– спросил девятый граф. – Каттл?
(– Пожалуйста, дорогой, я не могу сама расплестись…)
– Каттл?
– Мы сбили его жену, – объяснил Мун. – Он анархист.
– Что?
– Вчера. Это есть в газете: миссис Каттл сбила карета, исчезнувшая с места происшествия.
Девятый граф призадумался.
– Не исчезнувший с места происшествия малквист?
– Нет, милорд, не думаю.
– Я в отчаянии, мистер Мун, я в отчаянии.
Он двинулся к ванной, заметив Джейн:
– Пожалуйста, не надо напрягаться, миледи, это противоречит идеалам буддийской отрешенности.
Дверь ванной закрылась. Джейн заплакала. Мун смотрел в окно.
О'Хара сидел на козлах под дождем. Лошади покорно стояли, подставив ливню спины.
Вдруг Мун увидел, как продавец газет и дворник в ужасе промчались мимо дома: за ними по дороге трусил Ролло, он явно устал и был рад, что вернулся домой. Человек-паук уже вскарабкался на фонарный столб, но, когда его подельники приблизились, передумал и спрыгнул, неловко приземлившись и угодив им под ноги. Троица сплелась в неразбериху газет, шляп, пауков и конечностей. В воздух взлетела метла. Ролло, интерес которого привлекла суматоха, перешел на бег, который был в действительности игривыми прыжками, но троица засомневалась в его намерениях. Они повскакивали и как полоумные бросились по улице, а Ролло повис у них на пятках. О'Хара не шелохнулся.
– Я думаю, ты – законченная свинья.
Мун повернулся к комнате. Он сел на диван рядом с Джейн и осмотрел ее.
– Не можешь расплестись?
– Нет. Не люблю йогурт.
– Ты имеешь в виду йодль, – поправил Мун. – То есть йогу.
– Дорогой, пожалуйста.
Он почувствовал себя подлецом.
– Гай Калигула, – изрек он, – угрожал своей жене пытками, чтобы выяснить, почему она так к нему привязана.
– Я буду с тобой ласковой. Я тебе позволю.
– Как-то ты заперла меня в сарае, – вспомнил он.
– О чем ты говоришь?
– Помнишь сарай? В деревне, когда мы были детьми? – Он посмотрел на нее. – Тот сарай, где ты тогда сняла трусики.
– Не надо гадостей.
– Это была не гадость. Сплошь румянец и хихиканье. – Он дотронулся до ее бедра. – У тебя тут синяк. Как тебя угораздило?
– Упала в ванной… я правда позволю. Пожалуйста.
«Да. Мимоезжий ковбой помогает натереться. Мимоезжему ковбою вдрызг разносит голову. Такое случается каждый день…»
Он холодно прикоснулся к ней, словно торговец девственницами.
– Мерзавец! – Она откатилась вся в слезах.
– Нам не стоило жениться, – вздохнул Мун. – Мы слишком долго играли вместе. Ты не виновата. – Он покаянно взглянул на ее трусики, такие нарядные, такие чудные и бесстыжие, такие печальные.
– Не плачь.
Мун попытался перенести ее левую ногу через голову, но она взвизгнула, а когда он надавил на голову, то перекатилась вперед и забалансировала на ступне и шее. Лорд Малквист звал его из ванной.
– Перестань, ты делаешь мне больно, – всхлипнула она.
(– Милый мальчик!)
«Китайские позы необратимы».
– Держись, я еще вернусь.
Мун вошел в ванную. Ее черный блеск затягивали клубы пара. Закрывая дверь, он почувствовал, что замуровывает себя. Девятый граф лежал в саване из пены, выставив лицо, бледное и гладкое, словно посмертная маска.
– Редактору «Таймс», – сонно бормотал он. – А, милый мальчик. Как я уже говорил, ваша жена рассказала мне о вашей проблеме. Примите мой совет: воспринимайте это как благо. Импотенция – спасительная милость. На чем я остановился? Редактору «Таймс». Сэр. Когда вчера вечером я проезжал по Пэлл-Мэлл, незнакомая мне дама бросилась под колеса моей кареты с криком: «Вы мистер Стек, Туалетно-Бумажный Человек, и я требую пять фунтов». Позвольте воспользоваться гостеприимством ваших колонок, с тем чтобы снять с себя ответственность за это происшествие и довести до сведения всех ваших читателей, его наблюдавших, что эта дама заблуждалась. Ваш и т. д., Малквист. – Он опустил подбородок в пену. – Я только что размышлял о смерти, мистер Мун. Есть способы умереть и способы не умереть. Это очень важно. Вот почему я восхищаюсь Георгом Пятым, который на смертном одре, отвечая врачу, который говорил ему, что через несколько недель он будет выздоравливать в Богнор-Реджис,[24] заявил: «В жопу Богнор», и умер… В жопу Богнор. Ах, если бы я мог умереть с вполовину менее возвышенной фразой на устах! Вот человек, который в смертный час умудряется вдохнуть жизнь в будущее. – Он умолк. – Что ж, пожалуй, я бы все-таки послушал ваш дневник.
