роман
Роман «На рассвете», который я предлагаю вниманию читателя, касается истории современной Болгарии, момента возрождения ее народа. При работе над романом я встретился с некоторыми затруднениями. Если бы я точно придерживался исторических фактов, я вынужден был бы вывести на сцену людей, и поныне здравствующих. Во избежание этого я взял только исторический фон и старался изобразить на нем как можно точнее исторический момент. Лица, которых я изобразил,— исторические типы, выросшие под влиянием тех событий, благодаря которым забытый народ вышел на политическую арену. Исторические личности и даже местности появляются в романе под вымышленными именами. Меня главным образом интересовал фон, местный колорит, изображение внутренней жизни исторического события, ибо мне кажется, что это знакомство с братским народом будет небезынтересно читателю. Я считаю необходимым предпослать эти несколько слов роману, ибо читатель не найдет в нем ни вымысла, ни истории, а лишь картину того брожения, которое происходило в обществе, пробудившемся от пятивекового летаргического сна к национальной жизни.
Некогда Болгария очень полюбилась Святославу Игоревичу. И не мудрено: это одна из живописнейших стран в Европе. Она раскинулась по двум склонам Балканских гор, из которых один сбегает к Эгейскому морю, другой — к Дунаю. Спускаясь уступами, они то предстают в виде холмов, то переходят в обширные плоско- горья, окаймляющие долины, по которым мчатся большие и малые реки. Родники журчат, горные потоки, пенясь, бегут по камням, постепенно замедляя свое течение и превращаясь в спокойные речки. Одна из таких речек, впадающая в Дунай, называется Янтрой. Она бе-рет начало возле перевала Шипка, столь прославившегося во время последней войны. На берегах ее раскинулись два города, имеющие громадное значение для Болгарии: Тырново, некогда столица болгарского государства, а несколько выше Тырнова, в горах,— Габро-во — центр умственной жизни, где впервые после продолжительного летаргического сна пробудилось национальное самосознание. Янтра, приняв в себя множество притоков с правой и с левой стороны, впадает в Дунай несколько ниже Систова, на расстоянии одной трети пути от Систова до Рущука.
Янтра имеет немаловажное значение для местности, по которой она протекает. В долине ее проходит дорога, ведущая через Балканы на Казанлык, в Эски-Загру и далее на Адрианополь. Близ устья реку пересекает почтовый тракт, соединяющий города: Рущук, Систово, Ни-кополис, Рагово, обе Паланки и Видин. Здесь, на дороге, турки соорудили каменный мост. Какой-то цинцар * поставил около него механу. Тут же было построено несколько избушек, и таким образом возник поселок, получивший название Кривена. Названия этого никто ему не давал — оно явилось как-то само собой,— оттого ли, что на этом месте дорога делает поворот, оттого ли, что сама Янтра ниже моста поворачивает вправо, как бы колеблясь — излить ли ей свои воды в Дунай, или параллельно с ним течь прямо к морю. Вопрос о происхождении этого названия доныне не разрешен и не будет разрешен, разве только если Кривена когда-нибудь станет великим, богатым, значительным городом, и тогда, спустя каких-нибудь тысячу лет, историки заинтересуются этой проблемой. В таком предположении нет ничего невероятного. Разве Одесса, например, сто лет назад не была
рыбачьим поселком? Однако это дело будущего. Сейчас же Кривена никому не известна и не богата. Это даже Не город.Все ее достопримечательности заключаются в механе, которая для правоверных служит кофейней, а для неправоверных — кабаком. Этот двойственный характер механы происходит от того, что она принадлежит цинцару, а он румын не румын, болгарин не болгарин, верноподданный падишаха — и вроде не верноподданный. Говорит он по-румынски, по-болгарски, по-турецки и еще на нескольких языках, дело свое знает хорошо, а кроме того, занимается еще кое-чем, но об этом ни.рущукский губернатор, ни систовский каймакан и ни один заптия знать не должен. Никому не приходило и в голову, чтобы он мог вести какой-нибудь подозрительный «мистишуг». Величали его «механджи» от слова «механа», хотя, в сущности, заведение его не было механой, то есть постоялым двором, так как при нем не было ни сарая, ни конюшни. Строение с соломенной крышей с виду было неказисто. Внутри оно разделялось на две равные половины. Направо из сеней дверь вела в просторную горницу с очагом, где помещались деревянные скамьи и прилавок с деревянной решеткой, скрывающей от взоров мусульман ракию и мастику, расставленные в бутылках рядом с беспорядочно стоящими на полке рюмками. Мусульмане с любопытством заглядывали за решетку, хотя закон разрешает им смотреть только на очаг. В очаге с утра до вечера тлели угли, а на доске были расставлены подносы, «джезмы» (кофейники), чашки, деревянные кофейницы с молотым кофе и несколько бутылок, называемых наргили, с горлышками, прикрытыми глиняными трубками и обернутыми кожаными чубуками. Свет проникал сюда через окна, которые зияли квадратными отверстиями. Этим же путем проникал сюда и воздух, так как ни стекло, ни какая-либо иная преграда не препятствовали этому. На зиму в окна вставлялись рамы, которые были обтянуты бычьим пузырем; летом их вынимали и складывали на чердаке. На ночь окна закрывались ставнями.
