Вас никогда не посещает мысль, что добро и зло не так уж четко разделены?… Ну конечно же!.. Какая избитая мудрость!..
– Откуда кровит?… Дорогой, ты такой дурачок… У тебя есть платок?
«Ты не можешь ко мне прикоснуться, я неприкасаем».
– Перед вами – три сословия: духовные лорды, лорды светские и общины… Но чу! Что слышу я, не проповедь ли это, что драпирует музыкой органной покорность вкупе с самоотреченьем? Иль это шепоток собрания епископов, которые гадают, зачем Господь не истребит зловредных насекомых?
– Но вот что я те скажу, парень, – этот ковер…
– Палата лордов, иллюзия, которую я никогда не был в силах разделить, – ответственность без власти, прерогатива евнухов на протяжении столетий… А палата общин, унылые, безрадостные социалистишки, движимые злобой и завистью, и самодовольные, заносчивые тори, движимые инстинктом самосохранения… О Матерь Парламентов! Светлейшее воспоминанье о мифическом личном участии. Поворачивай домой, О'Хара!
– …не вздумай вешать их на меня, парень, у меня свидетели есть…
– И Вестминстерское аббатство, где коронуют монархов, которые потом восседают, словно рабочие модели, на каминной полке нации, с фламинго в саду. Почему же меня никогда не приглашают на крокет? Почему? Ах, милый мальчик, как я оплакиваю угасание божественного права королей, ведь оно помещало корень всех бед в одного человека… а как теперь уследишь за его разрастанием?
– Говорила я тебе, что дядя Джексон, этот грязный старикашка, не может сделать настоящую бомбу. Но ты же ничего не слушаешь.
– Дорогая Джейн, это не имеет ни малейшего значения. Дело в том, что даже будь эта бомба настоящей, она была бы недостаточно велика, чтобы что-нибудь изменить. Нет, мистер Мун, вам просто надо переменить свое отношение, разорвать связь. Идеализм есть тонкая грань безумия… милый мальчик, утешьтесь мыслью, что если жизнь – это погоня за совершенством, то несовершенство лежит в основе жизни.
«Пожалуйста, не надо продолжать. Мне все равно».
– Ты слишком много держал в себе, вот что я думаю.
– Ей-ей, ну и дела.
– Иными словами, мистер Мун, остается лишь выживать в тех удобствах, которыми располагаешь… Слава богу, мы наконец дома.
«Позвольте мне исчезнуть в южноамериканских джунглях и кончить дни свои в довольстве и смиренье, читая Диккенса тому, кто станет слушать».
II
Воскресший Христос выбрался первым, за ним последовал девятый граф, который повернулся и протянул Джейн вялую руку. Она игриво спрыгнула в его объятия, чуть не сбив его с ног, и вцепилась в него, задрав до бедер юбку. Он с трудом донес ее до ступенек.
Мун обнаружил, что не может шелохнуться. Его левая нога безжизненно повисла, прилипнув к туфле, а правая промерзла и затекла. Перенеся вес на руки, он осторожно спустился на дорогу. Разжав руки, привалился к колесу. Левый рукав порвался, и кровь стекала по руке, высыхая на тыльной стороне. Карета качнулась, и в поле зрения появились ноги О'Хары.
– Эй, – сказал О'Хара. – Эй!
– Да нет, все в порядке. Хочу посидеть минутку тут. Он привалился спиной к колесу. С одной стороны тротуара на него глазел продавец газет. С другой из разных дверных проемов выглядывали дворник, продавец заводных пауков и длинноусый мужчина. Перед ним Бердбут в штатском и с чемоданчиком в руке придерживал открытую дверь дома лорда Малквиста.
Девятый граф опустил Джейн на землю.
– Бердбут!
– Доброе утро, милорд.
– В чем дело?
– Тут заварилась каша, милорд.
– Неужели?
– Боюсь, что так, милорд. Сэр Мортимер наложил мораторий на долги имения, и вскоре прибыли оценщики.
– Не понимаю, о чем вы. Пусть лучше сюда явится сэр Мортимер.
– Понимаю, милорд, он заедет за ее светлостью сразу же после похорон. Сэр Мортимер и некий мистер Фитч приходили проведать вас вчера вечером. Сэр Мортимер ушел через полчаса, но, видимо, наказал мистеру Фитчу подождать, пока вы не вернетесь домой. Мистер Фитч ждет в библиотеке, милорд.
– Ничего, пусть почитает.
Но тут за спиной Бердбута возник помятый и запыхавшийся Фитч.
«Входит Вестник», – подумал Мун, ожидавший, что Фитч преклонит колени и выпалит какую-нибудь весть о поражении на поле боя.
Но Фитч оправился и заговорил довольно ровно:
– Лорд Малквист?
– Полагаю, да, но вы застали меня в доверчивом настроении.
– Меня зовут Фитч, милорд.