– Я… я сжег свою записную книжку, лорд Малквист.
– С досады?
– Нет… Она промокла, и я ее сушил.
– Боже правый! Что ж, не отчаивайтесь, друг мой. Не мистер ли Гиббон отослал рукопись «Упадка и гибели Римской империи»[25] в прачечную?
– Не знаю, лорд Малквист.
– Это мало кто знает. Но мой прапрадед присутствовал при том, как его издатель получил сверток с грязным бельем. Кебы Хэнсома тотчас отозвали назад, но было уже слишком поздно, и Гиббону пришлось начать все заново, надев засаленный воротничок, что и послужило причиной некоторой шероховатости, ощутимой в первой главе. Что в этом предложении самое невероятное?
– Я…
– Гиббон умер примерно за пятьдесят лет до того, как Джозеф Хэнсом изобрел свой кеб. Боже мой, вы, молодые люди, так мало знаете о жизни. «Семь столпов мудрости»[26] забыли на железнодорожной станции (Ридинг), а «Французской революцией»[27] растопила камин служанка упрямого норова, однако обладающая здравым критическим чутьем. Кстати, Карлейль тоже был импотентом; примечательное совпадение. Однажды он сидел на этом самом месте – разумеется, канализация тогда была иной – и после паузы, вызванной запором, заметил моему прадеду, который сочувственно за ним наблюдал: «Я не делаю вид, будто понимаю Вселенную. Она куда больше меня». Вы что-то уронили.
Мун поднял пиджак, чтобы достать дневник, и при этом выронил конверт. Он наклонился за ним. Его плоть мягко погрузилась в пар. Исподнее пыталось впиться в его тело.
– Я пытался запомнить как можно больше, но сами подробности…
– Технические мелочи, друг мой. Секрет биографии заключается в том, чтобы позволить своему воображению расцвести в унисон с воображением ее героя. Так вы добьетесь поэтической правды, которая есть драгоценность, тогда как факты – лишь оправа. Будьте поэтом, милый мальчик, будьте поэтом и повторяйте вслед за д'Оревильи: La v?rit? m'ennuie.[28]
Он закрыл глаза и как будто уснул, но через несколько секунд его голос без выражения забубнил под нос:
– В тринадцатом веке сэр Джон Уоллоп[29] так разбил французов на море, что увековечил в языке свое имя…[30] Но должны существовать и не столь утомительные способы добиться этого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
(– Пожалуйста, дорогой, я не могу сама расплестись…)
– Каттл?
– Мы сбили его жену, – объяснил Мун. – Он анархист.
– Что?
– Вчера. Это есть в газете: миссис Каттл сбила карета, исчезнувшая с места происшествия.
Девятый граф призадумался.
– Не исчезнувший с места происшествия малквист?
– Нет, милорд, не думаю.
– Я в отчаянии, мистер Мун, я в отчаянии.
Он двинулся к ванной, заметив Джейн:
– Пожалуйста, не надо напрягаться, миледи, это противоречит идеалам буддийской отрешенности.
Дверь ванной закрылась. Джейн заплакала. Мун смотрел в окно.
О'Хара сидел на козлах под дождем. Лошади покорно стояли, подставив ливню спины.
Вдруг Мун увидел, как продавец газет и дворник в ужасе промчались мимо дома: за ними по дороге трусил Ролло, он явно устал и был рад, что вернулся домой. Человек-паук уже вскарабкался на фонарный столб, но, когда его подельники приблизились, передумал и спрыгнул, неловко приземлившись и угодив им под ноги. Троица сплелась в неразбериху газет, шляп, пауков и конечностей. В воздух взлетела метла. Ролло, интерес которого привлекла суматоха, перешел на бег, который был в действительности игривыми прыжками, но троица засомневалась в его намерениях. Они повскакивали и как полоумные бросились по улице, а Ролло повис у них на пятках. О'Хара не шелохнулся.
– Я думаю, ты – законченная свинья.
Мун повернулся к комнате. Он сел на диван рядом с Джейн и осмотрел ее.
– Не можешь расплестись?
– Нет. Не люблю йогурт.
– Ты имеешь в виду йодль, – поправил Мун. – То есть йогу.
– Дорогой, пожалуйста.
Он почувствовал себя подлецом.
– Гай Калигула, – изрек он, – угрожал своей жене пытками, чтобы выяснить, почему она так к нему привязана.
– Я буду с тобой ласковой. Я тебе позволю.
– Как-то ты заперла меня в сарае, – вспомнил он.
– О чем ты говоришь?
– Помнишь сарай? В деревне, когда мы были детьми? – Он посмотрел на нее. – Тот сарай, где ты тогда сняла трусики.
– Не надо гадостей.
– Это была не гадость. Сплошь румянец и хихиканье. – Он дотронулся до ее бедра. – У тебя тут синяк. Как тебя угораздило?