Постоялый двор существовал главным образом на доходы от прохожих и проезжих, хотя и жители Криве-
ны не отказывали механджи в дани, которая приносила не менее двухсот процентов от вложенного им некогда капитала. Однако этот процент составлял только незначительную долю того, что попадало в «джеп» (карман) механджи в дни систовских ярмарок. Тогда и мусульмане и христиане, и пешие и конные, направляясь с правого берега Янтры в Систово, или же на обратном пути из Систова домой, заходили в механу — одни на чашку кофе, другие попить «малко ракия», чтобы таким путем запастись бодростью. В дни ярмарки Пето был занят с утра до вечера: сам суетился, как воробей, а кроме того, нанимал в поденщики мальчика из Кривены. В обычное время он .справлялся сам: ведь бывало — за весь день ни одна живая душа не зайдет в механу. В такие дни Пето предавался размышлениям, дремал, мечтал и, подобно литовским весталкам, поддерживал неугасаемый огонь в очаге, не переставая, однако, прислушиваться ко всякому шороху. Он до того изощрил свой слух, что слышал скрип телеги, когда она была еще за горой, и крик погонщика скота в Систове. Стоило кому-нибудь подойти к механе, как Пето тотчас бросался к очагу, подсыпал углей и принимался мехом раздувать огонь.
В тот день, с которого начинается наше повествование, Пето решительно нечего было делать. Он сел на скамью, сложил руки на груди, закрыл глаза и лишь изредка помахивал рукой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
Роман «На рассвете», который я предлагаю вниманию читателя, касается истории современной Болгарии, момента возрождения ее народа. При работе над романом я встретился с некоторыми затруднениями. Если бы я точно придерживался исторических фактов, я вынужден был бы вывести на сцену людей, и поныне здравствующих. Во избежание этого я взял только исторический фон и старался изобразить на нем как можно точнее исторический момент. Лица, которых я изобразил,— исторические типы, выросшие под влиянием тех событий, благодаря которым забытый народ вышел на политическую арену. Исторические личности и даже местности появляются в романе под вымышленными именами. Меня главным образом интересовал фон, местный колорит, изображение внутренней жизни исторического события, ибо мне кажется, что это знакомство с братским народом будет небезынтересно читателю. Я считаю необходимым предпослать эти несколько слов роману, ибо читатель не найдет в нем ни вымысла, ни истории, а лишь картину того брожения, которое происходило в обществе, пробудившемся от пятивекового летаргического сна к национальной жизни.
Некогда Болгария очень полюбилась Святославу Игоревичу. И не мудрено: это одна из живописнейших стран в Европе. Она раскинулась по двум склонам Балканских гор, из которых один сбегает к Эгейскому морю, другой — к Дунаю. Спускаясь уступами, они то предстают в виде холмов, то переходят в обширные плоско- горья, окаймляющие долины, по которым мчатся большие и малые реки. Родники журчат, горные потоки, пенясь, бегут по камням, постепенно замедляя свое течение и превращаясь в спокойные речки. Одна из таких речек, впадающая в Дунай, называется Янтрой. Она бе-рет начало возле перевала Шипка, столь прославившегося во время последней войны. На берегах ее раскинулись два города, имеющие громадное значение для Болгарии: Тырново, некогда столица болгарского государства, а несколько выше Тырнова, в горах,— Габро-во — центр умственной жизни, где впервые после продолжительного летаргического сна пробудилось национальное самосознание. Янтра, приняв в себя множество притоков с правой и с левой стороны, впадает в Дунай несколько ниже Систова, на расстоянии одной трети пути от Систова до Рущука.
