Петр откинул голову, прокашлялся, вытянул руку и громко сказал:
— Люди! Радуйтесь! Я пришел!
Кто-то засмеялся.
Дело в том, что Петр, не ведая того, вытянул руку совершенно так же, как и человек-памятник.
Петр не обратил внимания на смех. Он заговорил.
Вокруг стала собираться публика.
Петр старался говорить коротко и ясно: я пришел сказать, что прощаю вас, живите, радуйтесь, но опасайтесь, ибо если первое второе пришествие вам обошлось мягким боком, то в случае вашего невразумения второе второе пришествие будет уже окончательным.
Но люди не радовались, а смеялись — да и то не все. Большинство смотрело хмуро, даже озлобленно.
Толпа была жидковата — человек двадцать, и непостоянная. Подойдут, послушают и уйдут. Но была, заметил Петр, группа из семи-восьми человек, стоящих уже не менее получаса. Ради них стоит продолжать, подумал он. Ради их надежд.
— Вот ты, — обратился он к человеку среднего вида. — Чего ты ждешь?
— Я-то? — не спеша, не тушуясь, с уважением к себе ответил человек. — Жду, чего нового скажешь. Чую: не дождусь.
Отвернулся — и пошел прочь.
Как бы вдруг застеснявшись, стали расходиться и остальные.
Задержался лишь корреспондент областной газеты Джиаев. Он был человек горячий и не любящий пустопорожних действий, и вот, слушая очередного психа, кипел, но уговаривал себя не беситься по пустякам. Но все же не выдержал.
— Христос, значит? — спросил он Петра.
— Да.
— Чем докажешь?
— Тебе документы предъявить? — улыбнулся Петр.
— Ты не скалься! — сердито закричал Джиаев. Почему?! Ну скажи, почему я должен верить, что Христос! Докажи!
— Ты не волнуйся.
— Докажи, говорю тебе, докажи!
(Апостолы с интересом слушали.)
— А ты? — спросил Петр.
— Что?
— Ты не веришь, что я Иисус? — тоном утверждения спросил Петр.
— Нет, конечно!
— Докажи!
Апостолы засмеялись.
Джиаев плюнул и побежал в редакцию, чтобы написать статью. О проявлениях массового идиотизма, когда на каждом углу упираешься в маньяка: тот мнит себя спасителем Отечества, тот метит в президенты, а этот, видите ли, вообще Христом себя объявил! Он писал и по привычке зачитывал вслух удачные места. Все смеялись — и отсоветовали ему трудиться над материалом: мелковата тема для их газеты.
Действительно, подумал Джиаев, скомкал листки. Но на душе у него полегчало.
Он пошел на обед, а обедая, подумал: что, если — вдруг? Нет, в самом деле, — вдруг?
Кое-как доев, он отправился к памятнику и продолжил диспут.
Там уже опять собралась небольшая толпа.
— Допустим, я хочу поверить, — сказал он. — Но где гарантия, что ты не самозванец?
— Я же говорю тебе! — удивился Петр.
— Так и другой скажет!
— Но я-то не другой!
— Тьфу, лыко-мочало! — снова начал заводиться горячий газетчик. — Да откуда я знаю, что ты не Другой?
— Да я же тебе говорю!
Апостолы слушали с вежливыми улыбками.
— Так и другой будет говорить! — кричал Джиаев.
— Но это же будет другой!
Петр глядел ясными глазами в глаза Джиаева и не понимал его недоумения.
Джиаев, почувствовав боль в сердце, пошел в редакцию и взял командировку в отдаленный район Сарайской области. Такие командировки его всегда успокаивали.
А вернусь, и не будет уже никакого Христа, думал он.
И, сразу скажем, оказался прав.
Петр все говорил и говорил и не мог понять, что происходит; то есть, наоборот, почему ничего не происходит, почему не озаряются нежданной радостью лица людей, почему не видно слез раскаяния и облегчения. Они что, никак не поймут, так их так? Не видят Богова подаренья? Не знают того, что жизнь их личная и общая могла прекратиться в любую секунду — застав их, быть может, в гуще самых неприглядных дел?
Стоят тупо.
Проходят мимо.
Вот прошла мимо бабушка с внуком; внук спросил, о чем говорит дядя, бабушка сказала, что если внук будет плохо себя вести, то он вырастет таким же бездельником, будет шляться с безумными речами всем на посмешище.
Шли мимо американцы — туристы из Америки, переводчица-гид с гордостью сказала им, что человека, называющего себя Христом, еще пару лет назад схватили бы и отправили в КГБ, а теперь он свободен и, может, называет себя так лишь ради эксперимента, испытывая степени свободы и самовыражения. А в Америке есть такое? О, йес! — отвечали американцы, нет в мире такого, чего не было бы в Америке. И как правило, в еще большем количестве!
Шел мимо беллетрист Алексей Слаповский, шныряя умом и взглядом в поисках сюжетов и нелепостей. Остановился, не подходя близко. Посмотрел, по слушал. И, вдохновившись, побежал домой — сочинять роман под названием «Первое второе пришествие». Это будет роман о человеке, вообразившем себя Христом. Занятная штукенция может получиться. Или такое название: «Конец света откладывается!» Второе эффектней, первое загадочней. Какое выбрать?..
Дело шло к вечеру.
Апостолы не роптали, но уже переглядывались.
Первым не выдержал Диомид. Ему надоело прятать лицо в воротник и отворачиваться, потому что он видел сегодня не менее десятка знакомых, знающих его как Алексея Гулькина, нормального человека.
— Ну, ладно, — сказал он. — Приятно было познакомиться.
Потоптался.
— Я пошел, говорю. Могу я уйти? У меня тут...
— Иди, — молча сказал Петр.
— Иуда, — сказал Сергий.
Вернувшись в ППО, апостолы с устатку набросились на щи, которых предусмотрительная Лидия наварила огромную кастрюлю, а Петра она повела к себе для любви.
Но Петр не мог любви.
Он думал о причинах провала.
Он искал их в себе.
Не с той верой говорил?
С той — и другой не может быть.
Не те слова?
Те.
Не так?
Вроде так...
Значит, как ни крутись, без чуда не обойтись. Что бы придумать такое?
Он ворочался полночи — и придумал.
На другой день все началось так же: громкие Радостные слова Петра, вялая горстка слушателей.
— Вы не верите? — спросил Петр.
Не ответили.
— Они не верят, бляха-муха! — возмутился Анатолий. (Вчера от огорчения за Петра все апостолы как один вдрызг напились с помощью спирта, добытого у жителей Грабиловки, ворующих его помаленьку из цистерны, вот уже три месяца стоящей в тупике.)
— Даруется вам знамение! — сказал Петр. — Через час рухнет этот идол, созданный вами, и в тот же миг все, кто тут, станут здоровы! Скажите это всем, зовите всех!
Час времени он дал специально, чтобы собралось побольше народу.
И действительно, вскоре не менее пяти тысяч людей стояло на площади, и новые прибывали. Ведь только возле десяти — двадцати людей, стоящих кучкой, медленно растет толпа, сотня же — за минуту прибывает вдвое, тысяча удваивается еще быстрее. Если бы Петр дал не час, а два или три, наверняка здесь собралось бы все миллионное население Сарайска, исключая грудных детей и нехожалых стариков.
— Радуйтесь! — сказал Петр. И повторил в который уже раз весть о прощении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54