— Послушаем, — откликнулся Бурцев. — Давайте-ка портрет.
— Глаза стальные с прищуром веки припухлые усы чуть правленные вниз, нос прямой лоб высокий выражение лица сосредоточенное особых примет нет крепкого телосложения, довольно широкоплеч рост высокий по здешним меркам под метр восемьдесят пять, с аршинами я путаюсь.
— Хм. После девятьсот пятого года новые начальники департамента и охраны не очень-то позволяют печатать свои фотографические портреты. На Виссарионова не похож на Комиссарова тоже.
— Кто из чинов полиции был на процессе депутатов первой Думы?
— Информация не поступала но кто-то был вокруг здания кишели филеры, ждали кого-то.
— Не Герасимова?
— У меня есть только одна его фотография Давняя когда он в начале девяностых годов служил адъютантом при Самарском жандармском управлении. Усы у него были стрельчатые, бородка клинышком, волос кучерявый, шатен, весьма привлекателен…
Поднявшись, Рыдз сказал?
— Человек, который к вам придет, живет под чужим именем. Его зовут Федор Мокеевич. Это псевдоним. Когда соблаговолите его принять?
— Давайте завтра, часов в девять, я птица ранняя.
— Ему далеко добираться, живет в пригороде. Если разрешите, он будет в одиннадцать тридцать.
О «пригороде» сказал неспроста; Владимир Львович — человек увлекающийся, Монмартр в Париже один, а пригородов много, страховка не помешает.
3
— Владимир Львович? — осведомился Турчанинов, разглядывая Бурцева.
— Именно так. С кем имею честь"?
— Я Федор Мокеевич.
— Кто?
— Вчера вам говорили обо мне. Вы назначили встречу на одиннадцать тридцать.
Бурцев посторонился, пропуская гостя в квартиру.
— Да, да, верно. Прошу.
Вчера вечером Турчанинов спустился квартирою ниже, там жили две проститутки, Мадлен и Мари (перекрытия потолка слабенькие, все слышно, гостей у девушек не было), попросил утюг с угольями Мадлен вызвалась погладить ему пиджак и брюки «Я же работала прачкой, все сделаю вмиг». Турчанинов поблагодарил, ответив, что стеснен в средствах, лучше уж сам. «С соседей не берем, — расхохоталась Мари, — даже за любовь не берем с соседей» Поэтому к Бурцеву пришел выутюженный, в свежей сорочке и галстуке, военная косточка, привычка — вторая натура.
— Нуте-с, Федор Мокеевич, с чем пожаловали?
Турчанинов усмехнулся.
— С головою, Владимир Львович. В коей есть информация, которая может помочь вашей борьбе с провокацией.
— Ага. Ну, что ж Вы с Бакаем и Меньшиковым знакомы?
— Шапочно. Они были в Петербурге, а я служил в Привисленском крае.
— Вы в розыскных списках девятьсот седьмого года?
— Да.
— Так что ж вы и ваши польские друзья от меня конспирируете, милостивый государь?! Вы Андрей Егорович Турчанинов, адъютант при бывшем начальнике варшавской охраны полковнике Глазове, а затем какое-то время при Попове, до того, как он был казнен. Из привисленских только один вы и значитесь в списках.
Турчанинов вздохнул.
— Ну, и слава богу… Сразу легче стало с вами говорить.
— К ликвидации Попова имеете отношение?
— Да.
— Чем вам это грозит?
— Если докажут, — расстрелом.
— Тогда вернемся к Федору Мокеевичу, дело нешуточное… Скажите, пожалуйста, как вы относитесь к тем материалам, которые мне передали Бакай и Меньшиков?
— Положительно. Вы базировались на их показаниях, когда разоблачили Жуженко?
— На их тоже.
— А показания об Азефе они вам давали?
— Да.
— У нас в варшавской охран…ке… об Азефе вообще ничего не было известною
— Это и понятно… Агент такого уровня действует под руководством непосредственно главного шефа. В России никогда тайн не было, на язык горазды.
— Потому что никогда не было свободной печати.
Бурцев удивился:
— Не вижу связи…
— Прямая связь, — возразил Турчанинов. — Поскольку все везде закрыто, люди стремятся утвердить себя причастностью к секретам — проявление обычного человеческого самолюбия, форма самовыявления.
— Занятно, — откликнулся Бурцев, оглядев Турчанинова еще раз, глаза его потеплели, прежней настороженности в них не было. — Вы оригинально мыслите. Скажите-ка, а вы с Герасимовым встречались?
— Дважды.
— Где?
— В северной столице. Был командирован за дополнительными материалами по государственной преступнице Розалии Люксембург, когда она была схвачена в Варшаве.
— Опишите-ка мне его, пожалуйста.
— Извольте. Высокого роста, шатен с легкой проседью, усы подбривает, чтобы повторяли форму рта, губы чувственные, полные, нос прямой, особых примет на лице нет. Во время выездов на конспиративные встречи и самоличного наблюдения за интересующими его персонами имитировал хромоту…
— Сходится, — Бурцев даже в ладони хлопнул (пальцы длинные, как у пианиста). — Он хромал и на процессе против социал-демократических депутатов, когда вторую Думу разогнали!
— Меня уполномочили попросить вас, Владимир Львович, если почтете возможным, передать раннюю фотографическую карточку Герасимова, поры его службы в Самаре.
— Передать не передам, а вот сходить в мастерскую портретов мсье Жаклюзо — можем. Если хорошо оплатите, он сделает копию в два дня, работает виртуозно.
4

"Дорогой Юзеф!
После того, как Ядзя начала работу с Влодеком, выявилось множество интереснейших подробностей.
Начну с того, что Нэлли, оказывается, передавала дедушке Герасиму про все шалости толстяка, особенно когда они собирались на чай.
Впрочем, Влодек говорит, что Нэлли ябедничала не столько дедушке Герасиму, сколько дяде Климу, а тот уже передавал старику.
Таким образом, плуты выдавали зоркому родительскому оку, каким по праву являются дедушка Герасим и дядя Клим, все, что происходило, когда детвора встречалась, чтобы придумать новые проказы.
Толстяк про Нэллечку ничего не говорил, жалел бедненькую, вот ведь какая доброта и благородство! Только он не знал, утверждает Влодек, что она сама шептала обо всех проделках Климу.
Фотографию дедушки Герасима я тебе отправил с Халинкой, передаст в собственные руки, постарел ли он, как ты находишь?
Как поступать дальше с нашими шалунами? Ты у меня славный и мудрый педагог, подскажи.
Твой Големба".
«Ядзя» — Турчанинов.
«Влодек» — Бурцев.
«Нэлли» — 3. Жуженко, член партии соц. -революционеров, провокатор охранки
«Дедушка Герасим» — А. В. Герасимов
«Шалости» — выступления на заседаниях ЦК эсеров, работа по выработке резолюций.
«Толстяк» — Азеф.
«Собрались на чай» — съезд эсеров.
«Ябедничала» — писала донесения.
«Дядя Клим» — генерал Климович, начальник московской охранки.
«Детвора» — члены ЦК и делегаты эсеровских съездов.
«Жуженко знала от Климовича, что Азеф является агентом охранки, в то время как Герасимов не открыл ему принадлежность Жуженко к охранке»
«Големба» — Рыдз, Розиньский.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72