«Фидлиалиа!»
Ах ты, проказник! Как же ты меня напугал! Никак, подстерегал меня! Где ты? Покажись! Ой, да ведь это иволга! Иволги нечего бояться, иволга-то женского племени.
Иволга словно заманивала ее. Нарочно летала низехонько над землей, трепыхая крыльями, или парила в воздухе и взмывала, но всякий раз с передышками, будто летать как следует еще не умела.
Вот бы поймать ее! Фила побежала за ней и вдруг не налетела на какого-то дяденьку, что в лесу грибы собирал. Чужанин какой-то. На пана не походил. А если б и походил, паны все равно не ходят по грибы. Это теперь все по-другому: иные господа, что в детстве, пока господами не стали, ходили по грибы, по чернику, малину да за хворостом, еще и нынче норовят удрать со службы — в лес их по-прежнему тянет. А другие, как бы прежде ни жили,— в нужде или в достатке,— держатся за свою службу, хотя и брюзжат на нее; привыкли сызмала спину гнуть да и до денег жадны. Попробуйте им втолковать, что мы все теперь господа! Каждый нынешний господин хочет со всеми остальными, даже с самыми большими господами сравняться — да ведь теперь грибами в большие господа не выбьешься! Нынче это уж только развлечение, но когда-то на такое развлечение находилось время лишь у самых маленьких господ. Кто хочет выйти в большие господа, должен уметь той или иной страстишкой и пожертвовать.
Ну а этот господин, скорей господинчик — был-то он такой недоросток, отросточек, хотя и в летах, и выглядел таким неказистым, словно как бы по ошибке вытянулся из жалкого корня,— сам-то себе, должно быть, казался семи пядей во лбу, и глазенки у него так и светились. Не смущало его, что и рот у него светился щербинами. Он осклабился весело и сказал:
— Ей-ей, нынче мне повезло!
Фила слегка испугалась. А скорее сконфузилась, что неслась как полоумная. Еще вообразит, чего доброго, что
у нее винтиков не хватает. Уж лучше поскорее убраться! Но чужак ее удержал:
— Полегче, сударушка! Куда так торопко? Вы уж поосторожней, как бы часом не споткнуться. На пташку-то не заглядывайтесь, она все равно от вас уже упорхнула. Не скажете ли, где бы мне водички напиться?
Фила стояла в растерянности. Сперва толком даже не поняла, о чем он спрашивает. Но скоро опомнилась.
— Там внизу ручей,— сказала с улыбкой. — И родник тоже. Два родника. Да и у меня есть в бутылке, только, должно, уже теплая.
— И теплая сойдет,— поймал он ее на слове. — Коли бутылка имеется, я больше люблю из бутылки.
Звучало это довольно настырно. Не след ей было вообще говорить про бутылку.
— Гляньте, до чего грибы хороши! — Он показывал ей полнехоньку корзинку белых грибов и не переставал щериться. — Такую уйму грибов я уж давно не набирал.
Она похвалила грибы, а потом — поскольку осторожность подсказывала ей, что не гоже оставаться с чужим мужчиной в лесу и пускаться с ним в долгие разговоры,— поторопила его:
— Если хотите, пойдемте! У меня тут недалече виноградник, не могу я долго баклушничать.
По дороге ни с того ни с сего он стал ее «тыкать». Сперва она даже подумала, что это по ошибке. Сама-то она ни разу так не ошиблась. Он даже попрекнул ее:
— Ты чего меня выкаешь? Я же самый обыкновенный Яно. Живу, правда, в городе, но там каждый меня только по имени величает. Яно, и все тут. А ты вроде и руки подать мне не хочешь? Тебя-то как звать?
— Фила. — Она неохотно протянула руку, но тем сильней он пожал ее. — Если хотите, можете мне «ты» говорить, эка важность. Ну а я чужих людей не люблю тыкать.
— Ладно уж, зачем так сурово! Ты, никак, на меня осерчала?
— Не осерчала, ведь не за что. Все равно сейчас пойдете своей дорожкой. Напьетесь и пойдете, что мне до вас.
— Похоже, тебе воды жалко.
— Ну уж и жалко! Я ж вам ее еще и не дала. Но сказываю: та, что в бутылке под кустом, теплая. Там, внизу, особливо в роднике, похолодней будет.
— А мне теплая еще лучше. Вода как вода! По
крайней мере, горло не остужу. Напьюсь из бутылки. А после, после, глядишь, угощусь и той, постуденей.
Тем временем они пришли на виноградник. Фила вытащила из-под куста бутылку, сначала сама ее пощупала, потом Яно. Он напился и сказал:
— Ты права была, и впрямь теплая. — Однако все равно выпил почти половину. — Но хороша,— сказал он, обтирая губы и протягивая бутылку Филе. — Думал, винцом разживусь. Винцо бы куда лучше. А все же освежился, освежился малость.
— Я только воду пью,— улыбнулась Фила. — Дома у меня еще найдется литр-другой вина, только в малом бочонке. Жду, когда покупатель появится. До тех пор не хочу его открывать.
