Он поднялся, обошел кресло Дженит, склонился над ней и нерешительно положил руку ей на плечо. Его пальцы ощутили, какое оно худое и острое. Дженит отстранилась, и Макквин, слегка покраснев, убрал руку. Бесполезно, женщины не выносят, когда он к ним прикасается. Макквин вернулся к своему креслу и тяжело опустился в него.
— Не волнуйтесь,— снова произнес он, всячески стараясь, чтобы голос его звучал уверенно и внушительно. Он заметил, что Дженит поддается силе его внушения, как поддавались многие. Это был дар, который он скрывал и умело пускал в ход, когда требовалось, правда, при этом очень уставал. Чрезвычайно ценная способность.
—- Давайте рассуждать логично,— сказал он.— Если бы с Харви что-нибудь случилось, вы бы уже знали об этом. Скорей всего он написал, но письмо пропало в море.
Дженит промакнула глаза и нос белым платком и быстро поднялась, держась очень прямо.
—- Спасибо, Хантли. Я ужасно глупо вела себя.
— Ну что вы, что вы! Все вполне понятно, Дженит.— Он снова пригласил ее сесть.— Вы начали рассказывать мне про Дафну и Хетер. Ну а как их успехи?
Напряжение сразу сошло с лица Дженит, но она осталась стоять, опираясь о спинку кресла. Макквин тоже поднялся, и оба стояли по разным сторонам от стола.
— С ними очень трудно,— сказала Дженит.— Если бы они были больше похожи друг на друга. Но Хетер — просто сорви-голова, Совсем как мой отец.
— Да что вы, капитан Ярдли достойнейший человек,— почти промурлыкал Макквин.— Подумать только, в его возрасте приобрести ферму и трудиться на ней в полном одиночестве, как раз в то время, когда стране так нужны фермеры!
Лицо Дженит все больше прояснялось.
— И мне кажется, он собирается превратить свое хозяйство в образцовое?
— Но при этом он не меняется, такой уж человек,— отозвалась Дженит.— Он ведь страшно упрямый. Мне, между прочим, не приходило в голову, что он поступил так из чувства долга. Я считала, что он просто хочет настоять на своем. Почему он мне ничего не объяснил? Жить там, среди всех этих франко-канадцев! Генерал Метьюн до сих пор не знает, как к этому относиться.
— Ну, а что Дафна?-— спросил Макквин.
— Бо|ось, она становится весьма тщеславной девицей,— нахмурилась Дженит. О чем бы она ни подумала, все тотчас отражалось у нее на лице.— Скажите откровенно, как вам кажется, Брок Холл — подходящая для нее школа?
Макквин постарался принять вдумчиво-серьезный вид. Он как раз получил предложение войти в члены правления Брока, предложение, которое ему очень польстило. Стать членом правления частной школы, опекаемой монреальской элитой, много значило в глазах общества.
— У этой школы прекрасная репутация,— сказал Макквин.— И, по-моему, Дафна вовсе не тщеславна. Думаю, вы преувеличиваете. Несомненно, она вырастет красавицей. Но это вполне естественно, ведь она в мать.
— Ах, Хантли!— Казалось, комплемент раздосадовал Дженит, и Макквин порозовел.-— А вот Хетер не желает признавать никаких ограничений. Совсем как ее дед, ей нравятся все и каждый. Вот, например, вчера...
Слушая длинный рассказ, Макквин с улыбкой поглаживал подбородок. Но Дженит не успела закончить, так как на столе прозвенел звонок, и она смешалась. Извиняясь, что отняла у него столько времени, Дженит заспешила к выходу, и Макквин проводил ее до двери, ведущей прямо в холл. Дженит не подозревала, что о звонке Макквин распорядился заранее, чтобы ее посещение не затянулось.
Оставшись один, Макквин взглянул на часы. Почти половина двенадцатого. Атанас Таллар опаздывает уже на пятнадцать минут. Выходит, французы тоже не отличаются пунктуальностью? Или это только Таллар, слишком часто имеющий дело с англичанами? Во всяком случае, этот его недостаток надо иметь в виду.
Макквин поднял глаза на портрет матери и долго вглядывался в него. Им с матерью пришлось пережить немало. И теперь он вкушал плоды тех лет. Ее материнская гордость — словно мантия на его плечах. А как она могла бы гордиться им лет через двадцать! Наверно, даже тогда он будет чувствовать ее гордость, только бы не утратить ощущения связи с нею! Они всегда были тесно связаны и до ее смерти, и потом. Что бы он ни делал, где бы он ни был, мать всегда была рядом.
