Концепция государственного заговора
Из Лодзи Дзержинский отправился в Берлин, Роза Люксембург проводила совещание членов ЦК, — ситуация того требовала разгром революции предполагал новые формы борьбы.
Поздно ночью, когда на квартире остались только Тышка, Ледер и Дзержинский, она заметила:
— Не знаю, права ли я не вынося на суд товарищей мнения и чувствования… У меня такое ощущение, что в Петербурге началась мышиная драка за власть.
— Полагаешь, мы должны учитывать и это в нашей борьбе? — осведомился Дзержинский.
— С одной стороны, грех не учитывать разногласия между врагами — искусству политической борьбы надо учиться, мы в этом слабы, но — с другой — вправе ли мы позволять себе опускаться до такого низменного уровня, не поддающегося логическое просчету нормальных людей каким характеризуется ворочающийся заговор в Петербурге? Не измельчим ли мы себя? — задумчиво сказала Люксембург.
— Какой заговор?! — Ледер пожал плечами. — Менжинский рассказывал кое-какие эпизоды о том, как там сражаются партии царедворцев, чтобы приблизиться поближе к трону… Обычная возня, свойственная абсолютизму… Заговор предполагает наличие персоналий. Нужен Кромвель. Или Наполеон. В России таких нет.
— Зато Азефы есть, — жестко сказал Дзержинский. — Точнее говоря, Азеф.
— Не уподобляйся Бурцеву, — заметил Ледер. — Он чуть ли не публично обвинял Евно в провокации.
— Вполне возможно, что он поступает правильно, — ответил Дзержинский и рассказал собравшимся о том, как видел члена ЦК эсеров, садившегося в экипаж Герасимова.
— Не верю, — отрезал Тышка — Ты мог обознаться, Юзеф. Не верю, и все тут. Да, барин от революции, да, внешность отталкивает, сноб и нувориш, но ведь он рисковал головой, когда организовывал покушение на Плеве и великого князя Сергея! Он организовал, именно он, Азеф!
— Все же я бы просил передать мое сообщение Бурцеву, — упрямо возразил Дзержинский. — Я ему доверяю. И еще я прошу, — он обернулся к Люксембург, — поручить нашим товарищам в Париже разыскать на улице Мальзерб, шесть, Андрея Егоровича Турчанинова. Это бывший охранник, который очень и очень помог нам в деле с полковником Поповым, вы помните… Весьма информирован; полагаю целесообразным включить его в это дело. Как и все мы, я отношу себя к идейным противникам товарищей эсеров, однако невозможно мириться с тем, когда честнейшие подвижники революции, вроде Сазонова и Яцека Каляева, гибнут по вине провокатора…
— Хорошо, — согласилась Люксембург. — Думаю, против Турчанинова возражений не будет.
Возражений не было, согласились единогласно; только Здислав Ледер убежденно повторил:
— Но вот что касается заговоров в Петербурге, — ты не права, Роза. Не следует выдавать желаемое за действительное. Не такие же они идиоты, эти сановники, чтобы рубить сук, на котором сидят! В единстве их сила, они друг за дружку кого угодно уничтожат; милые бранятся — только тешатся…
Тем не менее Люксембург была права.
Именно после разгрома первой революции в Петербурге начал зреть заговор. Точнее говоря, заговоры, в подоплеке которых стояли сугубо личные интересы сановников, обойденных кусками пирога при дележке портфелей и сфер влияния.
В мозгу Герасимова концепция государственного заговора родилась не сразу, работая бок о бок со Столыпиным, он постоянно думал, как сделать карьеру; понял, что премьер прямо-таки алчет террора, — в первую очередь для того, чтобы оправдать в глазах общественного мнения свой безжалостный курс; виселиц понаставили не только на Лисьем Носу, но и по всей империи — «успокоение должно быть кроваво-устрашающим».
Герасимов никогда не мог забыть, как премьер вспоминал о беседе с лидером кадетов Милюковым; встретились в первые недели столыпинского правления, когда Трепов всячески поддерживал идею коалиционного министерства.
Нервно посмеиваясь, Столыпин рассказывал Герасимову (встречались, как правило, после двенадцати, когда в охранку стекалась вся информация за день) о том, что Милюков, — ах, либерал, чудо что за конституционалист! — сразу же отчеканил «Получив право руководить империей, отчитываясь за свои действия перед Думой, мы недвусмысленно скажем революционным партиям о пределе свободы. В случае нужды, — если они будут гнуть свое, — поставим на всех площадях гильотины, — и не картонные, а вполне пригодные для трагического, но, увы, необходимого действа».
Разошлись в одном лишь Милюков требовал «Министры должны назначаться и утверждаться Думой».
Столыпин стоял на том, что должности министров внутренних и иностранных дел, военного и морского есть прерогатива верховной власти и на откуп Думе никогда отданы не будут.
Из-за этого Трепов, незримо поддерживавший Милюкова, проиграл все, что мог. Государь, удовлетворенный тем, что кончились беспорядки и героем этой победы стал Столыпин, не взял дворцового коменданта Трепова на фрегат во время традиционного путешествия по шхерам, сановные «византийцы» сразу же оценили этот жест государя, со всех сторон понеслось: «Ату, Трепова, ату его, шельмеца!» Трепов этого не перенес, умер от разрыва сердца.
Вместо бывшего своего любимца государь решил пригласить в плавание московского генерал-губернатора, адмирала Федора Васильевича Дубасова, — с ним его связывали давние узы дружества. Женатый на дочери адмирала Сипягина, блестящий гардемарин Дубасов совершил кругосветное путешествие на яхте «Держава» еще в восемьсот шестьдесят четвертом году; во время русско-турецкой войны взорвал турецкий броненосец «Сейфи», — а сам-то был на маленьком катерочке «Цесаревич»: в восемьсот девяносто первом году командовал фрегатом «Владимир Мономах», на котором наследник, его высочество Николай Романов совершал плавание на Дальний Восток; в девятьсот пятом году получил звание генерал-адъютанта; постановлением совета государственной обороны был назначен в ноябре пятого года генерал— губернатором Москвы, расстрелял Пресню, за что жалован званием члена государственного совета; эсер Борис Вноровский (дважды встречался с Дзержинским на квартире Каляева, фанат террора, все доводы Юзефа о том, что исход схватки решит не бомба, а противостояние идей, отвергал без спора) бросил бомбу в карету Дубасова, когда тот возвращался из Кремля к себе домой на Тверскую, адмирал отделался царапинами.
Вноровского убили на месте — это было условие, выдвинутое Герасимову шефом Боевой Организации Азефом, осуществлявшим акт с санкции и ведома охранки, — любимца государя следовало нейтрализовать, явный кандидат на место Трепова, этого допустить нельзя слишком сладкая должность, носит стратегический характер, — каждодневное влияние на государя.
Через три месяца Дубасов был уволен от должности генерал-губернатора и переведен в северную столицу, ждал назначения, эсеры-максималисты Воробьев и Березин бросили в него бомбу когда адмирал гулял по Таврическому саду, снова пронесло Березина и Воробьева повесили по приговору военно-полевого суда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72