— Посудите сами, ваше положение довольно своеобразно, не так ли? В конечном счете, что вы намерены отстаивать? То, что думают все франко-канадцы, или то, что думаете вы сами? В том-то и беда с вашим Квебеком. У вас невозможно вести дела, никогда не знаешь, чего ожидать.
Атанас не выдержал:
— Зачем эти нравоучения? Какое отношение они имеют к делу?
Макквин мягко улыбнулся:
— Ну-ну, Таллар, будьте же благоразумны. Конечно, у нас, англичан, есть свои недостатки. Но то, с чем сталкиваешься у вас в Квебеке... Вступая с вами в деловые отношения, нам приходится учитывать все.
И ваш случай, между прочим, служит тому лучшим доказательством.
Атанас почувствовал, что задыхается. Спорить с Макквином было так же бесполезно, как пытаться схватить рукой воздушный шар. И все это время взгляд светло-голубых глаз Макквина не отрывался от Атана-са, так что тот чувствовал себя букашкой под микроскопом. Волнуясь, он взмахнул руками:
— Послушайте, меня не интересуют ваши рассуждения. Какое отношение они имеют к нашему делу? Рассуждать в такую минуту! Что вы стараетесь доказать? Что мне теперь делать, вот в чем вопрос,— голос его зазвенел.— Что мне делать?
Атанас был слишком взволнован, он не понимал, что слова его звучат наивно и служат для Макквина лишним подтверждением его деловой несостоятельности. Он опустил глаза. С раздражением он говорил себе, что знает дело, только не обучен правилам той безжалостной дьявольской игры, ради которой живут англичане и американцы. Ну и что же, что всю прошлую зиму он, как ребенок, цеплялся за свою мечту? К чему-то ведь надо стремиться. Когда-то надо начать. Должен же он успеть доказать перед смертью, что жизнь его не прошла впустую.
— В конце концов,— сказал Макквин,— никакой катастрофы нет. Ваши дела останутся в том же положении, в каком были. Ликвидируйте закладную, если хотите. Естественно, я намерен перевести вашу долю в фирме на себя. И вот что я вам скажу, Таллар... Я легко мог бы повернуть дело так, что вы потеряли бы все, что имеете. А сейчас вы не потеряете ничего.
— Ничего не потеряю?— Атанас в изумлении уставился на Макквина.— Боже мой!
Он уже потерял все, что имело для него значение. В лучшем случае ему до конца дней придется вести жизнь пенсионера. Всего две недели назад он узнал, что в ближайшее время власти в провинции намерены лишить его права собирать пошлину за мост.
Вдруг Макквин спросил:
— Почему вы не рассказали мне о ссоре со священником? Это сэкономило бы нам время и избавило от ненужных трений,— голубые глаза снова сделались жесткими.— Вы же не могли не знать, к чему это приведет.
Атанас сердито молчал. Он старался обдумать положение.
— Значит, вы хотите строить без меня. Вы уже договорились, что земля будет продана, и, как только я перестану участвовать в деле, вы сможете приняться за осуществление ваших планов. Так надо понимать?
— Пока я не склонен делать никаких определенных заявлений. Но, разумеется, мы не собираемся начинать немедленно.
Атанас порывисто встал и прошел через комнату. Из окна он увидел реку Св. Лаврентия, иссиня-серую под ясным небом, и дернул раму, ему не терпелось вдохнуть свежего воздуха. Окно мягко подалось, и в комнату ворвался ветер. Бумаги на столе зашелестели, и Макквин поспешно прижал их рукой. Атанас опустил раму, осталась лишь узкая щель, и вернулся к столу.
— В конце концов,— сказал Макквин,— у вас ведь и так полно дел.
— Вы считаете, я смогу продержаться в парламенте?
— Ну...
В наступившем молчании до них донеслись слабые звуки волынок. Макквин, казалось, навострил уши, озабоченная гримаса появилась у него на лице, он покачал головой.
— Знаете, Таллар, эти вернувшиеся солдаты еще доставят нам много хлопот. Война приучила их действовать, не размышляя на пороге нелегких времен. Не знаю, останется ли страна прежней после того, что они там хлебнули. Будем надеяться, правительство займет твердую линию и не допустит никаких глупостей. В общем-то их надо защищать от них же самих.
Атанас уставился на него, разъярившись на неуместность этих сетований и в то же время поражаясь внезапно осенившей его мысли, что Макквин вовсе не лицемерит, что он искренне верит в каждое свое слово. Но собственный гнев заставил Атанаса забыть обо всем.
