Это поразило Лючию Санту даже больше, чем новость, содержащаяся в телеграмме, выходит, эта женщина прекрасно вооружена для противостояния окружающему миру! Теперь она смотрела на Лючию Санту холодным взглядом, не замутненным ложным состраданием.
Как это ужасно — сознавать, что другое человеческое существо, доверившее тебе свою жизнь, не в состоянии более вызвать у тебя жалость к собственной участи! Лючия Санта была абсолютно честна с собой: смерть Фрэнка Корбо вызвала у нее чувство облегчения, освободила от отвратительного страха, что наступит день, когда ей в очередной раз придется выносить ему приговор на дальнейшее пребывание в клетке. Она страшилась его; она боялась за своих детей; она не желала идти на жертвы, на которые обрекло бы семью его освобождение.
Не останавливайся на полдороге, верь в милосердие господне: смерть мужа снимала с ее души неподъемный камень. Стоило ей увидеть его за решетчатым окном в одно из редких посещений — и она утрачивала веру в жизнь, ее на много дней покидали силы.
Лючия Санта испытывала вовсе не горе, а огромное облегчение от спавшего напряжения. Человек, ставший отцом троим ее детям, постепенно умирал в ее сердце на протяжении долгих лет, которые он провел в сумасшедшем доме. Она уже не могла представить его себе полным жизни.
Терезине Коккалитти представилась новая возможность продемонстрировать свою железную хватку, превратившуюся на Десятой авеню в легенду.
Она наставила Лючию Санту на верный путь. Зачем везти тело мужа обратно в Нью-Йорк, платить похоронному агентству, устраивать суету и напоминать всем, что ее муж умер безумным? Почему вместо этого не поехать всей семьей в больницу и не похоронить его там? У Фрэнка Корбо нет в этой стране родни, которая сочла бы себя оскорбленной или явилась оплакивать почившего. Это позволит сэкономить многие сотни долларов и усмирить болтливые языки.
Королева — и та не рассудила бы столь же холодно и мудро.
Лючия Санта приготовила обильный ужин, даже слишком обильный, учитывая летнюю жару, и усадила за стол всю семью Ангелуцци-Корбо. Весть о смерти отца никого не повергла в горе. Лючия Санта была уязвлена небрежностью, с какой воспринял эту весть Джино: он смотрел ей прямо в глаза и только пожимал плечами. Сальваторе и Эйлин, положим, могут и не помнить его, но Джино было уже одиннадцать лет, когда увезли его отца…
За едой они строили планы. Ларри уже дозвонился в больницу и договорился о похоронах в полдень следующего дня и об установке могильного камня на больничном кладбище. Он одолжил хозяйский лимузин — вернее, мистер ди Лукка сам настоял на этом — и отвезет туда всю семью. Они выезжают в семь утра, потому что поездка будет дальней. К вечеру они вернутся домой. Работающие пропустят всего один день. Октавия с мужем переночуют в материнском доме, в прежней спальне Октавии, а Лена проведет одну ночь по старинке, в одной комнате с матерью. Все устраивалось как нельзя лучше.
Джино наскоро поел, а потом надел чистую рубашку и брюки и направился к двери.
— Джино, возвращайся пораньше, — беспокойно окликнула его Лючия Санта. — Мы выезжаем в семь утра.
— О'кей, ма, — отозвался он и исчез.
— Не проходит вечера, чтобы он не бегал в свою Гудзонову Гильдию, — пожала плечами Лючия Санта. — Он там князь в клубе сопляков.
— Разве так горюют по собственному отцу? — укоризненно сказал Ларри. — Я прохожу, мимо Гильдии по вечерам — Джино и его приятели любезничают там с девчонками. Нельзя разрешать ему заниматься этим сегодня.
Октавия встретила его слова хохотом. Моральные сентенции, изрекаемые Ларри, всегда веселили ее.
— Болтай, болтай… — проговорила она. — Помнишь себя в его возрасте?
Ларри усмехнулся и покосился на жену; Та возилась с малышом.
— Брось, сестренка, — сказал он.
Немного погодя, словно ничего не произошло, пошли семейные истории и воспоминания о забавных приключениях; Сал и Лена прилежно убирали со стола. Норман Бергерон открыл книжку со стихами. Винни внимательно слушал, положив болезненное лицо на руки. Лючия Санта поставила на стол вазы с грецкими орехами, графин с вином, бутылки с содовой. В квартиру заглянула Терезина Коккалитти, и семейство, воодушевившись присутствием новой слушательницы, принялось пересказывать старые истории о Фрэнке Корбо. Октавия начала со знакомых каждому слов:
— Когда он назвал Винни ангелом, я поняла, что он спятил…
Темы хватило до позднего вечера.
