)… Я должен быть – где?»
Фитч сел. Мун решил уйти. Ему нужен был предлог, чтобы направиться к двери, но он не смог ничего придумать и неуверенно застыл у книжной полки, словно растерянный актер, которому нельзя уйти со сцены, потому что это покажется неуместным. Он двинулся вокруг комнаты (иногда проводя указательным пальцем по стене, чтобы рассеять чувство, будто он изображает движение) и (не рассеяв его) остановился у письменного стола, изобразив на потребу публике внезапный интерес. Через несколько секунд он сообразил, что читает список имен, набросанный от руки на листе бумаги. Он прочитал:
Хэнсом
Брум
Бойкот
Веллингтон
Реглан
Кардиган
Сэндвич
Макадам??
Спунер (изм)[12]
Он увидел, что это конец списка, продолжающегося на том листе, что лежал снизу. На углу письменного стола лежала аккуратная пухлая пачка исписанной бумаги, на верхней странице которой стоял номер 43, а точно в центре позолоченной столешницы, покрытой красной кожей, лежала страница 44, обрывающаяся на середине предложения несколькими строчками ниже. «Если мы ненадолго вернемся к акту II, сцена 2, – читал он, – то ощутим определенную заботу о буквальной значимости и метрических качествах в „Мы – ея тайныя" (Ф. Мэннинг,[13] «Дэвис», 1930), хотя, возможно, и не так наглядно, как у С. Хейра[14] в „Ударе кинжала" („Фабер и Фабер", 1946). В этой строке – акт III, сцена 1 – присутствует аллитерация, но она, возможно, ослаблена эзотерической природой своего существительного – многие считают, что оно означает деревенщину или какую-то одежду. Эти слова стали причиной многих неясностей, встречаемых, например, в „Тревогах смертных" (О. Хаксл…»[15]
Обрывающаяся на полуслове страница крайне обеспокоила Муна, и он поймал себя на том, что ищет ручку, дабы ее закончить. «Хаксл» раздражал его, затягивал время. «Мари-селестиальный Хаксл»,[16] – подумал он, а затем понял, что лорд Малквист, видимо, добрался до этого места в своей книге, когда он прибыл вчера на чай. Узнавание столь сжатого времени потрясло его.
Фитч сидел, вывернув шею, закрыв глаза и разинув рот. На всякий случай Мун кивнул ему и быстро вышел в прихожую, закрыв дверь библиотеки. Он снял с вешалки пальто и открыл переднюю дверь. К дому как раз подъезжала полицейская машина.
Мун остановился на пороге, ощущая великое спокойствие. Полицейский инспектор в форме выбрался с заднего сиденья, придерживая открытую дверцу. (Дворник с неубедительным усердием принялся мести, продавец газет покосился, а торговец заводными пауками отдал честь.) Босая женщина, не старая и не молодая, осторожно выбралась из машины, держа в руке одну туфлю.
– Большое спасибо, – поблагодарила она.
– Не за что, мэм.
Инспектор притронулся к козырьку своей кепки и забрался в машину, которая укатила за угол.
Мун посмотрел на нее, и она ответила ему усталым взглядом, обнаружив определенную красоту, не тронутую ни бегом лет, ни разъедающим действием ночи. Ноги полноватые, но длинные, юбка заканчивалась прямо над расставленными коленями, туго натянувшими подол. Несмотря на холод, ее твидовое пальто было свободно наброшено на широкие плечи, открывая полную грудь, а воротник был поднят, прикрывая немытые темные волосы.
Мун придержал открытую дверь.
– Доброе утро, леди Малквист.
– О господи, неужели уже утро? – Голос с ароматом виски и печально растянутые полные губы.
– Да, миледи.
– Я так и знала. Просто нагнетала эффект своего освобождения из тюрьмы.
Они вошли в прихожую, и Мун закрыл дверь.
– Я… э-э… секретарь лорда Малквиста.
– Босуэлл.
– Ну да. Мун.
– Он мне рассказывал.
Она весело взглянула на него, а потом закрыла глаза как будто от боли.
– Ррр. Мои похмелья родом прямиком из Откровения.
Из-за лестницы таинственно возник Бердбут:
– Доброе утро, миледи. Простите, не услышал вашего звонка.
– Ничего страшного, меня впустил мистер Мун. Его светлость здесь, то есть дома, то есть встал?
– Его светлость ожидается домой с минуты на минуту, миледи.
– Откуда?
– Из полицейского участка в Гайд-парке, миледи.
– Гайд-парк! Только не говорите мне, что его арестовали за домогательства.
– Его светлость позвонил вчера поздно ночью – точнее, полагаю, сегодня рано утром, – дабы сообщить, что его арестовали на лодке посреди Серпентина, – сказал Бердбут.
– А что именно он делал на лодке посреди Серпентина глубокой ночью?
