Отец Дженит всегда находился в море, плавал по всему свету, а мать переезжала из порта в порт, чтобы быть рядом, когда он сходил на берег. Дженит не провела в этой школе и двух недель, как ей стало ясно, что приличные люди плавают по морю только в качестве пассажиров. С тех пор она никому не рассказывала, кто ее отец, и поняла, что лучше говорить о матери, которая родилась в Англии.
Урсула Ярдли смотрела на мир глазами своего окружения, а окружали ее служащие британских колоний. Отец Урсулы влачил бремя белого человека в мелких колониях, стараясь делать все как можно правильнее, и потому ничего не доводил до конца. Он мечтал только о том дне, когда наконец уйдет со службы и вернется в Суссекс !. Урсулу никогда не покидала уверенность, что она вышла за человека ниже себя и что всех канадских знакомых необходимо так или иначе поставить в ИЗВЕСТНОСТЬ о положении, которое она занимала в Англии. Жалованья Ярдли не хватало, и Урсула не могла уехать обратно на родину и растить там Дженит так, как росла сема. Поэтому она ездила по всей империи, предпочитая бедствовать
Суссекс-— графство на юго-востоке Англии.
в колониях, а не на Британских островах. Урсула умерла в Монреале, когда Дженит еще училась в школе, умерла, гордая тем, что ее дочь наконец-то принимают в са^лых богатых семьях, но до последнего вздоха она не переставала скорбеть, что так и не смогла вернуться в Англию.
После того как Дженит вышла замуж за Харви Метьюна, ее еще долго мучило сознание собственной неполноценности. Она сразу обнаружила, что не просто вышла замуж за юношу, в которого влюбилась во время танцев, а стала членом клана. Метьюны считали себя такой же неотъемлемой частью Монреаля, как гора, вокруг которой расположился город. Их семья была богата уже так давно, что умела не выставлять свои деньги напоказ и гордилась этим. Зато они всячески взращивали свой капитал, приумножая его благодаря сложным процентам и акциям быстро развивающейся Канадской Тихоокеанской железной дороги. Все Метьюны были канадцами шотландского происхождения, по воскресеньям они исправно посещали пресвитерианскую церковь и регулярно жертвовали на больницы и на другие благотворительные нужды. Они возглавляли попечительские советы школ и университетов, были почетными председателями обществ, призванных служить развитию искусств, мужчины, окончив Королевский военный колледж, поступали в полки милиции, и каждую зиму на праздничном обеде в день Святого Эндрю объедались хаггисом — бараньей требухой, начиненной потрохами.
Женщины в семействе Метьюнов не блистали красотой, поскольку слишком многое в женской внешности вызывало у этого клана недоверие. От женщин требовалось быть безупречными женами и надежными матерями будущих Метьюнов, а не красавицами, склоняющими мужчин к тем забавам, которые, по твердому убеждению отцов этого семейства, послужили причиной гибели вавилонян, греков, римлян, французов, итальянцев, испанцев, португальцев, австрийцев, русских и других национальных меньшинств.
Метьюнам никогда не приходило в голову, что они в чем-то уступают англичанам, наоборот, они МАНИЛИ себя на голову выше жителей Британских островов: более жизнестойкими, так как в их жилах течет шотландская кровь, более благочестивыми, так как являются пресвитерианцами. Каждая ветвь этого семейства тихо ликовала всякий раз, когда приезжие англичане, побывав у кого-нибудь из них в гостях, с удивлением отмечали, что Метьюны — истые англичане и с американцами их не спутаешь.
Клан принял Дженит в свои ряды и признал ее достойной, но она никогда не чувствовала себя с новыми родственниками легко. Только рядом с Харви она была спокойна, ибо все семейство относилось к Харви с большим уважением и считало, что он всегда все делает правильно. Когда началась война, Дженит стало еще трудней. Харви был так уверен в себе, он умел так весело смеяться, он один умел пошутить с Дженит и вызвать у нее улыбку, несмотря на ее сдержанность. После того как Харви уехал в Европу, она лишилась его бодрой поддержки и боялась, что без него не сможет соответствовать своему положению в семье.
Ей снова и снова снился все тот же сон, будто она входит в библиотеку генерала Метьюна в его большом доме на склоне горы Монт-Ройяль и видит, что свекор, выпрямившись, сидит в кожаном кресле на фоне красных портьер, над ним в позолоченной раме висит картина: канадский фермер-француз гонит по снегу двух лошадей, белую и черную. Генерал читает «Стрэнд мэгэзин», а Дженит чувствует, что юбка вдруг соскальзывает с нее на пол и она остается в одном трико, как у хористок. Генерал Метьюн в этих снах никогда не произносил ни слова. Он тяжело вздыхал и продолжал читать, делая вид, будто ничего не заметил.