— Ведь вы сами втянули меня в эту затею с фабрикой. Вы пришли ко мне, не я к вам. А теперь вышвыриваете меня вон. Ладно! Глупо было ждать порядочности от дельца. Я вижу, на вас нажимают. Но интересно, как вы собираетесь вести строительство в СенМарке Б одиночку, если вам не удалось начать его с моей помощью?
— Приход в долгах.
— Вы хотите сказать, что уже поговорили с епископом?
По лицу Макквина нельзя было прочитать ничего.
— Разумеется, я изложил епископу, насколько наш план полезен для общины. Я сказал ему, что если не обеспечить молодых людей работой, то многим придется просто уехать.
У Атанаса перехватило дыхание. Это был его собственный, самый убедительный довод.
— По-видимому,— продолжал Макквин,— у епископа несколько иное мнение насчет развития промышленности, чем у вашего отца Бобьена.
— Вы хотите сказать, что епископ вас поддержит, но не согласится на строительство фабрики, пока в деле участвую я?
Макквин покачал головой.
— Не стоит все принимать на свой счет, дорогой Таллар. Епископ даже не упомянул вашего имени.
— Но у вас сложилось именно такое впечатление?
— Тут следует учесть многие обстоятельства.— Макквин снова покачал головой.— Как бы то ни было, Таллар, вы же понимаете, что положение из рук вон. Вы сами сделали вашу ссору с церковью всеобщим достоянием.
Атанаса охватило ледяное спокойствие. Лицо посуровело, стало замкнутым, высокомерным.
— Хорошо!— Он встал и поднес длинный палец к самому лицу Макквина. Тот продолжал бесстрастно смотреть на него.— Это старая история. Вы стравливаете нас друг с другом и даже сами не замечаете, так это для вас привычно,— он старался подавить душивший его гнев, и голос у него прервался.—- Когда-нибудь страна расплатится с вами за это!
Он гордо выпрямился и с видом, исполненным достоинства, повернулся к выходу. Макквин поспешно обошел вокруг стола и положил ему руку на плечо.
— Таллар, дорогой мой, ну что я могу сделать? Нельзя же плыть против течения. Вы сами не знаете, о чем говорите. Я и не думал никого стравливать. У меня возник план. Я хочу построить фабрику. Епископ согласен, что фабрика представляет интерес. Вот и все.
— Я полагал, что партнеры,— заметил Атанас холодно.
Он стряхнул руку Макквина и шагнул к дверям. Макквин приостановился и поправил цветок в букете под портретом матери.
— Мне не хотелось бы, чтобы вы так и ушли, сердясь на меня,— сказал Макквин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135
Атанас не выдержал:
— Зачем эти нравоучения? Какое отношение они имеют к делу?
Макквин мягко улыбнулся:
— Ну-ну, Таллар, будьте же благоразумны. Конечно, у нас, англичан, есть свои недостатки. Но то, с чем сталкиваешься у вас в Квебеке... Вступая с вами в деловые отношения, нам приходится учитывать все.
И ваш случай, между прочим, служит тому лучшим доказательством.
Атанас почувствовал, что задыхается. Спорить с Макквином было так же бесполезно, как пытаться схватить рукой воздушный шар. И все это время взгляд светло-голубых глаз Макквина не отрывался от Атана-са, так что тот чувствовал себя букашкой под микроскопом. Волнуясь, он взмахнул руками:
— Послушайте, меня не интересуют ваши рассуждения. Какое отношение они имеют к нашему делу? Рассуждать в такую минуту! Что вы стараетесь доказать? Что мне теперь делать, вот в чем вопрос,— голос его зазвенел.— Что мне делать?
Атанас был слишком взволнован, он не понимал, что слова его звучат наивно и служат для Макквина лишним подтверждением его деловой несостоятельности. Он опустил глаза. С раздражением он говорил себе, что знает дело, только не обучен правилам той безжалостной дьявольской игры, ради которой живут англичане и американцы. Ну и что же, что всю прошлую зиму он, как ребенок, цеплялся за свою мечту? К чему-то ведь надо стремиться. Когда-то надо начать. Должен же он успеть доказать перед смертью, что жизнь его не прошла впустую.
— В конце концов,— сказал Макквин,— никакой катастрофы нет. Ваши дела останутся в том же положении, в каком были. Ликвидируйте закладную, если хотите. Естественно, я намерен перевести вашу долю в фирме на себя. И вот что я вам скажу, Таллар... Я легко мог бы повернуть дело так, что вы потеряли бы все, что имеете. А сейчас вы не потеряете ничего.
— Ничего не потеряю?— Атанас в изумлении уставился на Макквина.— Боже мой!
Он уже потерял все, что имело для него значение. В лучшем случае ему до конца дней придется вести жизнь пенсионера. Всего две недели назад он узнал, что в ближайшее время власти в провинции намерены лишить его права собирать пошлину за мост.
