение, менял угол своего существования на обычный, логика и абсурд разделялись. Но так он не мог их ущучить.
Он осторожно положил бомбу на постель рядом с телефоном.
– Что ж, в следующий раз брошу в него бомбу, – сказал Мун.
– Нет, не бросишь, – мягко ответила Джейн, скорее предрекая, чем запрещая. – К тому же ты не причинишь ему никакого вреда, пока не шарахнешь по голове.
– Ты только это и знаешь.
– Дядя Джексон не мог сделать бомбу.
– Эту же сделал.
– Ну так включи ее. Сам увидишь.
– Нет, – сказал Мун. – Не сейчас. Не хочу тратить ее зря.
– Ты идиот, и дядя Джексон был идиотом.
– Он был мастер на все руки. И в бомбах разбирался. Он ведь был ученый, так?
Джейн пренебрежительно взмахнула расческой.
– Ну так включи ее, и посмотрим, что будет.
– Ничего не будет, – ловко увильнул Мун. – У нее двенадцатичасовой взрыватель.
– Меня от этого мутит.
Если бы за дядей Джексоном пришли немцы, ты бы увидела, как она работает.
– Дядя Джексон был чокнутым.
«Вообще-то это правда».
– Но он знал о бомбах все.
– Ты тоже, – добавила Джейн. «А вот это отсюда не следует».
– И ты прекрасно знаешь, – сказала она, – что никогда ничего с ней не сделаешь, так что перестань с ней носиться.
Мун тайком улыбнулся, точно анархист, который ждет, когда подойдет процессия.
Ему почему-то казалось, что губы Джейн накрашены розовым. Он задумался, оптическая это иллюзия или сверхъестественная. Потом заметил, что ее глаза подведены зелеными линиями, уходящими в углубления ее век. Он почувствовал, что все, угнетающее его чувство порядка, необходимо свести к одному объясняющему фактору.
– Он везет тебя на бал-маскарад?
– Это было бы здорово. А что, где-то намечается?
– Не знаю, – ответил Мун.
– Он обещал меня прокатить.
– Что, на лошади?
– Нет, глупенький, в карете.
Мун отступил, чтобы возобновить атаку.
– Ты накрасила губы розовым, – обвинил он ее.
– А в какой, по-твоему, цвет я должна их красить?
Он опять почувствовал себя жертвой чувственного укола адвоката, который сочиняет свои собственные законы на ходу. Но затем, чуть ли не в то же самое мгновение, призма, внутри которой он находился, разбилась; он взглянул ей в лицо – то же самое лицо, розовогубое, зеленоглазое, только теперь совершенно обычное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42