Думается, что отношения между людьми сложны, что чувство вопреки тому что оно является врожденной потребностью человека стало привилегией только избранных. И если мы здесь тоскуем по цветам то здесь же мы научились любить людей, как любим цветы. Мы любим место нашей казни ибо здесь мы уяснили себе что борьба которая нас сюда привела, является также борьбой и за наше личное счастье за освобождение от навязанного нам насилия от тяготеющих над нами цепей!"
…Когда Дзержинского наконец расковали, в Сибири уже, он две недели лежал, не в силах встать на ноги, кисти рук и лодыжки, стертые в кровь, массировал старый поселенец Мацей, варшавянин.
Когда поднялся Игорь Каргин меньшевик, сосланный сюда, в Бельское (триста верст за Красноярском) еще в пятом сказал, что на опушке возле кладбища захоронен Петрашевский, могила заросла бурьяном, вот-вот исчезнет с лица земли, какая уж тут память о героях?!
Дзержинский с товарищами работал четыре дня, могилу восстановил, предложив водрузить на ней столб — копию с того к которому был привязан Петрашевский на Семеновском плацу.
В тот же день урядник отправил донос в Красноярск, требуя убрать поляка деятельность которого, не успел еще поселиться толком, «есть проявление дерзости смутьянства и подстрекательства темных мужиков к неповиновению властям, что выразилось в уходе за могилой государственного преступника и масона, некоего Петрашевского».
За это Дзержинский был переведен еще дальше в тайгу на север.
Оттуда и бежал.
Заговор
Вернувшись из Пятигорска (нет курорта более прекрасного!) Герасимов ощутил давно забытое чувство счастья, будто что отвалилось в душе словно какая-то тяжесть исчезла — ходилось легко думалось весело, даже отчаянно казалось, что не сорок девять сравнялось а только-только стукнуло двадцать.
В день приезда заехав на квартиру, позвонил Пашеньке Эдмэн из кордебалета, пригласил поужинать в загородном «Ливерпуле», прекрасная кухня хорошие вина, знакомых рож нет, все больше иностранные торговцы и сибирские промышленники вернулись домой в третьем часу нежно ласкали друг друга, Пашенька клялась что никого еще так не чувствовала, утром пили кофе потом Пашенька прикоснулась к его лбу своими нежными губами и сказав, что будет ждать звонка побежала на репетицию.
Лишь после этого Герасимов отзвонил к себе, в канцелярию Столыпина а уж потом скорее руководствуясь привычкой чем надобностью соединился с департаментом Виссарионов сердечно его поприветствовал осведомился как прошел отпуск на вопрос о новостях ответил, что в империи наступила пора благодати, и выразил убеждение что в самое ближайшее время «милый Александр Васильевич найдет время, чтобы вместе попить чайку».
Затем Герасимов отправился на встречу со своим маклером, обменялись новостями, и только поздно вечером ему удалось заглянуть на личную конспиративку, где жил мифический «присяжный поверенный».
Прочитав письма Петрова он поразился их тону и отправился на квартиру к подполковнику санкт-петербургской охранки Доброскоку.
Раздевшись в тесной прихожей доброскоковской квартиры, Герасимов в зало не вошел (там музицировали жена с дочерью) и просквозил в узенький словно пенал, кабинетик.
— Что слышно о хромом? — сразу же спросил Герасимов, снимая дымчатые очки: по дороге к Доброскоку трижды проверился, два раза поменял извозчика, теперь надо быть аккуратным, — один неверный шаг — и погибель.
— Вернулся, — ответил Доброскок. — Я встречался с ним. Он в ужасном состоянии. Что случилось, не открывает… Ждет встречи с вами.
— Ваши предположения?
— Боюсь, не попал ли он в бурцевский переплет.
— Почему Виссарионов не отправил к нему на связь Долгова?
— Что, не понятно?
— Против меня затеяли игру?
— Именно так.
— Где вы с ним увидались?
— Слух прошел, что он здесь… Ш-ш-ш, полная секретность, но от меня разве утаишь… Словом, я нашел его в «Метрополе», перехватил утром в толпе, утащил от филеров в подворотню, там у меня проходной ход отработан… А за ним, помимо наших, эсеровский Бартольд смотрит… Исхудал хромой еще больше, нервен, как дама в известные дни, пришлось даже прикрикнуть на него, не помогло. «Выдвигаю ультиматум: или Герасимов со мной увидится, или пусть пеняет на себя».
— Что ответили?
