Вы им занимаетесь. И я говорю сейчас не только от своего лица. Что вы намерены сообщить мне для передачи Столыпину?
— Александр Васильевич, — чуть не взмолился Карпов, — не ставьте меня в жуткое положение! Мне запрещено говорить с вами о Петрове!
Герасимов удовлетворенно кивнул, подумав, что на провинциала, только три месяца как переселившегося в столицу, употребление фамилии премьера без обязательных титулов не могло не произвести нужного впечатления.
— Кем запрещено, Сергей Георгиевич?
— Генералом Курловым.
— А Виссарионов?
— Он также рекомендовал мне не вступать с вами в разговоры по поводу Петрова. Мне поручено вести «Южного» совершенно самостоятельно.
Герасимов снова кивнул и, достав письмо Петрова, привезенное Доброскоком, попросил.
— Приобщите к делу, Сергей Георгиевич, пригодится.
Тот пробежал текст и обхватил голову руками:
— Бред какой-то! Ну, отчего мы с вами не можем вести его вдвоем? Кому это мешает?
— А вы как думаете? — спросил Герасимов и, не дожидаясь ответа, поднялся, кивнул и вышел из кабинета.
В два часа ночи, после того как Герасимов доложил Столыпину дело и получил от премьера устную санкцию на работу, Доброскок вывел Петрова из «Метрополя» проходными дворами, посадил на пролетку и отвез на квартиру, снятую им на Пантелеймоновской улице.
Герасимов обнял Петрова, который как-то обмяк в его руках, спина, однако, оставалась напряженной; ощутил легкий запах алкоголя, хотя помнил, что раньше агент никогда ни водки, ни финьшампаню не пил, кивнул на Доброскока: «это друг, верьте ему, как мне, если со мною что-либо случится, он спасет вас», сказал подполковнику, чтоб тот вернулся через три часа, и повел позднего гостя к столу, накрытому наспех, ветчина, сыр, копченая рыба и две бутылки — водка и ликер (отчего-то вспомнил Азефа, попросил привезти «шартрез»).
— Ну, рассказывайте, — сказал он, усадив Петрова напротив себя.
— О чем? — спросил тот каменно.
— О том, как провалились, — ответил Герасимов, вздохнув. — По вине новых начальников имперской полиции… Хоть и я с себя ответственности не снимаю.
— Если знаете, чего ж спрашиваете?
— Чтобы найти единственно верный выход. Помните пословицу: «И волки сыты, и овцы целы»? Вот и будем считать это отправным посылом в нашей задачке. Кого поручили убить?
— Вас.
— Савинков? — сразу же просчитал Герасимов, поэтому и спрашивал-то утверждающе, Бурцев вне террора, значит, Петровым занимались боевики, хоть там и смута, безвластие, но крепче фигуры, чем Борис Викторович, нет.
— Коли известно, зачем спрашивать?
— Спрашиваю для того лишь, Александр Иванович, чтобы спасти ваше честное имя для социалистов-революционеров.
— Это как понять?
— Да так и понимайте. Вы динамитом должны меня поднять?
— И это знаете?
— Если б иначе, могли здесь пристрелить, небось мой браунинг с собою таскаете?
— Отдать?
— Отдайте. Я вас вооружу «бульдогом» понадежнее, американцем, у них калибр шальной, печень вырывает. — И, повернувшись к Петрову спиной, Герасимов неторопливо двинулся к шкафу, куда заранее положил «смит-и-вессон», каждый шаг давался с трудом, Петров истерик, куда его поведет, черт знает, засандалит промеж лопаток, и прощайте, родные и близкие!
Он считал про себя, принуждая не торопиться, на «семь» понял, что Петров стрелять не будет, достал «бульдог» и только после этого, держа в руках оружие, обернулся.
— Это понадежней, а?
— Вы не боялись, что я убью вас, Александр Васильевич? — Петров сидел с мокрым от пота лицом.
Герасимов понял, что любую ложь, даже самую точную, Петров сейчас поймет, поэтому ответил:
— Только когда я досчитал до семи и вы не выстрелили, я понял, что останусь в живых…
— Очень хорошо, что вы мне честно ответили.
Я по вашей спине видел как вы нервничали. Она у вас окаменевшая была, вы только ногами двигали.
— Ну а почему же Борис Викторович решил поднимать меня динамитом?
— Не вас одного.
— А кого еще?
— Курлова, Виссарионова, Карпова. И вас
— Плохо у Бориса Викторовича с информацией, — усмехнулся Герасимов наливая себе водки, глянул вопрошающе на Петрова, выпьет ли.
— Да, с удовольствием, — сразу же поняв, ответил хромой. — Я много пью и это прекрасно Александр Васильевич… Опьяняться надо чем угодно, только б избежать рабства времени и жизни, — любовью вином, красотою доброты…
— Шарль Бодлер, — кивнул Герасимов. — Савинков, довольно часто приводит эти строки французского террориста и гения…
Лицо Петрова мученически сморщилось — удар пришелся в солнечное сплетение, честолюбив парень сейчас снова в нем все против Савинкова поднимется, так и надо это именно и угодно задумке.
