Только разве это подобает доброй жене? Если бы ты
хоть немного сочувствовала мне, ты бы устыдилась своих слов.
И, сказав так, он ушел из дому, и Кокуа осталась одна.
Как могла она надеяться продать бутылку за два сантима? Да никак; и
она это понимала. И даже если бы у нее еще теплилась такая надежда, так
ведь супруг торопил ее с отъездом туда, где в обращении не было монеты
мельче цента. Она принесла себя в жертву, и что же? На следующее же утро
супруг осудил ее и ушел из дому.
Кокуа даже не пыталась использовать оставшееся у нее время; она прос-
то сидела одна в доме и то доставала бутылку и с неизъяснимым страхом
смотрела на нее, то с содроганием убирала ее прочь.
Но вот наконец возвратился домой Кэаве и предложил жене поехать пока-
таться.
- Мне нездоровится, супруг мой, - отвечала Кокуа. - Прости, но у меня
тяжело на душе и нет охоты развлекаться.
Тут Кэаве разгневался еще больше. И на жену разгневался, решив, что
она печалится из-за старика, и на себя, потому что видел ее правоту и
стыдился своей неуемной радости.
- Вот она - твоя преданность! - вскричал он. - Вот она - твоя любовь!
Муж твой едва избежал вечных мук, на которые он обрек себя из любви к
тебе, а ты даже не радуешься! У тебя вероломное сердце, Кокуа!
И Кэаве в ярости снова выбежал из дома и слонялся по городу целый
день. Он повстречал друзей и бражничал с ними. Они наняли экипаж и пое-
хали за город и там бражничали снова. Но Кэаве все время было не по себе
из-за того, что он так беззаботно веселится, когда его жена печалится. В
душе он понимал, что правда на ее стороне, и оттого, что он это понимал,
ему еще больше хотелось напиться.
А в компании с ним гулял один старик хаоле, очень низкий и грубый че-
ловек. Когда-то он был боцманом на китобойном судне, потом бродяжничал,
потом мыл золото на приисках и сидел в тюрьме. У него был грязный язык и
низкая душа; он любил пить и спаивать других и все подбивал Кэаве выпить
еще. Вскоре ни у кого из всей компании не осталось больше денег.
- Эй, ты! - сказал он Кэаве. - Ты же богач - сам всегда хвалился. У
тебя есть бутылка с разными фокусами.
- Да, - сказал Кэаве. - Я богач. Сейчас пойду домой и возьму денег у
жены - они хранятся у нее.
- Ну и глупо ты поступаешь, приятель, - сказал боцман. - Кто же дове-
ряет деньги бабам! Они все неверные, все коварные, как текучая вода. И
за твоей тоже нужен глаз да глаз.
Слова эти запали Кэаве в душу, потому что у него спьяну все путалось
в голове.
"А почем я знаю, может, она и вправду мне неверна? - думал он. - С
чего бы ей иначе впадать в уныние, когда я спасен? Ну, я ей покажу, со
мной шутки плохи. Пойду и поймаю ее на месте преступления".
С этой мыслью Кэаве, возвратившись в город, велел боцману ждать его
на углу, возле старого острога, а сам направился один к своему дому. Уже
настала ночь, и в окнах горел свет, но из дома не доносилось ни звука, и
Кэаве завернул за угол, тихонько подкрался к задней двери, неслышно от-
ворил ее и заглянул в комнату.
На полу возле горящей лампы сидела Кокуа, а перед ней стояла молоч-
но-белая пузатая бутылка с длинным горлышком, и Кокуа глядела на нее,
ломая руки.
Кэаве прирос к порогу и долго не мог двинуться с места. Сначала он
просто остолбенел и стоял как дурак, ничего не понимая, а затем его обу-
ял страх: он подумал, что сделка почему-либо сорвалась и бутылка верну-
лась к нему обратно, как было в Сан-Франциско, и тут у него подкосились
колени и винные пары выветрились из головы, растаяв, как речной туман на
утренней заре. Но потом новая, очень странная мысль осенила его и горя-
чая краска залила щеки.
"Надо это проверить", - подумал он.
Кэаве осторожно притворил дверь, снова тихонько обогнул дом, а затем
с большим шумом зашагал обратно, делая вид, будто только сейчас возвра-
тился домой. И что же! Когда он отворил парадную дверь, никакой бутылки
не было и в помине, а Кокуа сидела в кресле и при его появлении вздрог-
нула и выпрямилась, словно стряхнув с себя сон.
- Я весь день пировал и веселился, - сказал Кэаве. - Я был с моими
добрыми друзьями, а сейчас пришел взять денег - мы хотим продолжать наше
пиршество.
И лицо и голос его были мрачны и суровы, как страшный суд, но Кокуа в
своем расстройстве ничего не заметила.
- Ты поступаешь правильно, супруг мой, ведь здесь все твое, - сказала
она, и голос ее дрогнул.
- Да, я всегда поступаю правильно, - сказал Кэаве, подошел прямо к
своему сундучку и достал деньги. Но он успел заглянуть на дно сундучка,
где хранилась бутылка, и ее там не было.