– Как поживаете? Дорогая, позвольте представить вам мистера Фитча. Мистер Фитч – миссис Мун. А также мистер Христос и – куда же он запропастился, а, старина, вот вы где – мистер Мун.
Фитч поправил галстук и вежливо кивнул.
– Быть может, вы зайдете позже, мистер Фитч? Я провел крайне изнурительную ночь. Пойдемте, дорогая, – сказал лорд Малквист.
– Отнесите меня, Фэлкон, – хрипло произнесла Джейн. – Я хочу, чтобы вы отнесли меня в свой boudoir.[23]
Фитч обрел дар речи:
– Милорд! У меня прискорбнейшие вести – дело не терпит отлагательства. Суд наложил запрет, и сэр Мортимер просит меня сказать вам, что лишь продажа собственности…
Девятый граф поднялся на две ступеньки и строго обратился к Фитчу:
– Можете передать сэру Мортимеру, пусть они забирают Петфинч, но будь я проклят, если они считают, что я смогу обойтись без дома в городе.
– Простите, милорд, но если бы вы по одежке протягивали ножки…
– Слава богу, Фитч, вы – не мой портной.
– Я имею в виду ваше поведение…
– Мое поведение было воплощением скромности и самопожертвования. Позвольте напомнить вам, что сэр Джордж Верне повсюду разъезжал в карете, запряженной шестью лошадьми, по бокам которой скакали два шестифутовых негра, трубивших в серебряные рожки.
Девятый граф тростью отодвинул Фитча в сторону и проследовал в дом. За ним вбежала Джейн, а за ней, хотя и не столь торопливо, – Воскресший Христос.
Бердбут поднял чемоданчик и с видом человека, скинувшего гору с плеч, двинулся по дороге прочь.
«Лакей уходит».
Фитч, все такой же обеспокоенный, спустился по ступенькам.
– День добрый, милорд, – сказал он Муну, переступая через его ноги.
– До свидания, – сказал Мун. – Меня зовут Мун.
«Вестник уходит».
Опять полил дождь.
Мун благодарно задрал лицо и увидел О'Хару: он кутался в плащ и морщил свое черное лицо вокруг трубки, а в его тигриных глазах проглядывала определенная толика участия.
– Абендиго.
Мун улыбнулся. Ему пришло в голову, что О'Хара – один из тех чернокожих, которых он не боится. Он всегда делал вид, будто не боится чернокожих, на тот случай, если они накостыляют ему за то, что он их боится. Но в О'Харе присутствовало нечто олимпийское.
– Я собирался рассказать тебе историю, – вспомнил Мун.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
– Откуда кровит?… Дорогой, ты такой дурачок… У тебя есть платок?
«Ты не можешь ко мне прикоснуться, я неприкасаем».
– Перед вами – три сословия: духовные лорды, лорды светские и общины… Но чу! Что слышу я, не проповедь ли это, что драпирует музыкой органной покорность вкупе с самоотреченьем? Иль это шепоток собрания епископов, которые гадают, зачем Господь не истребит зловредных насекомых?
– Но вот что я те скажу, парень, – этот ковер…
– Палата лордов, иллюзия, которую я никогда не был в силах разделить, – ответственность без власти, прерогатива евнухов на протяжении столетий… А палата общин, унылые, безрадостные социалистишки, движимые злобой и завистью, и самодовольные, заносчивые тори, движимые инстинктом самосохранения… О Матерь Парламентов! Светлейшее воспоминанье о мифическом личном участии. Поворачивай домой, О'Хара!
– …не вздумай вешать их на меня, парень, у меня свидетели есть…
– И Вестминстерское аббатство, где коронуют монархов, которые потом восседают, словно рабочие модели, на каминной полке нации, с фламинго в саду. Почему же меня никогда не приглашают на крокет? Почему? Ах, милый мальчик, как я оплакиваю угасание божественного права королей, ведь оно помещало корень всех бед в одного человека… а как теперь уследишь за его разрастанием?
– Говорила я тебе, что дядя Джексон, этот грязный старикашка, не может сделать настоящую бомбу. Но ты же ничего не слушаешь.
– Дорогая Джейн, это не имеет ни малейшего значения. Дело в том, что даже будь эта бомба настоящей, она была бы недостаточно велика, чтобы что-нибудь изменить. Нет, мистер Мун, вам просто надо переменить свое отношение, разорвать связь. Идеализм есть тонкая грань безумия… милый мальчик, утешьтесь мыслью, что если жизнь – это погоня за совершенством, то несовершенство лежит в основе жизни.
«Пожалуйста, не надо продолжать. Мне все равно».
– Ты слишком много держал в себе, вот что я думаю.
– Ей-ей, ну и дела.
– Иными словами, мистер Мун, остается лишь выживать в тех удобствах, которыми располагаешь… Слава богу, мы наконец дома.
«Позвольте мне исчезнуть в южноамериканских джунглях и кончить дни свои в довольстве и смиренье, читая Диккенса тому, кто станет слушать».