— Будьте вы все прокляты — сказал Петров и выпил водку медленными ликующими глотками.
Пьет, как Савинков, отметил Герасимов; с ним еще работать и работать страшно сказать, но я допускаю, что он сейчас играет спектакль, поставленный Борисом Викторовичем; поглядим, чья возьмет.
— Александр Иванович, милый, закусите.
Петров покачал головой:
— Сладость убьет. Я же хлебное изначалие водки ощущаю, ее крестьянство, не так страшно и подло жить…
— «Страшно и подло» — задумчиво повторил Герасимов. — Тогда я кое-что изложу пока мы с вами не опьянели.
— Валяйте, — согласился Петров, и это «валяйте», покоробив Герасимова тем не менее помогло ему найти до конца верную тональность разговора человек в полнейшем отчаянии потерял ориентиры обложен со всех сторон и действительно готов на все, жизнь ни в грош не ставит.
— Так вот Александр Иванович, запоминайте что я вам скажу. Вы вольны, но лишь после встречи с Карповым, он видимо завтра вас навестит, передать мои слова Бартольду выдав их за карповские. Пусть он решит следует ли ознакомить с этой информацией ЦК. Да, да, к моему ужасу во имя интересов России я генерал Герасимов, вынужден обратится за содействием к централь комитету социал— революционеров, по скольку за время вашего житья в Париже и моего лечения на водах в империи произошел государственный переворот.
— Это как? Сегодня.
— Не перебивайте! — Герасимов поднял голос. — И слушайте. То что я вам открываю известно всего десяти сановникам и конечно царю оттого что переворот совершен по его прямому указанию. Вы знаете что генерал Курлов говорит о Столыпине?
— Как ему о своем шефе говорить? С почтением как же еще.
— Нет, Александр Иванович Курлов потому и поставлен к Столыпину фискалом, чтобы следить за каждым его шагом ибо он считает его либералом, который намерен ослабить власть императора. На это вы можете возразить, что мол: «чем хуже тем лучше» пусть уберут Столыпина на смену ему придет какой-нибудь дурак из сановников известных царю — хорошего роду без каких-либо идеи в голове вознесшийся по карьерной лестнице потому лишь что никогда и ничего не делал — тогда то народ и поднимется на новую революцию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
— Александр Васильевич, — чуть не взмолился Карпов, — не ставьте меня в жуткое положение! Мне запрещено говорить с вами о Петрове!
Герасимов удовлетворенно кивнул, подумав, что на провинциала, только три месяца как переселившегося в столицу, употребление фамилии премьера без обязательных титулов не могло не произвести нужного впечатления.
— Кем запрещено, Сергей Георгиевич?
— Генералом Курловым.
— А Виссарионов?
— Он также рекомендовал мне не вступать с вами в разговоры по поводу Петрова. Мне поручено вести «Южного» совершенно самостоятельно.
Герасимов снова кивнул и, достав письмо Петрова, привезенное Доброскоком, попросил.
— Приобщите к делу, Сергей Георгиевич, пригодится.
Тот пробежал текст и обхватил голову руками:
— Бред какой-то! Ну, отчего мы с вами не можем вести его вдвоем? Кому это мешает?
— А вы как думаете? — спросил Герасимов и, не дожидаясь ответа, поднялся, кивнул и вышел из кабинета.
В два часа ночи, после того как Герасимов доложил Столыпину дело и получил от премьера устную санкцию на работу, Доброскок вывел Петрова из «Метрополя» проходными дворами, посадил на пролетку и отвез на квартиру, снятую им на Пантелеймоновской улице.
Герасимов обнял Петрова, который как-то обмяк в его руках, спина, однако, оставалась напряженной; ощутил легкий запах алкоголя, хотя помнил, что раньше агент никогда ни водки, ни финьшампаню не пил, кивнул на Доброскока: «это друг, верьте ему, как мне, если со мною что-либо случится, он спасет вас», сказал подполковнику, чтоб тот вернулся через три часа, и повел позднего гостя к столу, накрытому наспех, ветчина, сыр, копченая рыба и две бутылки — водка и ликер (отчего-то вспомнил Азефа, попросил привезти «шартрез»).
— Ну, рассказывайте, — сказал он, усадив Петрова напротив себя.
— О чем? — спросил тот каменно.
— О том, как провалились, — ответил Герасимов, вздохнув. — По вине новых начальников имперской полиции… Хоть и я с себя ответственности не снимаю.
— Если знаете, чего ж спрашиваете?
— Чтобы найти единственно верный выход. Помните пословицу: «И волки сыты, и овцы целы»? Вот и будем считать это отправным посылом в нашей задачке. Кого поручили убить?