И тут комната поплыла у него перед глазами, как завиток дыма, и сун-
дучок закачался на полу, словно на морской волне, ибо Кэаве понял, что
теперь погибло все и спасения нет.
"Так и есть, этого я и боялся, - подумал он. - Это она купила бутыл-
ку".
Наконец он пришел в себя и собрался уходить, но капли пота, обильные,
как дождь, и холодные, как ключевая вода, струились по его лицу.
- Кокуа, - сказал Кэаве. - Негоже мне было так говорить с тобой се-
годня. Сейчас я возвращаюсь к моим веселым друзьям, чтобы пировать с ни-
ми дальше. - Тут он негромко рассмеялся и добавил: - Но мне будет весе-
лее пить вино, если ты простишь меня.
Она бросилась к нему, обвила его колени руками и поцеловала их, оро-
сив слезами.
- Ах! - воскликнула она. - Мне ничего не нужно от тебя, кроме ласко-
вого слова!
- Пусть отныне ни один из нас не подумает дурно о другом, - сказал
Кэаве и ушел.
А теперь послушайте: ведь Кэаве взял лишь несколько сантимов - из
тех, какими они запаслись сразу по приезде. Никакой попойки у него сей-
час и в мыслях не было. Его жена ради него погубила свою душу, и теперь
он ради нее должен был погубить свою. Ни о чем другом на свете он сейчас
и не помышлял.
Боцман поджидал его на углу, возле старого острога.
- Бутылкой завладела моя жена, - сказал ему Кэаве, - и если ты не по-
можешь мне раздобыть ее, не будет больше у нас с тобой сегодня ни денег,
ни вина.
- Да неужто ты не шутишь насчет этой бутылки?
- Подойдем к фонарю, - сказал Кэаве. - Взгляни: похоже, чтобы я шу-
тил?
- Что верно, то верно, - сказал боцман. - Вид у тебя серьезный, прямо
как у привидения.
- Так слушай, - сказал Кэаве. - Вот два сантима. Ступай к моей жене и
предложи ей продать тебе за эти деньги бутылку, и она - если я хоть
что-нибудь еще соображаю - тотчас же тебе ее отдаст. Тащи бутылку сюда,
и я куплю ее у тебя за один сантим. Потому что такой уж тут действует
закон: эту бутылку можно продать только с убытком. Но смотри не прогово-
рись жене, что это я тебя прислал.
- А может, ты меня дурачишь, приятель? - спросил боцман.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
хоть немного сочувствовала мне, ты бы устыдилась своих слов.
И, сказав так, он ушел из дому, и Кокуа осталась одна.
Как могла она надеяться продать бутылку за два сантима? Да никак; и
она это понимала. И даже если бы у нее еще теплилась такая надежда, так
ведь супруг торопил ее с отъездом туда, где в обращении не было монеты
мельче цента. Она принесла себя в жертву, и что же? На следующее же утро
супруг осудил ее и ушел из дому.
Кокуа даже не пыталась использовать оставшееся у нее время; она прос-
то сидела одна в доме и то доставала бутылку и с неизъяснимым страхом
смотрела на нее, то с содроганием убирала ее прочь.
Но вот наконец возвратился домой Кэаве и предложил жене поехать пока-
таться.
- Мне нездоровится, супруг мой, - отвечала Кокуа. - Прости, но у меня
тяжело на душе и нет охоты развлекаться.
Тут Кэаве разгневался еще больше. И на жену разгневался, решив, что
она печалится из-за старика, и на себя, потому что видел ее правоту и
стыдился своей неуемной радости.
- Вот она - твоя преданность! - вскричал он. - Вот она - твоя любовь!
Муж твой едва избежал вечных мук, на которые он обрек себя из любви к
тебе, а ты даже не радуешься! У тебя вероломное сердце, Кокуа!
И Кэаве в ярости снова выбежал из дома и слонялся по городу целый
день. Он повстречал друзей и бражничал с ними. Они наняли экипаж и пое-
хали за город и там бражничали снова. Но Кэаве все время было не по себе
из-за того, что он так беззаботно веселится, когда его жена печалится. В
душе он понимал, что правда на ее стороне, и оттого, что он это понимал,
ему еще больше хотелось напиться.
А в компании с ним гулял один старик хаоле, очень низкий и грубый че-
ловек. Когда-то он был боцманом на китобойном судне, потом бродяжничал,
потом мыл золото на приисках и сидел в тюрьме. У него был грязный язык и
низкая душа; он любил пить и спаивать других и все подбивал Кэаве выпить
еще. Вскоре ни у кого из всей компании не осталось больше денег.
- Эй, ты! - сказал он Кэаве. - Ты же богач - сам всегда хвалился. У
тебя есть бутылка с разными фокусами.
- Да, - сказал Кэаве. - Я богач. Сейчас пойду домой и возьму денег у
жены - они хранятся у нее.