Отец Макквина -— пресвитерианский священник в маленьком городке в Онтарио — умер, когда Хантли был ребенком. После его смерти мать перебралась с сыном в Торонто, где жил ее брат, у которого был маленький инструментальный завод. Но помощь брата вдове выражалась только в том, что каждый год он приглашал ее с племянником на рождественский обед. Брат придерживался мнения, что денежная поддержка размягчает характер тех, кому ее оказывают. Вот и пришлось миссис Макквин зарабатывать на себя и на сына. Она давала уроки неуспевающим ученикам и составляла тексты для воскресных школ, которые раз в три месяца выпускало издательство религиозной литературы. Платили ей очень мало, так как издатели уверяли, что их работа не приносит дохода, ведь они трудятся лишь во славу Божью.
Четырехкомнатная квартира, где рос Хантли, была увешана нравоучительными изречениями, все в ней дышало благочестием и стремлением к самоусовершенствованию. Некоторые любимые поговорки матери Макквин до сих пор вставлял в свои деловые письма. Он рос толстым мальчиком, и в начальной школе над ним издевались за это. Приобретая таким образом жизненный опыт, Макквин начал сомневаться, не слишком ли оптимистичен взгляд на человека, излагаемый в Кратком катехизисе. Но учился он хорошо, в старших классах еще лучше, а поступив в Торонтский университет, все время получал стипендию.
В год, когда Макквин кончал университет, дядюшка умер и оставил племяннику в наследство свой заводик, приносивший одни убытки. В своевременности смерти дядюшки Макквин склонен был видеть перст Божий. Она избавила Макквина от необходимости добиваться звания профессора. Через пять лет заводик уже приносил значительный доход, и его удалось выгодно продать. Действуя по плану и поднаторев в технологическом процессе, Макквин основал машиностроительный завод в Гамильтоне. С этого времени мисс Дрю и стала его секретаршей.
Когда Макквин водворился на улице Сент-Джеймс, о нем уже шла молва. Хотя бы потому, что он одним из первых в Канаде сумел прекратить забастовку, применив очень простой прием — предложил бастующим основать смешанный комитет из представителей рабочих и администрации. Как и предвидел Макквин, бастующие выбрали туда своих вожаков. И тогда часть из них Макквин натравил друг на друга, а на остальных стал опираться, как полковник на верных унтер-офицеров. Спустя недолгое время, бывшие вожаки превратились в куда больших консерваторов, чем он сам, а внесенные ими предложения, как улучшить систему производства, во много раз окупили те незначительные расходы, которые он понес, увеличив рабочим заработную плату.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135
— Не волнуйтесь,— снова произнес он, всячески стараясь, чтобы голос его звучал уверенно и внушительно. Он заметил, что Дженит поддается силе его внушения, как поддавались многие. Это был дар, который он скрывал и умело пускал в ход, когда требовалось, правда, при этом очень уставал. Чрезвычайно ценная способность.
—- Давайте рассуждать логично,— сказал он.— Если бы с Харви что-нибудь случилось, вы бы уже знали об этом. Скорей всего он написал, но письмо пропало в море.
Дженит промакнула глаза и нос белым платком и быстро поднялась, держась очень прямо.
—- Спасибо, Хантли. Я ужасно глупо вела себя.
— Ну что вы, что вы! Все вполне понятно, Дженит.— Он снова пригласил ее сесть.— Вы начали рассказывать мне про Дафну и Хетер. Ну а как их успехи?
Напряжение сразу сошло с лица Дженит, но она осталась стоять, опираясь о спинку кресла. Макквин тоже поднялся, и оба стояли по разным сторонам от стола.
— С ними очень трудно,— сказала Дженит.— Если бы они были больше похожи друг на друга. Но Хетер — просто сорви-голова, Совсем как мой отец.
— Да что вы, капитан Ярдли достойнейший человек,— почти промурлыкал Макквин.— Подумать только, в его возрасте приобрести ферму и трудиться на ней в полном одиночестве, как раз в то время, когда стране так нужны фермеры!
Лицо Дженит все больше прояснялось.
— И мне кажется, он собирается превратить свое хозяйство в образцовое?
— Но при этом он не меняется, такой уж человек,— отозвалась Дженит.— Он ведь страшно упрямый. Мне, между прочим, не приходило в голову, что он поступил так из чувства долга. Я считала, что он просто хочет настоять на своем. Почему он мне ничего не объяснил? Жить там, среди всех этих франко-канадцев! Генерал Метьюн до сих пор не знает, как к этому относиться.
— Ну, а что Дафна?-— спросил Макквин.
— Бо|ось, она становится весьма тщеславной девицей,— нахмурилась Дженит. О чем бы она ни подумала, все тотчас отражалось у нее на лице.— Скажите откровенно, как вам кажется, Брок Холл — подходящая для нее школа?