— Жаль! А вообще-то дельно поступаешь! Винцо — те же деньги. Хотя за такие-то грибы, глянь, тут одни боровики. А нельзя ли это винцо в бочонок поменьше перелить?
— И не подумаю. Мало у меня дел, что ли? Не бежать же домой за вином? Захочу грибов, так и сама насобираю.
— И то правда. Только таких хороших не найдешь. Послушай, а что ты все одна? Одна тут работаешь?
— Да я просто немного пропалываю. А кой-где и подвязываю. Разве это работа? А вы уж ступайте! Там внизу вода лучше, свежая, холодная, гораздо холодней и лучше!
Да не тут-то было! Яно отложил корзинку, потом еще долго трещал, нес всякую околесицу, но в конце концов, сморенный солнцем да и, верно, собственной болтовней, повалился на стежку между виноградных кустов и запыхтел:
— Знаешь что, Филка? Я тут малость вздремну. Нынче я уж больно рано поднялся.
Филе это не понравилось.
— Вот уж ни к чему! И что это втемяшилось вам именно здесь ложиться? Тут и солнце припекать будет. Где-нибудь в другом месте, вон там внизу у ручья или еще где, в холодке вам бы лучше спалось.
— Работай себе спокойно! За меня не бойся, мне солнце не во вред. Подремлю маленько и пойду дальше.
Она злилась на него. Ну что с ним сделаешь, как его прогонишь? Вот и расплачивайся теперь, нечего было затевать тары-бары с таким чудаком-проходимцем! Однако бездельничать из-за него она не собирается!
Фила снова взялась за работу. Шла себе ровно по рядочку и у каждого-каждонького куста останавливалась, то и дело поглядывала на тропинку и потихоньку ворчала:
— Экой дурень, принесла же тебя нелегкая! Но уж коль охота, пекись на солнце
А из лесу что ни минута отзывалась иволга: «Фидлиолио! Тидлиалиа! Тидлиоалиолиалиа!»
— И ты еще тут браниться! — озлилась Фила и на иволгу. — Заткнись и проваливай отсюда, чтоб тебе подавиться гадкой гусеницей иль червяком, чтоб тебя разорвало!
Но через часок Яно пробудился. Если спал на самом деле. А то, может, просто притворялся. Но на солнышке человек легко забывается сном. Жара человека усыпляет, но она же и будит его.
Едва Яно продрал глаза, как тут же снова стал докучать:
— Филка, ты не серчай, но я с утра есть хочу. Нет ли чего пожевать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Ах ты, проказник! Как же ты меня напугал! Никак, подстерегал меня! Где ты? Покажись! Ой, да ведь это иволга! Иволги нечего бояться, иволга-то женского племени.
Иволга словно заманивала ее. Нарочно летала низехонько над землей, трепыхая крыльями, или парила в воздухе и взмывала, но всякий раз с передышками, будто летать как следует еще не умела.
Вот бы поймать ее! Фила побежала за ней и вдруг не налетела на какого-то дяденьку, что в лесу грибы собирал. Чужанин какой-то. На пана не походил. А если б и походил, паны все равно не ходят по грибы. Это теперь все по-другому: иные господа, что в детстве, пока господами не стали, ходили по грибы, по чернику, малину да за хворостом, еще и нынче норовят удрать со службы — в лес их по-прежнему тянет. А другие, как бы прежде ни жили,— в нужде или в достатке,— держатся за свою службу, хотя и брюзжат на нее; привыкли сызмала спину гнуть да и до денег жадны. Попробуйте им втолковать, что мы все теперь господа! Каждый нынешний господин хочет со всеми остальными, даже с самыми большими господами сравняться — да ведь теперь грибами в большие господа не выбьешься! Нынче это уж только развлечение, но когда-то на такое развлечение находилось время лишь у самых маленьких господ. Кто хочет выйти в большие господа, должен уметь той или иной страстишкой и пожертвовать.
Ну а этот господин, скорей господинчик — был-то он такой недоросток, отросточек, хотя и в летах, и выглядел таким неказистым, словно как бы по ошибке вытянулся из жалкого корня,— сам-то себе, должно быть, казался семи пядей во лбу, и глазенки у него так и светились. Не смущало его, что и рот у него светился щербинами. Он осклабился весело и сказал:
— Ей-ей, нынче мне повезло!
Фила слегка испугалась. А скорее сконфузилась, что неслась как полоумная. Еще вообразит, чего доброго, что
у нее винтиков не хватает. Уж лучше поскорее убраться! Но чужак ее удержал:
— Полегче, сударушка! Куда так торопко? Вы уж поосторожней, как бы часом не споткнуться. На пташку-то не заглядывайтесь, она все равно от вас уже упорхнула. Не скажете ли, где бы мне водички напиться?
Фила стояла в растерянности. Сперва толком даже не поняла, о чем он спрашивает. Но скоро опомнилась.
— Там внизу ручей,— сказала с улыбкой. — И родник тоже. Два родника. Да и у меня есть в бутылке, только, должно, уже теплая.