Дженит всегда знала, что Харви у нее отнимут и она снова останется одна. Пока она шла сейчас вдоль реки, эта мысль настойчиво стучала в висках наперебой с фразами, вычитанными в журналах, перед глазами плыло лицо матери, строгое, изрезанное морщинами, и в мозгу неумолчно, словно граммофонная пластинка, звучал собственный голос, повторявший: «Я не должна подавать виду... я не должна, не должна.»
И вдруг на дороге перед ней очутились Дафна и Хетер. Увидев их, Дженит остановилась и поднесла руку к губам. Девочки, видимо, выскочили из-под кленов, которые росли на краю отцовского участка. «Я не должна подавать виду»,— твердил голос в голове у Дженит. Тут из-за деревьев выбежал еще кто-то, и она увидела, что это младший сын Талларов, Поль. Он тащил нечто похожее на мертвую птицу, а по пятам за ним несся пес. Дженит опустила руки. Поль — славный мальчик, хоть и франко-канадец, а вот мать у него — женщина совершенно невозможная.
— Смотри, мама!— закричала Хетер.— Смотри, что мы нашли.
Собака залаяла и бросилась к Дженит. Она прыгала перед ней и чуть ее не опрокинула. Потом вокруг Дженит сгрудились дети, и все они так и застряли посреди дороги. Дафна — пепельная блондинка, очень прямая и аккуратная — была повыше двух других детей. Ее свежая матроска казалась особенно чистой рядом с перепачканным платьем Хетер, заляпанным коричневой грязью, потому что его маленькая хозяйка беспечно вытирала об него руки. У Поля руки тоже были грязные. Он глядел на Дженит снизу вверх большими влажными глазами и протягивал ей мертвую птицу.
— Наполеон нашел ее в болоте,— объяснил он.
— Только Наполеон ее не убивал!— перебила его Хетер, крича от возбуждения.— Он просто на нее наткнулся. Мама, посмотри, какая у нее лапа. Это ведь цапля, правда?
Поль придвинул птицу ближе, и Дженит увидела, что у нее нет одной ноги.
— Цапля все равно стоит на одной ноге, вторая ей и не нужна,— сказал Поль.
— А может, это журавль?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135
Урсула Ярдли смотрела на мир глазами своего окружения, а окружали ее служащие британских колоний. Отец Урсулы влачил бремя белого человека в мелких колониях, стараясь делать все как можно правильнее, и потому ничего не доводил до конца. Он мечтал только о том дне, когда наконец уйдет со службы и вернется в Суссекс !. Урсулу никогда не покидала уверенность, что она вышла за человека ниже себя и что всех канадских знакомых необходимо так или иначе поставить в ИЗВЕСТНОСТЬ о положении, которое она занимала в Англии. Жалованья Ярдли не хватало, и Урсула не могла уехать обратно на родину и растить там Дженит так, как росла сема. Поэтому она ездила по всей империи, предпочитая бедствовать
Суссекс-— графство на юго-востоке Англии.
в колониях, а не на Британских островах. Урсула умерла в Монреале, когда Дженит еще училась в школе, умерла, гордая тем, что ее дочь наконец-то принимают в са^лых богатых семьях, но до последнего вздоха она не переставала скорбеть, что так и не смогла вернуться в Англию.
После того как Дженит вышла замуж за Харви Метьюна, ее еще долго мучило сознание собственной неполноценности. Она сразу обнаружила, что не просто вышла замуж за юношу, в которого влюбилась во время танцев, а стала членом клана. Метьюны считали себя такой же неотъемлемой частью Монреаля, как гора, вокруг которой расположился город. Их семья была богата уже так давно, что умела не выставлять свои деньги напоказ и гордилась этим. Зато они всячески взращивали свой капитал, приумножая его благодаря сложным процентам и акциям быстро развивающейся Канадской Тихоокеанской железной дороги. Все Метьюны были канадцами шотландского происхождения, по воскресеньям они исправно посещали пресвитерианскую церковь и регулярно жертвовали на больницы и на другие благотворительные нужды. Они возглавляли попечительские советы школ и университетов, были почетными председателями обществ, призванных служить развитию искусств, мужчины, окончив Королевский военный колледж, поступали в полки милиции, и каждую зиму на праздничном обеде в день Святого Эндрю объедались хаггисом — бараньей требухой, начиненной потрохами.
