Нет, за бокалом вина ему такие разговоры вести явно не хотелось.
Он вдруг заметил, что она выглядит не очень-то привлекательно. Кожа у нее на лице была чересчур смуглая – или, пожалуй, желтоватая, – ив свете неярких электрических ламп на фоне беленых стен подвальчика она казалась какой-то неумытой. Под носом у нее темнели чуть пробивающиеся усики, и они были не единственной мужской чертой: спорила она, да и просто говорила тоже по-мужски – самоуверенно и свысока.
– Я, Пам, не способен вышвыривать людей на улицу, – сказал, он, – можете считать это ответом. Меня ведь самого совсем недавно вышвырнули. И мне, знаете ли, было не до шуток.
– Так вы, значит, оставили бы нас всех на работе, хотя делать нам здесь решительно нечего?
– Да. Оставил бы. При прочих равных условиях. – Грайс не смог бы объяснить, что означает его последняя фраза, но Пам не спросила. Она, слава богу, отрезвела – может быть, от чрезмерного возбуждения. Но при этом, как с огорчением заметил Грайс, потеряла к нему всякий интерес. Отставив бокал и взяв сумочку и перчатки, она равнодушно сказала:
– Ну вот и хорошо.
Их первая – а похоже, что и последняя – встреча подошла к концу. И Грайс подумал, что зря назвал ее тайным свиданием. Видимо, его просто экзаменовали. И он вовсе не был уверен, что успешно выдержал экзамен.
Молча открыв сумочку – Грайса больше не тянуло шутливо осведомиться о наборе казенных ручек, и он тоже смолчал, – Пам вынула из нее какую-то потрепанную брошюрку вроде политического манифеста или ученого трактата. Уж не собирается ли она завербовать его в Фабианское общество?
– Возьмите-ка, – сказала она. – Только не забудьте отдать, когда прочитаете, а то их осталось у нас очень мало.
Пам, стало быть, все же принесла ему пресловутый альбионский справочник. Если б это был жест дружелюбия – или, еще лучше, особого внимания, – Грайс, конечно, почувствовал бы теплую благодарность. Но Пам вела себя как суровый воспитатель.
– Спасибо, вы очень любезны. – Грайс надеялся, что в его голосе слышится оттенок холодного безразличия. – Но я уже ознакомился с ним – благодаря Копланду.
А вот этого говорить не следовало. Теперь придется как-то заметать следы.
– Он лежал на его архивном шкафу.
Пам, неизвестно почему – если только она не подозревала, что он лазал в шкаф за конфетами, – устремила на него один из тех странных взглядов, которыми она обменивалась с Сидзом в «Лакомщике», когда они препирались об альбионской труппе.
– И много вы узнали?
– Да не очень. Вот, к примеру, там есть длинный-предлинный перечень наших дочерних компаний, но ни словом не упомянуто, чем они – или сам «Коварный Альбион» – занимаются.
– Вы правы, – сказала Пам с тем же таинственным видом, который она напустила на себя тогда в «Лакомщике», бросив свое «Вот уж действительно» в ответ на Грайсов вопрос, чем занимается их фирма.
В «Лакомщике» ее заставил умолкнуть взгляд Сидза, но сейчас она замолчала без его помощи и, вставши, пошла к выходу, предоставив Грайсу решать самому, идти за ней или нет.
Однако, подымаясь по лестнице к входной двери, она на секунду остановилась – якобы чтоб надеть перчатки – и, окинув его задумчивым взглядом, интригующе сказала:
– Знаете, это может прозвучать глупо – да и выпили мы больше, чем нужно, – но я никак не могу сообразить, наблюдательный вы человек или нет. Вроде бы да, но иной раз вы не замечаете самых очевидных вещей.
– Я вообще-то стараюсь глядеть в оба, – немного обиженно пошутил Грайс, всем своим видом, однако, показывая, что ждет продолжения.
– Тогда, если вы заметите что-нибудь странное, обязательно мне скажите, ладно? – попросила Пам. – Только мне одной.
В каком смысле – что-нибудь странное?
Грайс хотел задать этот вопрос, но не успел: она так быстро взбежала по лестнице, что он догнал ее только на улице.
Им обоим сразу стало холодно. Пам, несмотря на свои частые, как она ему сказала, выпивки с миссис Рашман – когда их автобусы еще останавливались в одном месте, – чувствовала себя после трех рюмок вина на голодный желудок не лучше, чем Грайс.
– Меня тошнит, – слегка пошатываясь, пролепетала она. – Мне надо в туалет.
– Неплохая идея, – бодрясь, пробормотал Грайс. Догоняя Пам, он, к счастью, заметил туалеты на площадке между двумя маршами лестницы.