– Насколько я понимаю, катался, миледи.
– Не понимаю, Бердбут, – сказала она.
Мун почувствовал, что здесь он может кое-что добавить, но понял, что это не заслуживает объяснения.
– Быть может, вы помните, что королевский дар графам Малквистам включает в себя право в любое время отстреливать, а также ставить ловушки и силки на диких птиц, населяющих или посещающих непроточные водоемы, лежащие между Брикстоном и Масуэлл-Хилл, ввиду чего лорду Малквисту выделен ключ от ворот Александры, – напомнил Бердбут.
– Бердбут, я не верю, что в Гайд-парке водятся хоть какие-нибудь дикие птицы.
– Возможно, что и так, миледи. Как бы там ни было, констебли заявили, что его права не простираются на катание на лодке после заката. Его светлость позвонил, потому что не смог связаться с сэром Мортимером.
– Час назад сэр Мортимер был дома, потому что я смогла с ним связаться.
– Да, миледи, – сказал Бердбут. – Вскоре после этого мне все-таки удалось переговорить с сэром Мортимером. Он сообщил мне о ваших затруднениях, миледи.
– Он был зол?
– Мне он показался несколько отстраненным.
– А когда вы передали ему послание его светлости?
– Сэр Мортимер воспринял его довольно раздраженно, миледи. Впрочем, он дал мне понять, что предпримет шаги для освобождения его светлости. Сказал, что это в последний раз, и просил меня так и передать его светлости.
– Оставлять сообщения с лакеями – плохой признак, Бердбут. Впрочем, боюсь, мы все-таки используем старика. Что-нибудь еще?
Бердбут виновато кашлянул.
– Я заметил, что с утра пораньше сержант Харрис из особого отдела и два констебля обосновались перед нашим домом, действуя независимо от полицейского участка в Гайд-парке.
– Зачем?
– Не знаю, миледи, но полагаю, что это как-то связано с сообщением, которое я заметил в сегодняшнем утреннем номере «Таймс»: там шла речь о некой миссис Гермионе Каттл, которую вчера вечером на Пэлл-Мэлл сбила запряженная парой лошадей карета, исчезнувшая с места происшествия.
У Муна перехватило дыхание. Толстый тюк, рухнувший на дорогу, и рулон бумаги, разматывающийся через улицу, – казалось, это картина из другой жизни, он едва мог поверить, что она вторгнется в его жизнь сейчас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Фитч сел. Мун решил уйти. Ему нужен был предлог, чтобы направиться к двери, но он не смог ничего придумать и неуверенно застыл у книжной полки, словно растерянный актер, которому нельзя уйти со сцены, потому что это покажется неуместным. Он двинулся вокруг комнаты (иногда проводя указательным пальцем по стене, чтобы рассеять чувство, будто он изображает движение) и (не рассеяв его) остановился у письменного стола, изобразив на потребу публике внезапный интерес. Через несколько секунд он сообразил, что читает список имен, набросанный от руки на листе бумаги. Он прочитал:
Хэнсом
Брум
Бойкот
Веллингтон
Реглан
Кардиган
Сэндвич
Макадам??
Спунер (изм)[12]
Он увидел, что это конец списка, продолжающегося на том листе, что лежал снизу. На углу письменного стола лежала аккуратная пухлая пачка исписанной бумаги, на верхней странице которой стоял номер 43, а точно в центре позолоченной столешницы, покрытой красной кожей, лежала страница 44, обрывающаяся на середине предложения несколькими строчками ниже. «Если мы ненадолго вернемся к акту II, сцена 2, – читал он, – то ощутим определенную заботу о буквальной значимости и метрических качествах в „Мы – ея тайныя" (Ф. Мэннинг,[13] «Дэвис», 1930), хотя, возможно, и не так наглядно, как у С. Хейра[14] в „Ударе кинжала" („Фабер и Фабер", 1946). В этой строке – акт III, сцена 1 – присутствует аллитерация, но она, возможно, ослаблена эзотерической природой своего существительного – многие считают, что оно означает деревенщину или какую-то одежду. Эти слова стали причиной многих неясностей, встречаемых, например, в „Тревогах смертных" (О. Хаксл…»[15]
Обрывающаяся на полуслове страница крайне обеспокоила Муна, и он поймал себя на том, что ищет ручку, дабы ее закончить. «Хаксл» раздражал его, затягивал время. «Мари-селестиальный Хаксл»,[16] – подумал он, а затем понял, что лорд Малквист, видимо, добрался до этого места в своей книге, когда он прибыл вчера на чай. Узнавание столь сжатого времени потрясло его.
Фитч сидел, вывернув шею, закрыв глаза и разинув рот. На всякий случай Мун кивнул ему и быстро вышел в прихожую, закрыв дверь библиотеки. Он снял с вешалки пальто и открыл переднюю дверь. К дому как раз подъезжала полицейская машина.