— Сказал, что на днях вернетесь… Свяжусь… Доложу…
— Хм… Вот что, Иван Васильевич… Войдите-ка с ним в контакт не сегодня, так завтра… И попросите его написать письмо на мое имя, чтоб я мог с документом обратиться к Курлову… Основание нужно для встречи, иначе рискованно…
— Они вам откажут, Александр Васильевич… И Курлов откажет, и Виссарионов…
— А Карпов? Все-таки я его своим преемником назвал. Неужели и этот лишен чувства благодарности?
— Нет, он человек совестливый, но сейчас крутые времена пошли… Курлов, словно конь, роет копытом… Виссарионов с ним во всем заодно…
— Мне нужно письмо, — упрямо повторил Герасимов. — Пусть Курлов откажет…
Достал из кармана портмоне, отсчитал пятьдесят рублей, — помнил, что Доброскок из осведомителей, зазря не рискует:
— Найдите кого из наших стариков, прикройте спину, пусть они будут с вами постоянно. А это, — он достал тысячефранковую банкноту, — для подарка дражайшей половине, вам ее вкусы известны, вы и поднесите.
Доброскок посмотрел на Герасимова восторженно:
— Что за счастье с вами работать!
— Мы еще не работаем, — ответил Герасимов, посуровев. — Мы готовимся. Работа начнется, когда я получу письмо…
"Милостивый государь, поскольку я был брошен известными вам людьми на произвол судьбы в Париже, необходимость нашей встречи не нуждается в разъяснении. В случае, ежели вы от нее откажетесь, всю ответственность за последующие события вам придется нести перед Богом и вашей совестью, коли она в вас сохранилась.
Южный".
С этим письмом Петрова, позвонив предварительно своему преемнику, полковнику Сергею Георгиевичу Карпову, генерал и отправился в свой бывший кабинет, столь дорогой его сердцу.
Карпов принял его дружески, хотя, как и Виссарионов, старался не смотреть в глаза, был излишне экзальтирован, расспрашивал о здоровье, отдавал ничего не значившие сплетни, — никаких имен, ни одного упоминания о новых, делах, будто с каким бомбистом говорил — перед началом вербовочной беседы.
Герасимов тем не менее ответил на вопрос о здоровье, однако, когда Карпов — сразу же после обязательно-протокольных пробросов — начал извиняться, ссылаясь на то, что вызывает Виссарионов, генерал остановил его достаточно приказно:
— Погодите, полковник. Надо обсудить дело, которое известно Петру Аркадьевичу… Вы, полагаю, помните Петрова?
— Ну как же, слыхал…
— Нет, вы не только слыхали о нем, Сергей Георгиевич.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
…Когда Дзержинского наконец расковали, в Сибири уже, он две недели лежал, не в силах встать на ноги, кисти рук и лодыжки, стертые в кровь, массировал старый поселенец Мацей, варшавянин.
Когда поднялся Игорь Каргин меньшевик, сосланный сюда, в Бельское (триста верст за Красноярском) еще в пятом сказал, что на опушке возле кладбища захоронен Петрашевский, могила заросла бурьяном, вот-вот исчезнет с лица земли, какая уж тут память о героях?!
Дзержинский с товарищами работал четыре дня, могилу восстановил, предложив водрузить на ней столб — копию с того к которому был привязан Петрашевский на Семеновском плацу.
В тот же день урядник отправил донос в Красноярск, требуя убрать поляка деятельность которого, не успел еще поселиться толком, «есть проявление дерзости смутьянства и подстрекательства темных мужиков к неповиновению властям, что выразилось в уходе за могилой государственного преступника и масона, некоего Петрашевского».
За это Дзержинский был переведен еще дальше в тайгу на север.
Оттуда и бежал.
Заговор
Вернувшись из Пятигорска (нет курорта более прекрасного!) Герасимов ощутил давно забытое чувство счастья, будто что отвалилось в душе словно какая-то тяжесть исчезла — ходилось легко думалось весело, даже отчаянно казалось, что не сорок девять сравнялось а только-только стукнуло двадцать.
В день приезда заехав на квартиру, позвонил Пашеньке Эдмэн из кордебалета, пригласил поужинать в загородном «Ливерпуле», прекрасная кухня хорошие вина, знакомых рож нет, все больше иностранные торговцы и сибирские промышленники вернулись домой в третьем часу нежно ласкали друг друга, Пашенька клялась что никого еще так не чувствовала, утром пили кофе потом Пашенька прикоснулась к его лбу своими нежными губами и сказав, что будет ждать звонка побежала на репетицию.