Следующим утром Лючия Санта обнаружила, что Джино так и не вернулся домой ночевать. Жаркой летней порой он часто поступал так, болтаясь где-то с дружками и занимаясь бог знает чем. Но чтобы сегодня, когда это грозит опозданием на похороны?…
Мать рассердилась не на шутку.
Завтрак был съеден, а Джино все не возвращался.
На его кровати лежал его костюм, свежая белая рубашка и галстук. Лючия Санта выслала Винни и Ларри на поиски брата. Они проехали на машине мимо здания Гильдии на Двадцать седьмой стрит и дальше к кондитерской на Девятой авеню, где парни частенько резались в карты ночи напролет. Хозяин лавки с вечно слезящимися глазами сообщил им, что Джино еще час назад торчал поблизости, но потом отправился с дружками на утренний сеанс то ли в «Парамаут», то ли в «Кэпитол», то ли в «Рокси» — одним словом, он не уверен, куда именно…
Когда они, вернувшись, поведали об этом Лючии Санте, она была, как во сне.
— Ладно, значит, он не поедет, — только и сказала она.
Когда все садились в машину, из-за угла Тридцать первой появилась Терезина Коккалитти, чтобы пожелать им счастливого пути. В неизменном черном одеянии, с темным исхудавшим лицом и волосами цвета воронова крыла, она походила на не желающую исчезать ночную тень. В машине теперь образовалось одно свободное место, и Лючия Санта пригласила ее присоединиться к ним. Терезина была польщена приглашением — кто же откажется провести день за городом? Она без колебаний втиснулась в машину и заняла место у окна. Вот почему она могла потом рассказывать подругам на Десятой, как семья Ангелуцци-Корбо катила на Лонг-Айленд хоронить Фрэнка Корбо, как пропал старший сын покойного, так и не удосужившийся взглянуть на лицо родного отца, прежде чем того опустят в могилу, и как проливала слезы Лючия Санта — но то были полные желчи слезы, исторгнутые душой, охваченной не горем, но гневом.
«Придет день, и она посчитается с ним, — приговаривала синьора Коккалитти, тряся черной ястребиной головой. — Он змея, свернувшаяся клубком в материнском сердце».
Глава 18
Лючия Санта Ангелуцци-Корбо отдыхала; ее неподвижная фигура напоминала в сумерках не человека, а густую тень. Сидя за круглым кухонным столом, она дожидалась, пока на Десятую авеню придет с вечерним ветерком блаженная прохлада.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
Как это ужасно — сознавать, что другое человеческое существо, доверившее тебе свою жизнь, не в состоянии более вызвать у тебя жалость к собственной участи! Лючия Санта была абсолютно честна с собой: смерть Фрэнка Корбо вызвала у нее чувство облегчения, освободила от отвратительного страха, что наступит день, когда ей в очередной раз придется выносить ему приговор на дальнейшее пребывание в клетке. Она страшилась его; она боялась за своих детей; она не желала идти на жертвы, на которые обрекло бы семью его освобождение.
Не останавливайся на полдороге, верь в милосердие господне: смерть мужа снимала с ее души неподъемный камень. Стоило ей увидеть его за решетчатым окном в одно из редких посещений — и она утрачивала веру в жизнь, ее на много дней покидали силы.
Лючия Санта испытывала вовсе не горе, а огромное облегчение от спавшего напряжения. Человек, ставший отцом троим ее детям, постепенно умирал в ее сердце на протяжении долгих лет, которые он провел в сумасшедшем доме. Она уже не могла представить его себе полным жизни.
Терезине Коккалитти представилась новая возможность продемонстрировать свою железную хватку, превратившуюся на Десятой авеню в легенду.
Она наставила Лючию Санту на верный путь. Зачем везти тело мужа обратно в Нью-Йорк, платить похоронному агентству, устраивать суету и напоминать всем, что ее муж умер безумным? Почему вместо этого не поехать всей семьей в больницу и не похоронить его там? У Фрэнка Корбо нет в этой стране родни, которая сочла бы себя оскорбленной или явилась оплакивать почившего. Это позволит сэкономить многие сотни долларов и усмирить болтливые языки.
Королева — и та не рассудила бы столь же холодно и мудро.