– Упала в ванной… я правда позволю. Пожалуйста.
«Да. Мимоезжий ковбой помогает натереться. Мимоезжему ковбою вдрызг разносит голову. Такое случается каждый день…»
Он холодно прикоснулся к ней, словно торговец девственницами.
– Мерзавец! – Она откатилась вся в слезах.
– Нам не стоило жениться, – вздохнул Мун. – Мы слишком долго играли вместе. Ты не виновата. – Он покаянно взглянул на ее трусики, такие нарядные, такие чудные и бесстыжие, такие печальные.
– Не плачь.
Мун попытался перенести ее левую ногу через голову, но она взвизгнула, а когда он надавил на голову, то перекатилась вперед и забалансировала на ступне и шее. Лорд Малквист звал его из ванной.
– Перестань, ты делаешь мне больно, – всхлипнула она.
(– Милый мальчик!)
«Китайские позы необратимы».
– Держись, я еще вернусь.
Мун вошел в ванную. Ее черный блеск затягивали клубы пара. Закрывая дверь, он почувствовал, что замуровывает себя. Девятый граф лежал в саване из пены, выставив лицо, бледное и гладкое, словно посмертная маска.
– Редактору «Таймс», – сонно бормотал он. – А, милый мальчик. Как я уже говорил, ваша жена рассказала мне о вашей проблеме. Примите мой совет: воспринимайте это как благо. Импотенция – спасительная милость. На чем я остановился? Редактору «Таймс». Сэр. Когда вчера вечером я проезжал по Пэлл-Мэлл, незнакомая мне дама бросилась под колеса моей кареты с криком: «Вы мистер Стек, Туалетно-Бумажный Человек, и я требую пять фунтов». Позвольте воспользоваться гостеприимством ваших колонок, с тем чтобы снять с себя ответственность за это происшествие и довести до сведения всех ваших читателей, его наблюдавших, что эта дама заблуждалась. Ваш и т. д., Малквист. – Он опустил подбородок в пену. – Я только что размышлял о смерти, мистер Мун. Есть способы умереть и способы не умереть. Это очень важно. Вот почему я восхищаюсь Георгом Пятым, который на смертном одре, отвечая врачу, который говорил ему, что через несколько недель он будет выздоравливать в Богнор-Реджис,[24] заявил: «В жопу Богнор», и умер… В жопу Богнор. Ах, если бы я мог умереть с вполовину менее возвышенной фразой на устах! Вот человек, который в смертный час умудряется вдохнуть жизнь в будущее. – Он умолк. – Что ж, пожалуй, я бы все-таки послушал ваш дневник.
– Я… я сжег свою записную книжку, лорд Малквист.
– С досады?
– Нет… Она промокла, и я ее сушил.
– Боже правый! Что ж, не отчаивайтесь, друг мой. Не мистер ли Гиббон отослал рукопись «Упадка и гибели Римской империи»[25] в прачечную?
– Не знаю, лорд Малквист.
– Это мало кто знает. Но мой прапрадед присутствовал при том, как его издатель получил сверток с грязным бельем. Кебы Хэнсома тотчас отозвали назад, но было уже слишком поздно, и Гиббону пришлось начать все заново, надев засаленный воротничок, что и послужило причиной некоторой шероховатости, ощутимой в первой главе. Что в этом предложении самое невероятное?
– Я…
– Гиббон умер примерно за пятьдесят лет до того, как Джозеф Хэнсом изобрел свой кеб. Боже мой, вы, молодые люди, так мало знаете о жизни. «Семь столпов мудрости»[26] забыли на железнодорожной станции (Ридинг), а «Французской революцией»[27] растопила камин служанка упрямого норова, однако обладающая здравым критическим чутьем. Кстати, Карлейль тоже был импотентом; примечательное совпадение. Однажды он сидел на этом самом месте – разумеется, канализация тогда была иной – и после паузы, вызванной запором, заметил моему прадеду, который сочувственно за ним наблюдал: «Я не делаю вид, будто понимаю Вселенную. Она куда больше меня». Вы что-то уронили.
Мун поднял пиджак, чтобы достать дневник, и при этом выронил конверт. Он наклонился за ним. Его плоть мягко погрузилась в пар. Исподнее пыталось впиться в его тело.
– Я пытался запомнить как можно больше, но сами подробности…
– Технические мелочи, друг мой. Секрет биографии заключается в том, чтобы позволить своему воображению расцвести в унисон с воображением ее героя. Так вы добьетесь поэтической правды, которая есть драгоценность, тогда как факты – лишь оправа. Будьте поэтом, милый мальчик, будьте поэтом и повторяйте вслед за д'Оревильи: La v?rit? m'ennuie.[28]
Он закрыл глаза и как будто уснул, но через несколько секунд его голос без выражения забубнил под нос:
– В тринадцатом веке сэр Джон Уоллоп[29] так разбил французов на море, что увековечил в языке свое имя…[30] Но должны существовать и не столь утомительные способы добиться этого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42