- Ну и глупо ты поступаешь, приятель, - сказал боцман. - Кто же дове-
ряет деньги бабам! Они все неверные, все коварные, как текучая вода. И
за твоей тоже нужен глаз да глаз.
Слова эти запали Кэаве в душу, потому что у него спьяну все путалось
в голове.
"А почем я знаю, может, она и вправду мне неверна? - думал он. - С
чего бы ей иначе впадать в уныние, когда я спасен? Ну, я ей покажу, со
мной шутки плохи. Пойду и поймаю ее на месте преступления".
С этой мыслью Кэаве, возвратившись в город, велел боцману ждать его
на углу, возле старого острога, а сам направился один к своему дому. Уже
настала ночь, и в окнах горел свет, но из дома не доносилось ни звука, и
Кэаве завернул за угол, тихонько подкрался к задней двери, неслышно от-
ворил ее и заглянул в комнату.
На полу возле горящей лампы сидела Кокуа, а перед ней стояла молоч-
но-белая пузатая бутылка с длинным горлышком, и Кокуа глядела на нее,
ломая руки.
Кэаве прирос к порогу и долго не мог двинуться с места. Сначала он
просто остолбенел и стоял как дурак, ничего не понимая, а затем его обу-
ял страх: он подумал, что сделка почему-либо сорвалась и бутылка верну-
лась к нему обратно, как было в Сан-Франциско, и тут у него подкосились
колени и винные пары выветрились из головы, растаяв, как речной туман на
утренней заре. Но потом новая, очень странная мысль осенила его и горя-
чая краска залила щеки.
"Надо это проверить", - подумал он.
Кэаве осторожно притворил дверь, снова тихонько обогнул дом, а затем
с большим шумом зашагал обратно, делая вид, будто только сейчас возвра-
тился домой. И что же! Когда он отворил парадную дверь, никакой бутылки
не было и в помине, а Кокуа сидела в кресле и при его появлении вздрог-
нула и выпрямилась, словно стряхнув с себя сон.
- Я весь день пировал и веселился, - сказал Кэаве. - Я был с моими
добрыми друзьями, а сейчас пришел взять денег - мы хотим продолжать наше
пиршество.
И лицо и голос его были мрачны и суровы, как страшный суд, но Кокуа в
своем расстройстве ничего не заметила.
- Ты поступаешь правильно, супруг мой, ведь здесь все твое, - сказала
она, и голос ее дрогнул.
- Да, я всегда поступаю правильно, - сказал Кэаве, подошел прямо к
своему сундучку и достал деньги. Но он успел заглянуть на дно сундучка,
где хранилась бутылка, и ее там не было.
И тут комната поплыла у него перед глазами, как завиток дыма, и сун-
дучок закачался на полу, словно на морской волне, ибо Кэаве понял, что
теперь погибло все и спасения нет.
"Так и есть, этого я и боялся, - подумал он. - Это она купила бутыл-
ку".
Наконец он пришел в себя и собрался уходить, но капли пота, обильные,
как дождь, и холодные, как ключевая вода, струились по его лицу.
- Кокуа, - сказал Кэаве. - Негоже мне было так говорить с тобой се-
годня. Сейчас я возвращаюсь к моим веселым друзьям, чтобы пировать с ни-
ми дальше. - Тут он негромко рассмеялся и добавил: - Но мне будет весе-
лее пить вино, если ты простишь меня.
Она бросилась к нему, обвила его колени руками и поцеловала их, оро-
сив слезами.
- Ах! - воскликнула она. - Мне ничего не нужно от тебя, кроме ласко-
вого слова!
- Пусть отныне ни один из нас не подумает дурно о другом, - сказал
Кэаве и ушел.
А теперь послушайте: ведь Кэаве взял лишь несколько сантимов - из
тех, какими они запаслись сразу по приезде. Никакой попойки у него сей-
час и в мыслях не было. Его жена ради него погубила свою душу, и теперь
он ради нее должен был погубить свою. Ни о чем другом на свете он сейчас
и не помышлял.
Боцман поджидал его на углу, возле старого острога.
- Бутылкой завладела моя жена, - сказал ему Кэаве, - и если ты не по-
можешь мне раздобыть ее, не будет больше у нас с тобой сегодня ни денег,
ни вина.
- Да неужто ты не шутишь насчет этой бутылки?
- Подойдем к фонарю, - сказал Кэаве. - Взгляни: похоже, чтобы я шу-
тил?
- Что верно, то верно, - сказал боцман. - Вид у тебя серьезный, прямо
как у привидения.
- Так слушай, - сказал Кэаве. - Вот два сантима. Ступай к моей жене и
предложи ей продать тебе за эти деньги бутылку, и она - если я хоть
что-нибудь еще соображаю - тотчас же тебе ее отдаст. Тащи бутылку сюда,
и я куплю ее у тебя за один сантим. Потому что такой уж тут действует
закон: эту бутылку можно продать только с убытком. Но смотри не прогово-
рись жене, что это я тебя прислал.
- А может, ты меня дурачишь, приятель? - спросил боцман.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94