Лючия Санта приготовила обильный ужин, даже слишком обильный, учитывая летнюю жару, и усадила за стол всю семью Ангелуцци-Корбо. Весть о смерти отца никого не повергла в горе. Лючия Санта была уязвлена небрежностью, с какой воспринял эту весть Джино: он смотрел ей прямо в глаза и только пожимал плечами. Сальваторе и Эйлин, положим, могут и не помнить его, но Джино было уже одиннадцать лет, когда увезли его отца…
За едой они строили планы. Ларри уже дозвонился в больницу и договорился о похоронах в полдень следующего дня и об установке могильного камня на больничном кладбище. Он одолжил хозяйский лимузин — вернее, мистер ди Лукка сам настоял на этом — и отвезет туда всю семью. Они выезжают в семь утра, потому что поездка будет дальней. К вечеру они вернутся домой. Работающие пропустят всего один день. Октавия с мужем переночуют в материнском доме, в прежней спальне Октавии, а Лена проведет одну ночь по старинке, в одной комнате с матерью. Все устраивалось как нельзя лучше.
Джино наскоро поел, а потом надел чистую рубашку и брюки и направился к двери.
— Джино, возвращайся пораньше, — беспокойно окликнула его Лючия Санта. — Мы выезжаем в семь утра.
— О'кей, ма, — отозвался он и исчез.
— Не проходит вечера, чтобы он не бегал в свою Гудзонову Гильдию, — пожала плечами Лючия Санта. — Он там князь в клубе сопляков.
— Разве так горюют по собственному отцу? — укоризненно сказал Ларри. — Я прохожу, мимо Гильдии по вечерам — Джино и его приятели любезничают там с девчонками. Нельзя разрешать ему заниматься этим сегодня.
Октавия встретила его слова хохотом. Моральные сентенции, изрекаемые Ларри, всегда веселили ее.
— Болтай, болтай… — проговорила она. — Помнишь себя в его возрасте?
Ларри усмехнулся и покосился на жену; Та возилась с малышом.
— Брось, сестренка, — сказал он.
Немного погодя, словно ничего не произошло, пошли семейные истории и воспоминания о забавных приключениях; Сал и Лена прилежно убирали со стола. Норман Бергерон открыл книжку со стихами. Винни внимательно слушал, положив болезненное лицо на руки. Лючия Санта поставила на стол вазы с грецкими орехами, графин с вином, бутылки с содовой. В квартиру заглянула Терезина Коккалитти, и семейство, воодушевившись присутствием новой слушательницы, принялось пересказывать старые истории о Фрэнке Корбо. Октавия начала со знакомых каждому слов:
— Когда он назвал Винни ангелом, я поняла, что он спятил…
Темы хватило до позднего вечера.
Следующим утром Лючия Санта обнаружила, что Джино так и не вернулся домой ночевать. Жаркой летней порой он часто поступал так, болтаясь где-то с дружками и занимаясь бог знает чем. Но чтобы сегодня, когда это грозит опозданием на похороны?…
Мать рассердилась не на шутку.
Завтрак был съеден, а Джино все не возвращался.
На его кровати лежал его костюм, свежая белая рубашка и галстук. Лючия Санта выслала Винни и Ларри на поиски брата. Они проехали на машине мимо здания Гильдии на Двадцать седьмой стрит и дальше к кондитерской на Девятой авеню, где парни частенько резались в карты ночи напролет. Хозяин лавки с вечно слезящимися глазами сообщил им, что Джино еще час назад торчал поблизости, но потом отправился с дружками на утренний сеанс то ли в «Парамаут», то ли в «Кэпитол», то ли в «Рокси» — одним словом, он не уверен, куда именно…
Когда они, вернувшись, поведали об этом Лючии Санте, она была, как во сне.
— Ладно, значит, он не поедет, — только и сказала она.
Когда все садились в машину, из-за угла Тридцать первой появилась Терезина Коккалитти, чтобы пожелать им счастливого пути. В неизменном черном одеянии, с темным исхудавшим лицом и волосами цвета воронова крыла, она походила на не желающую исчезать ночную тень. В машине теперь образовалось одно свободное место, и Лючия Санта пригласила ее присоединиться к ним. Терезина была польщена приглашением — кто же откажется провести день за городом? Она без колебаний втиснулась в машину и заняла место у окна. Вот почему она могла потом рассказывать подругам на Десятой, как семья Ангелуцци-Корбо катила на Лонг-Айленд хоронить Фрэнка Корбо, как пропал старший сын покойного, так и не удосужившийся взглянуть на лицо родного отца, прежде чем того опустят в могилу, и как проливала слезы Лючия Санта — но то были полные желчи слезы, исторгнутые душой, охваченной не горем, но гневом.
«Придет день, и она посчитается с ним, — приговаривала синьора Коккалитти, тряся черной ястребиной головой. — Он змея, свернувшаяся клубком в материнском сердце».
Глава 18
Лючия Санта Ангелуцци-Корбо отдыхала; ее неподвижная фигура напоминала в сумерках не человека, а густую тень. Сидя за круглым кухонным столом, она дожидалась, пока на Десятую авеню придет с вечерним ветерком блаженная прохлада.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82