II
Воскресший Христос выбрался первым, за ним последовал девятый граф, который повернулся и протянул Джейн вялую руку. Она игриво спрыгнула в его объятия, чуть не сбив его с ног, и вцепилась в него, задрав до бедер юбку. Он с трудом донес ее до ступенек.
Мун обнаружил, что не может шелохнуться. Его левая нога безжизненно повисла, прилипнув к туфле, а правая промерзла и затекла. Перенеся вес на руки, он осторожно спустился на дорогу. Разжав руки, привалился к колесу. Левый рукав порвался, и кровь стекала по руке, высыхая на тыльной стороне. Карета качнулась, и в поле зрения появились ноги О'Хары.
– Эй, – сказал О'Хара. – Эй!
– Да нет, все в порядке. Хочу посидеть минутку тут. Он привалился спиной к колесу. С одной стороны тротуара на него глазел продавец газет. С другой из разных дверных проемов выглядывали дворник, продавец заводных пауков и длинноусый мужчина. Перед ним Бердбут в штатском и с чемоданчиком в руке придерживал открытую дверь дома лорда Малквиста.
Девятый граф опустил Джейн на землю.
– Бердбут!
– Доброе утро, милорд.
– В чем дело?
– Тут заварилась каша, милорд.
– Неужели?
– Боюсь, что так, милорд. Сэр Мортимер наложил мораторий на долги имения, и вскоре прибыли оценщики.
– Не понимаю, о чем вы. Пусть лучше сюда явится сэр Мортимер.
– Понимаю, милорд, он заедет за ее светлостью сразу же после похорон. Сэр Мортимер и некий мистер Фитч приходили проведать вас вчера вечером. Сэр Мортимер ушел через полчаса, но, видимо, наказал мистеру Фитчу подождать, пока вы не вернетесь домой. Мистер Фитч ждет в библиотеке, милорд.
– Ничего, пусть почитает.
Но тут за спиной Бердбута возник помятый и запыхавшийся Фитч.
«Входит Вестник», – подумал Мун, ожидавший, что Фитч преклонит колени и выпалит какую-нибудь весть о поражении на поле боя.
Но Фитч оправился и заговорил довольно ровно:
– Лорд Малквист?
– Полагаю, да, но вы застали меня в доверчивом настроении.
– Меня зовут Фитч, милорд.
– Как поживаете? Дорогая, позвольте представить вам мистера Фитча. Мистер Фитч – миссис Мун. А также мистер Христос и – куда же он запропастился, а, старина, вот вы где – мистер Мун.
Фитч поправил галстук и вежливо кивнул.
– Быть может, вы зайдете позже, мистер Фитч? Я провел крайне изнурительную ночь. Пойдемте, дорогая, – сказал лорд Малквист.
– Отнесите меня, Фэлкон, – хрипло произнесла Джейн. – Я хочу, чтобы вы отнесли меня в свой boudoir.[23]
Фитч обрел дар речи:
– Милорд! У меня прискорбнейшие вести – дело не терпит отлагательства. Суд наложил запрет, и сэр Мортимер просит меня сказать вам, что лишь продажа собственности…
Девятый граф поднялся на две ступеньки и строго обратился к Фитчу:
– Можете передать сэру Мортимеру, пусть они забирают Петфинч, но будь я проклят, если они считают, что я смогу обойтись без дома в городе.
– Простите, милорд, но если бы вы по одежке протягивали ножки…
– Слава богу, Фитч, вы – не мой портной.
– Я имею в виду ваше поведение…
– Мое поведение было воплощением скромности и самопожертвования. Позвольте напомнить вам, что сэр Джордж Верне повсюду разъезжал в карете, запряженной шестью лошадьми, по бокам которой скакали два шестифутовых негра, трубивших в серебряные рожки.
Девятый граф тростью отодвинул Фитча в сторону и проследовал в дом. За ним вбежала Джейн, а за ней, хотя и не столь торопливо, – Воскресший Христос.
Бердбут поднял чемоданчик и с видом человека, скинувшего гору с плеч, двинулся по дороге прочь.
«Лакей уходит».
Фитч, все такой же обеспокоенный, спустился по ступенькам.
– День добрый, милорд, – сказал он Муну, переступая через его ноги.
– До свидания, – сказал Мун. – Меня зовут Мун.
«Вестник уходит».
Опять полил дождь.
Мун благодарно задрал лицо и увидел О'Хару: он кутался в плащ и морщил свое черное лицо вокруг трубки, а в его тигриных глазах проглядывала определенная толика участия.
– Абендиго.
Мун улыбнулся. Ему пришло в голову, что О'Хара – один из тех чернокожих, которых он не боится. Он всегда делал вид, будто не боится чернокожих, на тот случай, если они накостыляют ему за то, что он их боится. Но в О'Харе присутствовало нечто олимпийское.
– Я собирался рассказать тебе историю, – вспомнил Мун.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42