Янтра имеет немаловажное значение для местности, по которой она протекает. В долине ее проходит дорога, ведущая через Балканы на Казанлык, в Эски-Загру и далее на Адрианополь. Близ устья реку пересекает почтовый тракт, соединяющий города: Рущук, Систово, Ни-кополис, Рагово, обе Паланки и Видин. Здесь, на дороге, турки соорудили каменный мост. Какой-то цинцар * поставил около него механу. Тут же было построено несколько избушек, и таким образом возник поселок, получивший название Кривена. Названия этого никто ему не давал — оно явилось как-то само собой,— оттого ли, что на этом месте дорога делает поворот, оттого ли, что сама Янтра ниже моста поворачивает вправо, как бы колеблясь — излить ли ей свои воды в Дунай, или параллельно с ним течь прямо к морю. Вопрос о происхождении этого названия доныне не разрешен и не будет разрешен, разве только если Кривена когда-нибудь станет великим, богатым, значительным городом, и тогда, спустя каких-нибудь тысячу лет, историки заинтересуются этой проблемой. В таком предположении нет ничего невероятного. Разве Одесса, например, сто лет назад не была
рыбачьим поселком? Однако это дело будущего. Сейчас же Кривена никому не известна и не богата. Это даже Не город.Все ее достопримечательности заключаются в механе, которая для правоверных служит кофейней, а для неправоверных — кабаком. Этот двойственный характер механы происходит от того, что она принадлежит цинцару, а он румын не румын, болгарин не болгарин, верноподданный падишаха — и вроде не верноподданный. Говорит он по-румынски, по-болгарски, по-турецки и еще на нескольких языках, дело свое знает хорошо, а кроме того, занимается еще кое-чем, но об этом ни.рущукский губернатор, ни систовский каймакан и ни один заптия знать не должен. Никому не приходило и в голову, чтобы он мог вести какой-нибудь подозрительный «мистишуг». Величали его «механджи» от слова «механа», хотя, в сущности, заведение его не было механой, то есть постоялым двором, так как при нем не было ни сарая, ни конюшни. Строение с соломенной крышей с виду было неказисто. Внутри оно разделялось на две равные половины. Направо из сеней дверь вела в просторную горницу с очагом, где помещались деревянные скамьи и прилавок с деревянной решеткой, скрывающей от взоров мусульман ракию и мастику, расставленные в бутылках рядом с беспорядочно стоящими на полке рюмками. Мусульмане с любопытством заглядывали за решетку, хотя закон разрешает им смотреть только на очаг. В очаге с утра до вечера тлели угли, а на доске были расставлены подносы, «джезмы» (кофейники), чашки, деревянные кофейницы с молотым кофе и несколько бутылок, называемых наргили, с горлышками, прикрытыми глиняными трубками и обернутыми кожаными чубуками. Свет проникал сюда через окна, которые зияли квадратными отверстиями. Этим же путем проникал сюда и воздух, так как ни стекло, ни какая-либо иная преграда не препятствовали этому. На зиму в окна вставлялись рамы, которые были обтянуты бычьим пузырем; летом их вынимали и складывали на чердаке. На ночь окна закрывались ставнями.
Постоялый двор существовал главным образом на доходы от прохожих и проезжих, хотя и жители Криве-
ны не отказывали механджи в дани, которая приносила не менее двухсот процентов от вложенного им некогда капитала. Однако этот процент составлял только незначительную долю того, что попадало в «джеп» (карман) механджи в дни систовских ярмарок. Тогда и мусульмане и христиане, и пешие и конные, направляясь с правого берега Янтры в Систово, или же на обратном пути из Систова домой, заходили в механу — одни на чашку кофе, другие попить «малко ракия», чтобы таким путем запастись бодростью. В дни ярмарки Пето был занят с утра до вечера: сам суетился, как воробей, а кроме того, нанимал в поденщики мальчика из Кривены. В обычное время он .справлялся сам: ведь бывало — за весь день ни одна живая душа не зайдет в механу. В такие дни Пето предавался размышлениям, дремал, мечтал и, подобно литовским весталкам, поддерживал неугасаемый огонь в очаге, не переставая, однако, прислушиваться ко всякому шороху. Он до того изощрил свой слух, что слышал скрип телеги, когда она была еще за горой, и крик погонщика скота в Систове. Стоило кому-нибудь подойти к механе, как Пето тотчас бросался к очагу, подсыпал углей и принимался мехом раздувать огонь.
В тот день, с которого начинается наше повествование, Пето решительно нечего было делать. Он сел на скамью, сложил руки на груди, закрыл глаза и лишь изредка помахивал рукой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73