Женщины в семействе Метьюнов не блистали красотой, поскольку слишком многое в женской внешности вызывало у этого клана недоверие. От женщин требовалось быть безупречными женами и надежными матерями будущих Метьюнов, а не красавицами, склоняющими мужчин к тем забавам, которые, по твердому убеждению отцов этого семейства, послужили причиной гибели вавилонян, греков, римлян, французов, итальянцев, испанцев, португальцев, австрийцев, русских и других национальных меньшинств.
Метьюнам никогда не приходило в голову, что они в чем-то уступают англичанам, наоборот, они МАНИЛИ себя на голову выше жителей Британских островов: более жизнестойкими, так как в их жилах течет шотландская кровь, более благочестивыми, так как являются пресвитерианцами. Каждая ветвь этого семейства тихо ликовала всякий раз, когда приезжие англичане, побывав у кого-нибудь из них в гостях, с удивлением отмечали, что Метьюны — истые англичане и с американцами их не спутаешь.
Клан принял Дженит в свои ряды и признал ее достойной, но она никогда не чувствовала себя с новыми родственниками легко. Только рядом с Харви она была спокойна, ибо все семейство относилось к Харви с большим уважением и считало, что он всегда все делает правильно. Когда началась война, Дженит стало еще трудней. Харви был так уверен в себе, он умел так весело смеяться, он один умел пошутить с Дженит и вызвать у нее улыбку, несмотря на ее сдержанность. После того как Харви уехал в Европу, она лишилась его бодрой поддержки и боялась, что без него не сможет соответствовать своему положению в семье.
Ей снова и снова снился все тот же сон, будто она входит в библиотеку генерала Метьюна в его большом доме на склоне горы Монт-Ройяль и видит, что свекор, выпрямившись, сидит в кожаном кресле на фоне красных портьер, над ним в позолоченной раме висит картина: канадский фермер-француз гонит по снегу двух лошадей, белую и черную. Генерал читает «Стрэнд мэгэзин», а Дженит чувствует, что юбка вдруг соскальзывает с нее на пол и она остается в одном трико, как у хористок. Генерал Метьюн в этих снах никогда не произносил ни слова. Он тяжело вздыхал и продолжал читать, делая вид, будто ничего не заметил.
Дженит всегда знала, что Харви у нее отнимут и она снова останется одна. Пока она шла сейчас вдоль реки, эта мысль настойчиво стучала в висках наперебой с фразами, вычитанными в журналах, перед глазами плыло лицо матери, строгое, изрезанное морщинами, и в мозгу неумолчно, словно граммофонная пластинка, звучал собственный голос, повторявший: «Я не должна подавать виду... я не должна, не должна.»
И вдруг на дороге перед ней очутились Дафна и Хетер. Увидев их, Дженит остановилась и поднесла руку к губам. Девочки, видимо, выскочили из-под кленов, которые росли на краю отцовского участка. «Я не должна подавать виду»,— твердил голос в голове у Дженит. Тут из-за деревьев выбежал еще кто-то, и она увидела, что это младший сын Талларов, Поль. Он тащил нечто похожее на мертвую птицу, а по пятам за ним несся пес. Дженит опустила руки. Поль — славный мальчик, хоть и франко-канадец, а вот мать у него — женщина совершенно невозможная.
— Смотри, мама!— закричала Хетер.— Смотри, что мы нашли.
Собака залаяла и бросилась к Дженит. Она прыгала перед ней и чуть ее не опрокинула. Потом вокруг Дженит сгрудились дети, и все они так и застряли посреди дороги. Дафна — пепельная блондинка, очень прямая и аккуратная — была повыше двух других детей. Ее свежая матроска казалась особенно чистой рядом с перепачканным платьем Хетер, заляпанным коричневой грязью, потому что его маленькая хозяйка беспечно вытирала об него руки. У Поля руки тоже были грязные. Он глядел на Дженит снизу вверх большими влажными глазами и протягивал ей мертвую птицу.
— Наполеон нашел ее в болоте,— объяснил он.
— Только Наполеон ее не убивал!— перебила его Хетер, крича от возбуждения.— Он просто на нее наткнулся. Мама, посмотри, какая у нее лапа. Это ведь цапля, правда?
Поль придвинул птицу ближе, и Дженит увидела, что у нее нет одной ноги.
— Цапля все равно стоит на одной ноге, вторая ей и не нужна,— сказал Поль.
— А может, это журавль?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135