», «щедрый кавалер!» летали из уст в уста; церемония занесения имени просителя в большую книгу была поспешно завершена, и почтенный дож привел его к присяге. Подобно двенадцати заповедям на скрижалях древних кимвро-бриттов и других первобытных народов, она была составлена в стихах и звучала так:
Затычкой и бочкой,
Ножом и ребром
Клянись нам, что хочешь
Быть с нами во всем.
За все наше Братство,
За девичьи глазки,
Обязан ты драться,
Как рыцарь Подвязки. note 119
Найджел не мог скрыть своего отвращения, участвуя в этом ритуале; но когда студент напомнил ему, что он зашел слишком далеко, чтобы отступать, он повторил, или, вернее, молча выслушал, слова присяги, произнесенные герцогом Хилдебродом, который закончил церемонию тем, что предоставил ему право убежища, прочитав следующие установленные обычаем вирши:
Не бойся гвардейских
Плюмажей и даже
Шерифов, судейских,
Констеблей и стражи.
Пусть пристав грозится -
Ты властью моей
Огражден от полиции
И от судей.
Пример бери
С Задорных Парней:
Врут тебе — сам ври,
Бьют тебя — сам бей!
Ты волен ругаться,
Щеголять, напиваться,
Под забором валяться
И как можно смелей
С ножом обращаться
Ради бабы своей.
Разрешаю зимой
Теплый плащ вспоминать,
Бренди пить и курить,
Летом — голым гулять.
Не давайся в обиду,
С толком дни проводи,
Нож носи не для виду,
С полной флягой ходи!
Божись и живи
На любые доходы -
Вот сущность
Дарованной мною свободы! note 120
После чтения присяги разгорелся спор из-за того, кто должен предоставить жилище новому собрату по убежищу, ибо, так как эльзасцы придерживались в своей республике изречения, согласно которому от ослиного молока жиреют, обитатели Уайтфрайерса наперебой старались заполучить нового члена их общества в качестве постояльца, чтобы, как было принято говорить, вести его хозяйство.
Гектор, который только что произнес такую проникновенную и вместе с тем обличительную речь в пользу Найджела, по-рыцарски выступил на защиту интересов некоей Блоуселинды, или Бонстропс, которая, как он слышал, сдает комнату, служившую некогда временной резиденцией Дику Острому Ножу из Паддингтона, недавно казненному на Тайберне, чью безвременную кончину эта девица до сих пор оплакивает в одиноком вдовстве, словно горлица.
Однако предложение капитана было отвергнуто, и предпочтение было отдано старому джентльмену в кашемировом капюшоне, о котором было известно, что, несмотря на свой преклонный возраст, он умел обирать простаков не хуже, если не лучше, любого обитателя Эльзаса.
Этот почтенный персонаж был пользующийся сомнительной славой ростовщик по имени Трапбуа; недавно он оказал государству большую услугу, ссудив некоторую сумму, необходимую для пополнения винного погреба герцога, ибо виноторговец из Вэнтри соглашался вести дела с таким великим человеком только при условии уплаты наличными.
Поэтому, когда старый джентльмен встал и, прерывая свою речь частыми приступами кашля, напомнил герцогу, что он может сдать свое бедное жилище, притязания всех остальных были отвергнуты и Найджел был назначен постояльцем к Трапбуа.
Едва это дело было улажено, лорд Гленварлох выразил Лоустофу свое желание как можно скорее покинуть это сомнительное сборище и распрощался с небрежной поспешностью, что могло бы произвести на присутствующих неблагоприятное впечатление, если бы не рейнское вино, появившееся как раз при его уходе. Студент проводил своего друга до дома старого ростовщика, путь к которому был слишком хорошо знаком ему, так же как и многим другим юношам из Темпла. По дороге он заверил лорда Гленварлоха, что тот будет жить в единственном чистом доме Уайтфрайерса — качество, которым он был обязан исключительно стараниям единственной дочери старика, старой девы, достаточно безобразной, чтобы отпугнуть грех, которая, однако, станет, вероятно, достаточно богатой, чтобы ввести в искушение какого-нибудь пуританина, как только дьявол воздаст должное ее старому отцу. С этими словами Лоустоф постучал в дверь дома, и угрюмое, суровое лицо открывшей им женщины полностью подтвердило все то, что обитатель Темпла рассказал о хозяйке. Она выслушала с нелюбезным и недовольным видом сообщение студента о том, что сопровождающий его джентльмен будет постояльцем ее отца, пробормотала что-то о беспокойстве, которое это причинит ей, но в конце концов показала им предназначенную для сдачи комнату, которая оказалась лучше, чем можно было бы предположить по внешнему виду этого жилища, и гораздо просторнее каморки на набережной у собора святого Павла, хотя и уступала ей в чистоте.