Когда он вышел – его довольно долго рвало, – дверь в дамский туалет была открыта. На улице он Пам не увидел, но ему показалось, что в отдалении слышится стук женских каблучков. Он неуверенно двинулся к остановке и, завернув за угол, увидел отъезжающий автобус. Пам даже не помахала ему на прощание – если только в полупустом автобусе с запотевшими стеклами стояла именно она.
Глава седьмая
Да, неудачный выдался у него вечерок.
В понедельник, как раз перед выносом мебели из отдела и за несколько дней до ее исчезновения, на работу после отпуска вышел Ваарт, и Грайс перебрался за стол Хакима, который уже загорал, наверно, в Альгарве.
Грайс ошибся: он заранее решил, что Ваарт похож на южноафриканского правителя – не Форстера, а того, другого, – но выяснилось, что нет. Он напоминал Мики Руни. И хотя, возможно, его отец в самом деле был южноафриканцем голландского происхождения, сам он выглядел как типичный лондонец. По выговору он походил на рабочего, а по характеру оказался критиканом.
Грайс давно уже обнаружил, что в любом отделе есть свой критикан. Иногда их бывало даже несколько, но один обязательно подымался над общим уровнем и порой превращался в отдельскую достопримечательность. Критикан, как ему и положено, критически относился ко всем обычаям фирмы, а на каждое проявление бюрократизма неизменно отзывался риторическим: «Видели вы что-нибудь подобное?», или «Ну не великолепно ли?», или – у Ваарта – «Ничего себе!» Критикан, впрочем, был обычно человеком незлобивым и даже полезным – если не перегибал, конечно, палку, – служа предохранительным, так сказать, клапаном, когда в конторском сообществе накапливалось чересчур много недовольства.
Ваарт, представленный Грайсу Сидзом, излучал грубоватую доброжелательность и даже помог ему перенести на Хакимов стол конторские принадлежности – «причиндалы», на его не слишком изысканном языке. Он вовсе не спешил поскорее запрячься и, держа, как рабочий, сигарету в согнутых пальцах, так что ее не было видно из-под ладони, принялся слоняться по отделу с явным намерением убить на это все утро.
Грайс уже знал, что, когда Ваарт приступит к работе, он должен будет следить за пополнением запасов канц-принадлежностей на Складе снабжения, связываясь при необходимости с Отделом централизованных закупок, расположенным на шестом этаже. Заказы в этот отдел шли, разумеется, за подписью Копланда – и такая ответственная работа была поручена, не в обиду Ваарту будь сказано, полуграмотному человеку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
Он вдруг заметил, что она выглядит не очень-то привлекательно. Кожа у нее на лице была чересчур смуглая – или, пожалуй, желтоватая, – ив свете неярких электрических ламп на фоне беленых стен подвальчика она казалась какой-то неумытой. Под носом у нее темнели чуть пробивающиеся усики, и они были не единственной мужской чертой: спорила она, да и просто говорила тоже по-мужски – самоуверенно и свысока.
– Я, Пам, не способен вышвыривать людей на улицу, – сказал, он, – можете считать это ответом. Меня ведь самого совсем недавно вышвырнули. И мне, знаете ли, было не до шуток.
– Так вы, значит, оставили бы нас всех на работе, хотя делать нам здесь решительно нечего?
– Да. Оставил бы. При прочих равных условиях. – Грайс не смог бы объяснить, что означает его последняя фраза, но Пам не спросила. Она, слава богу, отрезвела – может быть, от чрезмерного возбуждения. Но при этом, как с огорчением заметил Грайс, потеряла к нему всякий интерес. Отставив бокал и взяв сумочку и перчатки, она равнодушно сказала:
– Ну вот и хорошо.
Их первая – а похоже, что и последняя – встреча подошла к концу. И Грайс подумал, что зря назвал ее тайным свиданием. Видимо, его просто экзаменовали. И он вовсе не был уверен, что успешно выдержал экзамен.
Молча открыв сумочку – Грайса больше не тянуло шутливо осведомиться о наборе казенных ручек, и он тоже смолчал, – Пам вынула из нее какую-то потрепанную брошюрку вроде политического манифеста или ученого трактата. Уж не собирается ли она завербовать его в Фабианское общество?
– Возьмите-ка, – сказала она. – Только не забудьте отдать, когда прочитаете, а то их осталось у нас очень мало.
Пам, стало быть, все же принесла ему пресловутый альбионский справочник. Если б это был жест дружелюбия – или, еще лучше, особого внимания, – Грайс, конечно, почувствовал бы теплую благодарность. Но Пам вела себя как суровый воспитатель.
– Спасибо, вы очень любезны. – Грайс надеялся, что в его голосе слышится оттенок холодного безразличия. – Но я уже ознакомился с ним – благодаря Копланду.
А вот этого говорить не следовало. Теперь придется как-то заметать следы.
– Он лежал на его архивном шкафу.