— Вас.
— Савинков? — сразу же просчитал Герасимов, поэтому и спрашивал-то утверждающе, Бурцев вне террора, значит, Петровым занимались боевики, хоть там и смута, безвластие, но крепче фигуры, чем Борис Викторович, нет.
— Коли известно, зачем спрашивать?
— Спрашиваю для того лишь, Александр Иванович, чтобы спасти ваше честное имя для социалистов-революционеров.
— Это как понять?
— Да так и понимайте. Вы динамитом должны меня поднять?
— И это знаете?
— Если б иначе, могли здесь пристрелить, небось мой браунинг с собою таскаете?
— Отдать?
— Отдайте. Я вас вооружу «бульдогом» понадежнее, американцем, у них калибр шальной, печень вырывает. — И, повернувшись к Петрову спиной, Герасимов неторопливо двинулся к шкафу, куда заранее положил «смит-и-вессон», каждый шаг давался с трудом, Петров истерик, куда его поведет, черт знает, засандалит промеж лопаток, и прощайте, родные и близкие!
Он считал про себя, принуждая не торопиться, на «семь» понял, что Петров стрелять не будет, достал «бульдог» и только после этого, держа в руках оружие, обернулся.
— Это понадежней, а?
— Вы не боялись, что я убью вас, Александр Васильевич? — Петров сидел с мокрым от пота лицом.
Герасимов понял, что любую ложь, даже самую точную, Петров сейчас поймет, поэтому ответил:
— Только когда я досчитал до семи и вы не выстрелили, я понял, что останусь в живых…
— Очень хорошо, что вы мне честно ответили.
Я по вашей спине видел как вы нервничали. Она у вас окаменевшая была, вы только ногами двигали.
— Ну а почему же Борис Викторович решил поднимать меня динамитом?
— Не вас одного.
— А кого еще?
— Курлова, Виссарионова, Карпова. И вас
— Плохо у Бориса Викторовича с информацией, — усмехнулся Герасимов наливая себе водки, глянул вопрошающе на Петрова, выпьет ли.
— Да, с удовольствием, — сразу же поняв, ответил хромой. — Я много пью и это прекрасно Александр Васильевич… Опьяняться надо чем угодно, только б избежать рабства времени и жизни, — любовью вином, красотою доброты…
— Шарль Бодлер, — кивнул Герасимов. — Савинков, довольно часто приводит эти строки французского террориста и гения…
Лицо Петрова мученически сморщилось — удар пришелся в солнечное сплетение, честолюбив парень сейчас снова в нем все против Савинкова поднимется, так и надо это именно и угодно задумке.
— Будьте вы все прокляты — сказал Петров и выпил водку медленными ликующими глотками.
Пьет, как Савинков, отметил Герасимов; с ним еще работать и работать страшно сказать, но я допускаю, что он сейчас играет спектакль, поставленный Борисом Викторовичем; поглядим, чья возьмет.
— Александр Иванович, милый, закусите.
Петров покачал головой:
— Сладость убьет. Я же хлебное изначалие водки ощущаю, ее крестьянство, не так страшно и подло жить…
— «Страшно и подло» — задумчиво повторил Герасимов. — Тогда я кое-что изложу пока мы с вами не опьянели.
— Валяйте, — согласился Петров, и это «валяйте», покоробив Герасимова тем не менее помогло ему найти до конца верную тональность разговора человек в полнейшем отчаянии потерял ориентиры обложен со всех сторон и действительно готов на все, жизнь ни в грош не ставит.
— Так вот Александр Иванович, запоминайте что я вам скажу. Вы вольны, но лишь после встречи с Карповым, он видимо завтра вас навестит, передать мои слова Бартольду выдав их за карповские. Пусть он решит следует ли ознакомить с этой информацией ЦК. Да, да, к моему ужасу во имя интересов России я генерал Герасимов, вынужден обратится за содействием к централь комитету социал— революционеров, по скольку за время вашего житья в Париже и моего лечения на водах в империи произошел государственный переворот.
— Это как? Сегодня.
— Не перебивайте! — Герасимов поднял голос. — И слушайте. То что я вам открываю известно всего десяти сановникам и конечно царю оттого что переворот совершен по его прямому указанию. Вы знаете что генерал Курлов говорит о Столыпине?
— Как ему о своем шефе говорить? С почтением как же еще.
— Нет, Александр Иванович Курлов потому и поставлен к Столыпину фискалом, чтобы следить за каждым его шагом ибо он считает его либералом, который намерен ослабить власть императора. На это вы можете возразить, что мол: «чем хуже тем лучше» пусть уберут Столыпина на смену ему придет какой-нибудь дурак из сановников известных царю — хорошего роду без каких-либо идеи в голове вознесшийся по карьерной лестнице потому лишь что никогда и ничего не делал — тогда то народ и поднимется на новую революцию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72