Убедившись в том, что лорд Гленварлох окончательно устроился на новой квартире, и снабдив его списком цен, по которым он мог получить пищу из соседней харчевни, Лоустоф распрощался со своим другом, предложив в то же время прислать ему все или хотя бы часть имущества, оставшегося в его прежнем жилище. Найджел назвал очень небольшое количество предметов, и студент невольно выразил предположение, что его светлость, вероятно, не собирается долго наслаждаться своими новыми привилегиями.
— Они слишком не подходят к моим привычкам и вкусам, чтобы я мог стремиться к этому, — ответил лорд Гленварлох.
— Может быть, завтра вы измените свое мнение, — сказал Лоустоф. — Итак, желаю вам доброй ночи. Завтра я навещу вас пораньше.
Наступило утро, но вместо студента оно принесло лишь письмо от него. В этом послании говорилось о том, что посещение Лоустофом Эльзаса навлекло на него порицание со стороны некоторых старых ворчунов из числа старшин юридической корпорации и что он счел благоразумным не появляться там в настоящее время из боязни привлечь слишком большое внимание к резиденции лорда Гленварлоха. Он сообщил, что принял меры для сохранения его имущества и пришлет ему с надежным человеком денежную шкатулку и нужные ему вещи. Затем следовало несколько мудрых советов, продиктованных знакомством Лоустофа с Эльзасом и его нравами. Он советовал Найджелу держать ростовщика в полном неведении относительно состояния своих финансов, никогда не играть в кости с капитаном — он такой плут и скряга и расплачивается за свои проигрыши тремя словами note 121 — и, наконец, остерегаться герцога Хилдеброда, острого как иголка, хотя, как он выразился, у него не больше глаз, чем у этой необходимой принадлежности женского рукоделия. note 122
Глава XVIII
Мать
Ослеплена ты зеркальцем Амура -
Он зайчиками дразнит проходящих,
Как уличный мальчишка: стоит им
Споткнуться — то-то радости!
Дочь
Ах, нет! Не солнца луч — мне молния сверкнула
И зренье затуманила навек.
«Жаркое и пудинг», старинная английская комедия
Здесь нам придется на некоторое время покинуть нашего героя, оставив его в положении, которое никак нельзя назвать безопасным, удобным или делающим ему честь, и изложить обстоятельства, имеющие прямую связь с его приключениями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165
Затычкой и бочкой,
Ножом и ребром
Клянись нам, что хочешь
Быть с нами во всем.
За все наше Братство,
За девичьи глазки,
Обязан ты драться,
Как рыцарь Подвязки. note 119
Найджел не мог скрыть своего отвращения, участвуя в этом ритуале; но когда студент напомнил ему, что он зашел слишком далеко, чтобы отступать, он повторил, или, вернее, молча выслушал, слова присяги, произнесенные герцогом Хилдебродом, который закончил церемонию тем, что предоставил ему право убежища, прочитав следующие установленные обычаем вирши:
Не бойся гвардейских
Плюмажей и даже
Шерифов, судейских,
Констеблей и стражи.
Пусть пристав грозится -
Ты властью моей
Огражден от полиции
И от судей.
Пример бери
С Задорных Парней:
Врут тебе — сам ври,
Бьют тебя — сам бей!
Ты волен ругаться,
Щеголять, напиваться,
Под забором валяться
И как можно смелей
С ножом обращаться
Ради бабы своей.
Разрешаю зимой
Теплый плащ вспоминать,
Бренди пить и курить,
Летом — голым гулять.
Не давайся в обиду,
С толком дни проводи,
Нож носи не для виду,
С полной флягой ходи!
Божись и живи
На любые доходы -
Вот сущность
Дарованной мною свободы! note 120
После чтения присяги разгорелся спор из-за того, кто должен предоставить жилище новому собрату по убежищу, ибо, так как эльзасцы придерживались в своей республике изречения, согласно которому от ослиного молока жиреют, обитатели Уайтфрайерса наперебой старались заполучить нового члена их общества в качестве постояльца, чтобы, как было принято говорить, вести его хозяйство.
Гектор, который только что произнес такую проникновенную и вместе с тем обличительную речь в пользу Найджела, по-рыцарски выступил на защиту интересов некоей Блоуселинды, или Бонстропс, которая, как он слышал, сдает комнату, служившую некогда временной резиденцией Дику Острому Ножу из Паддингтона, недавно казненному на Тайберне, чью безвременную кончину эта девица до сих пор оплакивает в одиноком вдовстве, словно горлица.