Мун остановился на пороге, ощущая великое спокойствие. Полицейский инспектор в форме выбрался с заднего сиденья, придерживая открытую дверцу. (Дворник с неубедительным усердием принялся мести, продавец газет покосился, а торговец заводными пауками отдал честь.) Босая женщина, не старая и не молодая, осторожно выбралась из машины, держа в руке одну туфлю.
– Большое спасибо, – поблагодарила она.
– Не за что, мэм.
Инспектор притронулся к козырьку своей кепки и забрался в машину, которая укатила за угол.
Мун посмотрел на нее, и она ответила ему усталым взглядом, обнаружив определенную красоту, не тронутую ни бегом лет, ни разъедающим действием ночи. Ноги полноватые, но длинные, юбка заканчивалась прямо над расставленными коленями, туго натянувшими подол. Несмотря на холод, ее твидовое пальто было свободно наброшено на широкие плечи, открывая полную грудь, а воротник был поднят, прикрывая немытые темные волосы.
Мун придержал открытую дверь.
– Доброе утро, леди Малквист.
– О господи, неужели уже утро? – Голос с ароматом виски и печально растянутые полные губы.
– Да, миледи.
– Я так и знала. Просто нагнетала эффект своего освобождения из тюрьмы.
Они вошли в прихожую, и Мун закрыл дверь.
– Я… э-э… секретарь лорда Малквиста.
– Босуэлл.
– Ну да. Мун.
– Он мне рассказывал.
Она весело взглянула на него, а потом закрыла глаза как будто от боли.
– Ррр. Мои похмелья родом прямиком из Откровения.
Из-за лестницы таинственно возник Бердбут:
– Доброе утро, миледи. Простите, не услышал вашего звонка.
– Ничего страшного, меня впустил мистер Мун. Его светлость здесь, то есть дома, то есть встал?
– Его светлость ожидается домой с минуты на минуту, миледи.
– Откуда?
– Из полицейского участка в Гайд-парке, миледи.
– Гайд-парк! Только не говорите мне, что его арестовали за домогательства.
– Его светлость позвонил вчера поздно ночью – точнее, полагаю, сегодня рано утром, – дабы сообщить, что его арестовали на лодке посреди Серпентина, – сказал Бердбут.
– А что именно он делал на лодке посреди Серпентина глубокой ночью?
– Насколько я понимаю, катался, миледи.
– Не понимаю, Бердбут, – сказала она.
Мун почувствовал, что здесь он может кое-что добавить, но понял, что это не заслуживает объяснения.
– Быть может, вы помните, что королевский дар графам Малквистам включает в себя право в любое время отстреливать, а также ставить ловушки и силки на диких птиц, населяющих или посещающих непроточные водоемы, лежащие между Брикстоном и Масуэлл-Хилл, ввиду чего лорду Малквисту выделен ключ от ворот Александры, – напомнил Бердбут.
– Бердбут, я не верю, что в Гайд-парке водятся хоть какие-нибудь дикие птицы.
– Возможно, что и так, миледи. Как бы там ни было, констебли заявили, что его права не простираются на катание на лодке после заката. Его светлость позвонил, потому что не смог связаться с сэром Мортимером.
– Час назад сэр Мортимер был дома, потому что я смогла с ним связаться.
– Да, миледи, – сказал Бердбут. – Вскоре после этого мне все-таки удалось переговорить с сэром Мортимером. Он сообщил мне о ваших затруднениях, миледи.
– Он был зол?
– Мне он показался несколько отстраненным.
– А когда вы передали ему послание его светлости?
– Сэр Мортимер воспринял его довольно раздраженно, миледи. Впрочем, он дал мне понять, что предпримет шаги для освобождения его светлости. Сказал, что это в последний раз, и просил меня так и передать его светлости.
– Оставлять сообщения с лакеями – плохой признак, Бердбут. Впрочем, боюсь, мы все-таки используем старика. Что-нибудь еще?
Бердбут виновато кашлянул.
– Я заметил, что с утра пораньше сержант Харрис из особого отдела и два констебля обосновались перед нашим домом, действуя независимо от полицейского участка в Гайд-парке.
– Зачем?
– Не знаю, миледи, но полагаю, что это как-то связано с сообщением, которое я заметил в сегодняшнем утреннем номере «Таймс»: там шла речь о некой миссис Гермионе Каттл, которую вчера вечером на Пэлл-Мэлл сбила запряженная парой лошадей карета, исчезнувшая с места происшествия.
У Муна перехватило дыхание. Толстый тюк, рухнувший на дорогу, и рулон бумаги, разматывающийся через улицу, – казалось, это картина из другой жизни, он едва мог поверить, что она вторгнется в его жизнь сейчас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42