Пам, неизвестно почему – если только она не подозревала, что он лазал в шкаф за конфетами, – устремила на него один из тех странных взглядов, которыми она обменивалась с Сидзом в «Лакомщике», когда они препирались об альбионской труппе.
– И много вы узнали?
– Да не очень. Вот, к примеру, там есть длинный-предлинный перечень наших дочерних компаний, но ни словом не упомянуто, чем они – или сам «Коварный Альбион» – занимаются.
– Вы правы, – сказала Пам с тем же таинственным видом, который она напустила на себя тогда в «Лакомщике», бросив свое «Вот уж действительно» в ответ на Грайсов вопрос, чем занимается их фирма.
В «Лакомщике» ее заставил умолкнуть взгляд Сидза, но сейчас она замолчала без его помощи и, вставши, пошла к выходу, предоставив Грайсу решать самому, идти за ней или нет.
Однако, подымаясь по лестнице к входной двери, она на секунду остановилась – якобы чтоб надеть перчатки – и, окинув его задумчивым взглядом, интригующе сказала:
– Знаете, это может прозвучать глупо – да и выпили мы больше, чем нужно, – но я никак не могу сообразить, наблюдательный вы человек или нет. Вроде бы да, но иной раз вы не замечаете самых очевидных вещей.
– Я вообще-то стараюсь глядеть в оба, – немного обиженно пошутил Грайс, всем своим видом, однако, показывая, что ждет продолжения.
– Тогда, если вы заметите что-нибудь странное, обязательно мне скажите, ладно? – попросила Пам. – Только мне одной.
В каком смысле – что-нибудь странное?
Грайс хотел задать этот вопрос, но не успел: она так быстро взбежала по лестнице, что он догнал ее только на улице.
Им обоим сразу стало холодно. Пам, несмотря на свои частые, как она ему сказала, выпивки с миссис Рашман – когда их автобусы еще останавливались в одном месте, – чувствовала себя после трех рюмок вина на голодный желудок не лучше, чем Грайс.
– Меня тошнит, – слегка пошатываясь, пролепетала она. – Мне надо в туалет.
– Неплохая идея, – бодрясь, пробормотал Грайс. Догоняя Пам, он, к счастью, заметил туалеты на площадке между двумя маршами лестницы.
Когда он вышел – его довольно долго рвало, – дверь в дамский туалет была открыта. На улице он Пам не увидел, но ему показалось, что в отдалении слышится стук женских каблучков. Он неуверенно двинулся к остановке и, завернув за угол, увидел отъезжающий автобус. Пам даже не помахала ему на прощание – если только в полупустом автобусе с запотевшими стеклами стояла именно она.
Глава седьмая
Да, неудачный выдался у него вечерок.
В понедельник, как раз перед выносом мебели из отдела и за несколько дней до ее исчезновения, на работу после отпуска вышел Ваарт, и Грайс перебрался за стол Хакима, который уже загорал, наверно, в Альгарве.
Грайс ошибся: он заранее решил, что Ваарт похож на южноафриканского правителя – не Форстера, а того, другого, – но выяснилось, что нет. Он напоминал Мики Руни. И хотя, возможно, его отец в самом деле был южноафриканцем голландского происхождения, сам он выглядел как типичный лондонец. По выговору он походил на рабочего, а по характеру оказался критиканом.
Грайс давно уже обнаружил, что в любом отделе есть свой критикан. Иногда их бывало даже несколько, но один обязательно подымался над общим уровнем и порой превращался в отдельскую достопримечательность. Критикан, как ему и положено, критически относился ко всем обычаям фирмы, а на каждое проявление бюрократизма неизменно отзывался риторическим: «Видели вы что-нибудь подобное?», или «Ну не великолепно ли?», или – у Ваарта – «Ничего себе!» Критикан, впрочем, был обычно человеком незлобивым и даже полезным – если не перегибал, конечно, палку, – служа предохранительным, так сказать, клапаном, когда в конторском сообществе накапливалось чересчур много недовольства.
Ваарт, представленный Грайсу Сидзом, излучал грубоватую доброжелательность и даже помог ему перенести на Хакимов стол конторские принадлежности – «причиндалы», на его не слишком изысканном языке. Он вовсе не спешил поскорее запрячься и, держа, как рабочий, сигарету в согнутых пальцах, так что ее не было видно из-под ладони, принялся слоняться по отделу с явным намерением убить на это все утро.
Грайс уже знал, что, когда Ваарт приступит к работе, он должен будет следить за пополнением запасов канц-принадлежностей на Складе снабжения, связываясь при необходимости с Отделом централизованных закупок, расположенным на шестом этаже. Заказы в этот отдел шли, разумеется, за подписью Копланда – и такая ответственная работа была поручена, не в обиду Ваарту будь сказано, полуграмотному человеку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80