Однако предложение капитана было отвергнуто, и предпочтение было отдано старому джентльмену в кашемировом капюшоне, о котором было известно, что, несмотря на свой преклонный возраст, он умел обирать простаков не хуже, если не лучше, любого обитателя Эльзаса.
Этот почтенный персонаж был пользующийся сомнительной славой ростовщик по имени Трапбуа; недавно он оказал государству большую услугу, ссудив некоторую сумму, необходимую для пополнения винного погреба герцога, ибо виноторговец из Вэнтри соглашался вести дела с таким великим человеком только при условии уплаты наличными.
Поэтому, когда старый джентльмен встал и, прерывая свою речь частыми приступами кашля, напомнил герцогу, что он может сдать свое бедное жилище, притязания всех остальных были отвергнуты и Найджел был назначен постояльцем к Трапбуа.
Едва это дело было улажено, лорд Гленварлох выразил Лоустофу свое желание как можно скорее покинуть это сомнительное сборище и распрощался с небрежной поспешностью, что могло бы произвести на присутствующих неблагоприятное впечатление, если бы не рейнское вино, появившееся как раз при его уходе. Студент проводил своего друга до дома старого ростовщика, путь к которому был слишком хорошо знаком ему, так же как и многим другим юношам из Темпла. По дороге он заверил лорда Гленварлоха, что тот будет жить в единственном чистом доме Уайтфрайерса — качество, которым он был обязан исключительно стараниям единственной дочери старика, старой девы, достаточно безобразной, чтобы отпугнуть грех, которая, однако, станет, вероятно, достаточно богатой, чтобы ввести в искушение какого-нибудь пуританина, как только дьявол воздаст должное ее старому отцу. С этими словами Лоустоф постучал в дверь дома, и угрюмое, суровое лицо открывшей им женщины полностью подтвердило все то, что обитатель Темпла рассказал о хозяйке. Она выслушала с нелюбезным и недовольным видом сообщение студента о том, что сопровождающий его джентльмен будет постояльцем ее отца, пробормотала что-то о беспокойстве, которое это причинит ей, но в конце концов показала им предназначенную для сдачи комнату, которая оказалась лучше, чем можно было бы предположить по внешнему виду этого жилища, и гораздо просторнее каморки на набережной у собора святого Павла, хотя и уступала ей в чистоте.
Убедившись в том, что лорд Гленварлох окончательно устроился на новой квартире, и снабдив его списком цен, по которым он мог получить пищу из соседней харчевни, Лоустоф распрощался со своим другом, предложив в то же время прислать ему все или хотя бы часть имущества, оставшегося в его прежнем жилище. Найджел назвал очень небольшое количество предметов, и студент невольно выразил предположение, что его светлость, вероятно, не собирается долго наслаждаться своими новыми привилегиями.
— Они слишком не подходят к моим привычкам и вкусам, чтобы я мог стремиться к этому, — ответил лорд Гленварлох.
— Может быть, завтра вы измените свое мнение, — сказал Лоустоф. — Итак, желаю вам доброй ночи. Завтра я навещу вас пораньше.
Наступило утро, но вместо студента оно принесло лишь письмо от него. В этом послании говорилось о том, что посещение Лоустофом Эльзаса навлекло на него порицание со стороны некоторых старых ворчунов из числа старшин юридической корпорации и что он счел благоразумным не появляться там в настоящее время из боязни привлечь слишком большое внимание к резиденции лорда Гленварлоха. Он сообщил, что принял меры для сохранения его имущества и пришлет ему с надежным человеком денежную шкатулку и нужные ему вещи. Затем следовало несколько мудрых советов, продиктованных знакомством Лоустофа с Эльзасом и его нравами. Он советовал Найджелу держать ростовщика в полном неведении относительно состояния своих финансов, никогда не играть в кости с капитаном — он такой плут и скряга и расплачивается за свои проигрыши тремя словами note 121 — и, наконец, остерегаться герцога Хилдеброда, острого как иголка, хотя, как он выразился, у него не больше глаз, чем у этой необходимой принадлежности женского рукоделия. note 122
Глава XVIII
Мать
Ослеплена ты зеркальцем Амура -
Он зайчиками дразнит проходящих,
Как уличный мальчишка: стоит им
Споткнуться — то-то радости!
Дочь
Ах, нет! Не солнца луч — мне молния сверкнула
И зренье затуманила навек.
«Жаркое и пудинг», старинная английская комедия
Здесь нам придется на некоторое время покинуть нашего героя, оставив его в положении, которое никак нельзя назвать безопасным, удобным или делающим ему честь, и изложить обстоятельства, имеющие прямую связь с его приключениями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165