— До свидания, Mijnheer, — сказала она твердо. — Это дитя схватит простуду. А теперь иди в дом, Сантен.
Граф обнаружил, что совершенно необходимо запить кларет одним или двумя стаканчиками fine de champagne. И серьезно объяснил Сантен, что это устранит кислый привкус вина. Поэтому обеим женщинам пришлось помочь ему добраться до постели. Он совершил это довольно опасное восхождение в спальню, исполняя марш из «Аиды» скорее с жаром, нежели талантливо. Когда добрался до кровати, то повалился, как срубленный дуб, плашмя на спину. Сантен, помогая себе коленями, стянула с отца сапоги.
— Благодарю тебя, моя малышка, твой папа любит тебя.
Вдвоем женщины усадили его и накинули через голову ночную рубаху, а затем позволили ему снова упасть на подголовный валик. Так как ночная рубаха обеспечивала графу приличный вид, они сняли с него бриджи и, перекатив, уложили в постель.
— Пусть ангелы хранят твой сон, красавица, — невнятно пробормотал граф, когда его укрыли стеганым пуховым одеялом, и Анна задула свечу.
Под покровом темноты она протянула руку и погладила взъерошенные жесткие, как щетка, волосы. Наградой был раскатистый храп, и следом за Сантен она вышла из комнаты, мягко притворив за собой дверь.
Сантен лежала и слушала, как вокруг нее в ночи стонет и скрипит старый дом.
Она мудро поступила, что воспротивилась искушению залезть под одеяло полностью одетой, ибо Анна нанесла ей один из своих неожиданных визитов как раз тогда, когда Сантен собралась погасить свечу. Анна села на край кровати, словоохотливая от вина, но не настолько опьяневшая, чтобы не понять, переоделась Сантен в ночную сорочку или нет. Зевая и вздыхая, Сантен пыталась телепатически внушить Анне, что той хочется спать, но когда это не получилось и девушка услышала, как вдали куранты церковных часов в Морт Омм бьют десять, то сама притворилась спящей. Настоящей мукой было лежать смирно и имитировать ровное дыхание, ибо от волнения и нетерпения она вся горела.
Наконец Анна поняла, что разговаривает сама с собой, и стала двигаться по крохотной комнатке, поднимая и складывая сброшенную одежду Сантен, и в конце концов наклонилась над ней, чтобы поцеловать в щеку, а затем пальцами погасила фитиль лампы.
Едва оказавшись одна, Сантен села в постели и обхватила себя руками, испытывая волнение и тревогу от предвкушения свидания. Хотя в душе ей было вполне понятно, какой должен быть финальный результат встречи с Майклом, точная механика всего этого пока оставалась соблазнительно неясной. Процесс логических рассуждений подсказывал, что в широком смысле все не могло уж слишком отличаться от того, чему она сама бессчетное количество раз была свидетельницей в поле и на скотном дворе.
Сантен получила подтверждение этому однажды дремотным летним полднем, когда легкое движение в одном из неиспользуемых стойл привлекло ее внимание. Забравшись на чердак, она сквозь щель стала наблюдать за Эльзой, судомойкой, и Жаком, младшим конюхом, пока постепенно до нее не дошло, что онииграют в петушка и курочку, жеребца и кобылу. Она размышляла об этом много дней, а также с большим вниманием прислушивалась к сплетням женской прислуги. Наконец, набравшись храбрости она отправилась со своими вопросами к Анне.
Все эти изыскания оставили ее в состоянии запутанном и озадаченном. Согласно тому, что сообщила Анна, вся процедура чрезвычайно болезненна и сопровождается обильным кровотечением и страшной опасностью беременности и болезни. Это противоречило тому неумеренному ликованию, с которым другие служанки обсуждали сей предмет, ихихиканью, и приглушенным крикам удовольствия, которые, как она слышала, исходили из уст Эльзы, когда та лежала под Жаком на покрытом соломой полу конюшни.
Сантен знала, что у нее высокий болевой порог, что заметил даже добрый доктор Ле Брюн после того, как без применения хлороформа вправил ей сломанное предплечье. «Она даже не пискнула», — поразился он. Конечно, Сантен знала, что может терпеть боль так же хорошо, как любая из крестьянских девушек в имении, и кроме ее месячных у нее было и другое кровотечение. Зачастую, когда была уверена, что за ней не наблюдают, девушка снимала громоздкое дамское седло со спины Облака, подтыкала юбки и скакала верхом по-мужски. Прошлой весной, когда она ехала без седла, послала жеребца через каменную стену, окаймлявшую северное поле. После резкого приземления по другую сторону стены девушка с размаху ударилась о холку лошади, и боль, как лезвие ножа, пронзила ее тело. Появилась кровь, белая холка покрылась розовыми пятнами, а Сантен стало так стыдно, что, несмотря на боль, она вымыла коня в пруду в конце поля, прежде чем отправиться домой, хромая и ведя за собой Облако.
Нет, ни боль, ни кровь не пугали ее. У тревоги был другой источник. Она смертельно боялась, что Майкл будет в ней разочарован: Анна предупредила ее и об этом.
— А потом мужчины теряют интерес к женщине, les cochons.
«Если Майкл потеряет ко мне интерес, я думаю, что умру, — решила Сантен и на мгновение заколебалась. — Я не пойду… я не буду рисковать».
— О, но как же я могу не пойти? — прошептала она вслух и почувствовала, как ее наполняет сила любви и желания. — Я должна. Я просто должна.
Мучаясь от нетерпения, она прислушивалась к тому, как Анна в соседней комнате готовится лечь в постель. Даже после наступления тишины подождала еще, услышала, как церковные часы пробили четверть, а затем половину, и лишь потом выскользнула из-под стеганого пухового одеяла.
Нижние юбки и белье были там, где сложила их Анна. Надевая трусики, Сантен остановилась. «Для чего?» — спросила себя и рукой приглушила смешок, сбросив их.
Она застегнула толстые юбки для верховой езды и жакет, накинула на плечи и голову темную шаль. Неся сапоги в руке, выскользнула в коридор и прислушалась возле двери Анны.
Та низко и ровно храпела, и Сантен на цыпочках спустилась в кухню. Сидя на табурете перед огнем, надела и застегнула на пряжки сапоги и зажгла сигнальный фонарь с помощью вощеного фитиля и огня из печки. Отперла кухонную дверь и выбралась на улицу. Луна находилась в последней четверти и плыла, как остроносый челн, сквозь клочки летящих облаков.
Сантен придерживалась поросшего травой края тропинки, чтобы гравий не хрустел у нее под сапогами, и не открывала заслонку фонаря, но спешила. На севере, на холмах, вдруг ярко вспыхнуло что-то похожее на светящийся оранжевый рассвет, который медленно угасал, а затем послышался гром взрыва, приглушенный ветром.
Фугас! Сантен остановилась на минуту, представляя себе, сколько людей погибло в этой чудовищной неразберихе из земли и огня. Мысль эта подстегнула ее решимость. Кругом так много смерти и ненависти и так мало любви!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170