Вдруг Макквин спросил:
— Почему вы не рассказали мне о ссоре со священником? Это сэкономило бы нам время и избавило от ненужных трений,— голубые глаза снова сделались жесткими.— Вы же не могли не знать, к чему это приведет.
Атанас сердито молчал. Он старался обдумать положение.
— Значит, вы хотите строить без меня. Вы уже договорились, что земля будет продана, и, как только я перестану участвовать в деле, вы сможете приняться за осуществление ваших планов. Так надо понимать?
— Пока я не склонен делать никаких определенных заявлений. Но, разумеется, мы не собираемся начинать немедленно.
Атанас порывисто встал и прошел через комнату. Из окна он увидел реку Св. Лаврентия, иссиня-серую под ясным небом, и дернул раму, ему не терпелось вдохнуть свежего воздуха. Окно мягко подалось, и в комнату ворвался ветер. Бумаги на столе зашелестели, и Макквин поспешно прижал их рукой. Атанас опустил раму, осталась лишь узкая щель, и вернулся к столу.
— В конце концов,— сказал Макквин,— у вас ведь и так полно дел.
— Вы считаете, я смогу продержаться в парламенте?
— Ну...
В наступившем молчании до них донеслись слабые звуки волынок. Макквин, казалось, навострил уши, озабоченная гримаса появилась у него на лице, он покачал головой.
— Знаете, Таллар, эти вернувшиеся солдаты еще доставят нам много хлопот. Война приучила их действовать, не размышляя на пороге нелегких времен. Не знаю, останется ли страна прежней после того, что они там хлебнули. Будем надеяться, правительство займет твердую линию и не допустит никаких глупостей. В общем-то их надо защищать от них же самих.
Атанас уставился на него, разъярившись на неуместность этих сетований и в то же время поражаясь внезапно осенившей его мысли, что Макквин вовсе не лицемерит, что он искренне верит в каждое свое слово. Но собственный гнев заставил Атанаса забыть обо всем.
— Ведь вы сами втянули меня в эту затею с фабрикой. Вы пришли ко мне, не я к вам. А теперь вышвыриваете меня вон. Ладно! Глупо было ждать порядочности от дельца. Я вижу, на вас нажимают. Но интересно, как вы собираетесь вести строительство в СенМарке Б одиночку, если вам не удалось начать его с моей помощью?
— Приход в долгах.
— Вы хотите сказать, что уже поговорили с епископом?
По лицу Макквина нельзя было прочитать ничего.
— Разумеется, я изложил епископу, насколько наш план полезен для общины. Я сказал ему, что если не обеспечить молодых людей работой, то многим придется просто уехать.
У Атанаса перехватило дыхание. Это был его собственный, самый убедительный довод.
— По-видимому,— продолжал Макквин,— у епископа несколько иное мнение насчет развития промышленности, чем у вашего отца Бобьена.
— Вы хотите сказать, что епископ вас поддержит, но не согласится на строительство фабрики, пока в деле участвую я?
Макквин покачал головой.
— Не стоит все принимать на свой счет, дорогой Таллар. Епископ даже не упомянул вашего имени.
— Но у вас сложилось именно такое впечатление?
— Тут следует учесть многие обстоятельства.— Макквин снова покачал головой.— Как бы то ни было, Таллар, вы же понимаете, что положение из рук вон. Вы сами сделали вашу ссору с церковью всеобщим достоянием.
Атанаса охватило ледяное спокойствие. Лицо посуровело, стало замкнутым, высокомерным.
— Хорошо!— Он встал и поднес длинный палец к самому лицу Макквина. Тот продолжал бесстрастно смотреть на него.— Это старая история. Вы стравливаете нас друг с другом и даже сами не замечаете, так это для вас привычно,— он старался подавить душивший его гнев, и голос у него прервался.—- Когда-нибудь страна расплатится с вами за это!
Он гордо выпрямился и с видом, исполненным достоинства, повернулся к выходу. Макквин поспешно обошел вокруг стола и положил ему руку на плечо.
— Таллар, дорогой мой, ну что я могу сделать? Нельзя же плыть против течения. Вы сами не знаете, о чем говорите. Я и не думал никого стравливать. У меня возник план. Я хочу построить фабрику. Епископ согласен, что фабрика представляет интерес. Вот и все.
— Я полагал, что партнеры,— заметил Атанас холодно.
Он стряхнул руку Макквина и шагнул к дверям. Макквин приостановился и поправил цветок в букете под портретом матери.
— Мне не хотелось бы, чтобы вы так и ушли, сердясь на меня,— сказал Макквин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135