Лишь после этого Герасимов отзвонил к себе, в канцелярию Столыпина а уж потом скорее руководствуясь привычкой чем надобностью соединился с департаментом Виссарионов сердечно его поприветствовал осведомился как прошел отпуск на вопрос о новостях ответил, что в империи наступила пора благодати, и выразил убеждение что в самое ближайшее время «милый Александр Васильевич найдет время, чтобы вместе попить чайку».
Затем Герасимов отправился на встречу со своим маклером, обменялись новостями, и только поздно вечером ему удалось заглянуть на личную конспиративку, где жил мифический «присяжный поверенный».
Прочитав письма Петрова он поразился их тону и отправился на квартиру к подполковнику санкт-петербургской охранки Доброскоку.
Раздевшись в тесной прихожей доброскоковской квартиры, Герасимов в зало не вошел (там музицировали жена с дочерью) и просквозил в узенький словно пенал, кабинетик.
— Что слышно о хромом? — сразу же спросил Герасимов, снимая дымчатые очки: по дороге к Доброскоку трижды проверился, два раза поменял извозчика, теперь надо быть аккуратным, — один неверный шаг — и погибель.
— Вернулся, — ответил Доброскок. — Я встречался с ним. Он в ужасном состоянии. Что случилось, не открывает… Ждет встречи с вами.
— Ваши предположения?
— Боюсь, не попал ли он в бурцевский переплет.
— Почему Виссарионов не отправил к нему на связь Долгова?
— Что, не понятно?
— Против меня затеяли игру?
— Именно так.
— Где вы с ним увидались?
— Слух прошел, что он здесь… Ш-ш-ш, полная секретность, но от меня разве утаишь… Словом, я нашел его в «Метрополе», перехватил утром в толпе, утащил от филеров в подворотню, там у меня проходной ход отработан… А за ним, помимо наших, эсеровский Бартольд смотрит… Исхудал хромой еще больше, нервен, как дама в известные дни, пришлось даже прикрикнуть на него, не помогло. «Выдвигаю ультиматум: или Герасимов со мной увидится, или пусть пеняет на себя».
— Что ответили?
— Сказал, что на днях вернетесь… Свяжусь… Доложу…
— Хм… Вот что, Иван Васильевич… Войдите-ка с ним в контакт не сегодня, так завтра… И попросите его написать письмо на мое имя, чтоб я мог с документом обратиться к Курлову… Основание нужно для встречи, иначе рискованно…
— Они вам откажут, Александр Васильевич… И Курлов откажет, и Виссарионов…
— А Карпов? Все-таки я его своим преемником назвал. Неужели и этот лишен чувства благодарности?
— Нет, он человек совестливый, но сейчас крутые времена пошли… Курлов, словно конь, роет копытом… Виссарионов с ним во всем заодно…
— Мне нужно письмо, — упрямо повторил Герасимов. — Пусть Курлов откажет…
Достал из кармана портмоне, отсчитал пятьдесят рублей, — помнил, что Доброскок из осведомителей, зазря не рискует:
— Найдите кого из наших стариков, прикройте спину, пусть они будут с вами постоянно. А это, — он достал тысячефранковую банкноту, — для подарка дражайшей половине, вам ее вкусы известны, вы и поднесите.
Доброскок посмотрел на Герасимова восторженно:
— Что за счастье с вами работать!
— Мы еще не работаем, — ответил Герасимов, посуровев. — Мы готовимся. Работа начнется, когда я получу письмо…
"Милостивый государь, поскольку я был брошен известными вам людьми на произвол судьбы в Париже, необходимость нашей встречи не нуждается в разъяснении. В случае, ежели вы от нее откажетесь, всю ответственность за последующие события вам придется нести перед Богом и вашей совестью, коли она в вас сохранилась.
Южный".
С этим письмом Петрова, позвонив предварительно своему преемнику, полковнику Сергею Георгиевичу Карпову, генерал и отправился в свой бывший кабинет, столь дорогой его сердцу.
Карпов принял его дружески, хотя, как и Виссарионов, старался не смотреть в глаза, был излишне экзальтирован, расспрашивал о здоровье, отдавал ничего не значившие сплетни, — никаких имен, ни одного упоминания о новых, делах, будто с каким бомбистом говорил — перед началом вербовочной беседы.
Герасимов тем не менее ответил на вопрос о здоровье, однако, когда Карпов — сразу же после обязательно-протокольных пробросов — начал извиняться, ссылаясь на то, что вызывает Виссарионов, генерал остановил его достаточно приказно:
— Погодите, полковник. Надо обсудить дело, которое известно Петру Аркадьевичу… Вы, полагаю, помните Петрова?
— Ну как же, слыхал…
— Нет, вы не только слыхали о нем, Сергей Георгиевич.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72