Макквин постарался принять вдумчиво-серьезный вид. Он как раз получил предложение войти в члены правления Брока, предложение, которое ему очень польстило. Стать членом правления частной школы, опекаемой монреальской элитой, много значило в глазах общества.
— У этой школы прекрасная репутация,— сказал Макквин.— И, по-моему, Дафна вовсе не тщеславна. Думаю, вы преувеличиваете. Несомненно, она вырастет красавицей. Но это вполне естественно, ведь она в мать.
— Ах, Хантли!— Казалось, комплемент раздосадовал Дженит, и Макквин порозовел.-— А вот Хетер не желает признавать никаких ограничений. Совсем как ее дед, ей нравятся все и каждый. Вот, например, вчера...
Слушая длинный рассказ, Макквин с улыбкой поглаживал подбородок. Но Дженит не успела закончить, так как на столе прозвенел звонок, и она смешалась. Извиняясь, что отняла у него столько времени, Дженит заспешила к выходу, и Макквин проводил ее до двери, ведущей прямо в холл. Дженит не подозревала, что о звонке Макквин распорядился заранее, чтобы ее посещение не затянулось.
Оставшись один, Макквин взглянул на часы. Почти половина двенадцатого. Атанас Таллар опаздывает уже на пятнадцать минут. Выходит, французы тоже не отличаются пунктуальностью? Или это только Таллар, слишком часто имеющий дело с англичанами? Во всяком случае, этот его недостаток надо иметь в виду.
Макквин поднял глаза на портрет матери и долго вглядывался в него. Им с матерью пришлось пережить немало. И теперь он вкушал плоды тех лет. Ее материнская гордость — словно мантия на его плечах. А как она могла бы гордиться им лет через двадцать! Наверно, даже тогда он будет чувствовать ее гордость, только бы не утратить ощущения связи с нею! Они всегда были тесно связаны и до ее смерти, и потом. Что бы он ни делал, где бы он ни был, мать всегда была рядом.
Отец Макквина -— пресвитерианский священник в маленьком городке в Онтарио — умер, когда Хантли был ребенком. После его смерти мать перебралась с сыном в Торонто, где жил ее брат, у которого был маленький инструментальный завод. Но помощь брата вдове выражалась только в том, что каждый год он приглашал ее с племянником на рождественский обед. Брат придерживался мнения, что денежная поддержка размягчает характер тех, кому ее оказывают. Вот и пришлось миссис Макквин зарабатывать на себя и на сына. Она давала уроки неуспевающим ученикам и составляла тексты для воскресных школ, которые раз в три месяца выпускало издательство религиозной литературы. Платили ей очень мало, так как издатели уверяли, что их работа не приносит дохода, ведь они трудятся лишь во славу Божью.
Четырехкомнатная квартира, где рос Хантли, была увешана нравоучительными изречениями, все в ней дышало благочестием и стремлением к самоусовершенствованию. Некоторые любимые поговорки матери Макквин до сих пор вставлял в свои деловые письма. Он рос толстым мальчиком, и в начальной школе над ним издевались за это. Приобретая таким образом жизненный опыт, Макквин начал сомневаться, не слишком ли оптимистичен взгляд на человека, излагаемый в Кратком катехизисе. Но учился он хорошо, в старших классах еще лучше, а поступив в Торонтский университет, все время получал стипендию.
В год, когда Макквин кончал университет, дядюшка умер и оставил племяннику в наследство свой заводик, приносивший одни убытки. В своевременности смерти дядюшки Макквин склонен был видеть перст Божий. Она избавила Макквина от необходимости добиваться звания профессора. Через пять лет заводик уже приносил значительный доход, и его удалось выгодно продать. Действуя по плану и поднаторев в технологическом процессе, Макквин основал машиностроительный завод в Гамильтоне. С этого времени мисс Дрю и стала его секретаршей.
Когда Макквин водворился на улице Сент-Джеймс, о нем уже шла молва. Хотя бы потому, что он одним из первых в Канаде сумел прекратить забастовку, применив очень простой прием — предложил бастующим основать смешанный комитет из представителей рабочих и администрации. Как и предвидел Макквин, бастующие выбрали туда своих вожаков. И тогда часть из них Макквин натравил друг на друга, а на остальных стал опираться, как полковник на верных унтер-офицеров. Спустя недолгое время, бывшие вожаки превратились в куда больших консерваторов, чем он сам, а внесенные ими предложения, как улучшить систему производства, во много раз окупили те незначительные расходы, которые он понес, увеличив рабочим заработную плату.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135