— И теплая сойдет,— поймал он ее на слове. — Коли бутылка имеется, я больше люблю из бутылки.
Звучало это довольно настырно. Не след ей было вообще говорить про бутылку.
— Гляньте, до чего грибы хороши! — Он показывал ей полнехоньку корзинку белых грибов и не переставал щериться. — Такую уйму грибов я уж давно не набирал.
Она похвалила грибы, а потом — поскольку осторожность подсказывала ей, что не гоже оставаться с чужим мужчиной в лесу и пускаться с ним в долгие разговоры,— поторопила его:
— Если хотите, пойдемте! У меня тут недалече виноградник, не могу я долго баклушничать.
По дороге ни с того ни с сего он стал ее «тыкать». Сперва она даже подумала, что это по ошибке. Сама-то она ни разу так не ошиблась. Он даже попрекнул ее:
— Ты чего меня выкаешь? Я же самый обыкновенный Яно. Живу, правда, в городе, но там каждый меня только по имени величает. Яно, и все тут. А ты вроде и руки подать мне не хочешь? Тебя-то как звать?
— Фила. — Она неохотно протянула руку, но тем сильней он пожал ее. — Если хотите, можете мне «ты» говорить, эка важность. Ну а я чужих людей не люблю тыкать.
— Ладно уж, зачем так сурово! Ты, никак, на меня осерчала?
— Не осерчала, ведь не за что. Все равно сейчас пойдете своей дорожкой. Напьетесь и пойдете, что мне до вас.
— Похоже, тебе воды жалко.
— Ну уж и жалко! Я ж вам ее еще и не дала. Но сказываю: та, что в бутылке под кустом, теплая. Там, внизу, особливо в роднике, похолодней будет.
— А мне теплая еще лучше. Вода как вода! По
крайней мере, горло не остужу. Напьюсь из бутылки. А после, после, глядишь, угощусь и той, постуденей.
Тем временем они пришли на виноградник. Фила вытащила из-под куста бутылку, сначала сама ее пощупала, потом Яно. Он напился и сказал:
— Ты права была, и впрямь теплая. — Однако все равно выпил почти половину. — Но хороша,— сказал он, обтирая губы и протягивая бутылку Филе. — Думал, винцом разживусь. Винцо бы куда лучше. А все же освежился, освежился малость.
— Я только воду пью,— улыбнулась Фила. — Дома у меня еще найдется литр-другой вина, только в малом бочонке. Жду, когда покупатель появится. До тех пор не хочу его открывать.
— Жаль! А вообще-то дельно поступаешь! Винцо — те же деньги. Хотя за такие-то грибы, глянь, тут одни боровики. А нельзя ли это винцо в бочонок поменьше перелить?
— И не подумаю. Мало у меня дел, что ли? Не бежать же домой за вином? Захочу грибов, так и сама насобираю.
— И то правда. Только таких хороших не найдешь. Послушай, а что ты все одна? Одна тут работаешь?
— Да я просто немного пропалываю. А кой-где и подвязываю. Разве это работа? А вы уж ступайте! Там внизу вода лучше, свежая, холодная, гораздо холодней и лучше!
Да не тут-то было! Яно отложил корзинку, потом еще долго трещал, нес всякую околесицу, но в конце концов, сморенный солнцем да и, верно, собственной болтовней, повалился на стежку между виноградных кустов и запыхтел:
— Знаешь что, Филка? Я тут малость вздремну. Нынче я уж больно рано поднялся.
Филе это не понравилось.
— Вот уж ни к чему! И что это втемяшилось вам именно здесь ложиться? Тут и солнце припекать будет. Где-нибудь в другом месте, вон там внизу у ручья или еще где, в холодке вам бы лучше спалось.
— Работай себе спокойно! За меня не бойся, мне солнце не во вред. Подремлю маленько и пойду дальше.
Она злилась на него. Ну что с ним сделаешь, как его прогонишь? Вот и расплачивайся теперь, нечего было затевать тары-бары с таким чудаком-проходимцем! Однако бездельничать из-за него она не собирается!
Фила снова взялась за работу. Шла себе ровно по рядочку и у каждого-каждонького куста останавливалась, то и дело поглядывала на тропинку и потихоньку ворчала:
— Экой дурень, принесла же тебя нелегкая! Но уж коль охота, пекись на солнце
А из лесу что ни минута отзывалась иволга: «Фидлиолио! Тидлиалиа! Тидлиоалиолиалиа!»
— И ты еще тут браниться! — озлилась Фила и на иволгу. — Заткнись и проваливай отсюда, чтоб тебе подавиться гадкой гусеницей иль червяком, чтоб тебя разорвало!
Но через часок Яно пробудился. Если спал на самом деле. А то, может, просто притворялся. Но на солнышке человек легко забывается сном. Жара человека усыпляет, но она же и будит его.
Едва Яно продрал глаза, как тут же снова стал докучать:
— Филка, ты не серчай, но я с утра есть хочу. Нет ли чего пожевать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32