ослепительная полоска света продолжает метаться вокруг нее.
– Голубого, – отвечаю я. – Голубой огонь…
– Замечательно, дорогая. Впивай его. Ощути всем нутром. Пусть он согреет тебя от головы до ног. Не бойся смотреть на него!
Неожиданно я кричу:
– О боже! Там что-то движется!
Серафина взволнованно наклоняется, поднося вазу вплотную к моему лицу.
– Смотри внимательней! Что ты видишь, говори?
– Я вижу… вижу…
Но тут мои глаза подводят меня. Свет слишком слепящ; все расплывается.
– Очень хорошо, – говорит Серафина, – Достаточно на один вечер. А ты, Виктор, – что ты видел?
– Но я ничего не видел, – отвечает он в замешательстве.
Серафина спокойно кивает:
– Всему свое время, всему свое время. С каждым вечером мы будем продвигаться немного дальше по пути к этой тайне.
Так оно и происходит. Каждый раз, когда мы заканчиваем Кормление Львов, она выставляет вазу. Каждый раз я вижу, как внутри ее вспыхивает яркий голубой огонь, и всегда там начинает что-то медленно шевелиться – думаю, что-то живое. Но что может жить в таком яростном огне? Наконец в одну из ночей мне удается справиться со своим зрением, ничто не дрожит, не расплывается в глазах. И я отчетливо вижу: «Живое существо! Ящерка!» Ибо это в самом деле похоже на ящерицу с быстрым ищущим язычком и мечущимся хвостом, и огонь лижет ее гибкое мерцающее тело.
– Какого цвета? – спрашивает Серафина.
Я теряю из виду существо; оно растворяется в сиянии. Я продолжаю смотреть, пока заслезившиеся глаза не высыхают.
– Спокойно, дитя, – предостерегает Серафина, – Смотри ласковей, приветливей. Попроси ее показаться тебе.
Я послушалась. Вместо того чтобы напрягать глаза, пытаясь что-то разглядеть, я умоляю существо в сосуде показаться мне. Постепенно ящерку становится видно, ее чешуйчатый бок объят огнем; она словно в облачении из огня.
– Она разноцветная, – говорю я, – Красная, серебряная, оранжевая.
– Что еще ты видишь?
– Она ходит в огне, но не сгорает.
– Можешь сказать, нравится ей огонь?
– Да. Она катается и резвится в нем.
Серафина подносит чашу Виктору.
– Теперь ты, Виктор. Ты тоже видишь это существо?
Но Виктор не настолько зорок. Хотя он старается изо всех сил, но видит только черный осадок на дне.
– Ничего не вижу! – нетерпеливо выпаливает он. – Нет там ничего, кроме дряни, которую ты набросала.
– Неважно, дитя, – успокаивает Серафина. – Со временем увидишь. Это животное – особый знак; это саламандра, возникающая из продуктов распада. Хотя она и может показаться свирепой, она – наш верный водитель. Она появляется как знак того, что нигредо завершается. Начинается возрождение – и в вас, и в сосуде. Помните: все, что вы видите в мире, должно прежде всего существовать в вас. Великое Делание не будет совершено, пока оно не совершится внутри вас. Самое важное: следите за тем, как ящерица появляется в огне. Огонь – ее элемент. Она наслаждается, будучи в огне, и так же вам пламя будет в наслаждение. Запомните мои слова: все на свете есть знак чего-то большего, что стоит за ним. Почему существуют отдельно мужчина и женщина? Зачем мужчина входит в женщину? Зачем мы созданы как двое, которые горят желанием соединиться? Затем, что важно единство. Ради этого стоит гореть всю жизнь.
– У тебя глаз быстрей, – говорит мне позже Виктор. – Я ничего не могу разглядеть в этой склянке. Или ты прикидываешься? – Он смотрит подозрительно, в голосе недоверие, и это между нами впервые.
– Я бы не пошла на такое! Не стала бы пытаться обмануть Серафину, не смогла бы.
– Возможно, вы обе меня дурачите.
– Зачем нам тебя дурачить? – изумляюсь я.
Он пожимает плечами и делает обиженное лицо:
– Вы женщины и не хотите допускать мужчин к таким делам.
– Это не так! – возмущаюсь я, – Я бы ничего не стала скрывать от тебя.
– Тогда почему я не вижу ящерицу? Я так напрягаю глаза, что, наверно, мог бы видеть сквозь каменную стену.
– Может, как раз потому, что слишком стараешься; слишком тебе не терпится. Смотри спокойней. Верь, что увидишь.
Но на другую ночь и на следующую, когда Серафина ставит сосуд, Виктор ничего не видит, и это его начинает бесить. Наконец он взрывается: «Я не способен это увидеть!» – и отказывается продолжать наш seance.
– Терпение, Виктор, – говорит Серафина. – Она явится тебе по-другому. Часто именно Soror видит первой эти знаки; таким способом саламандра проявляет осторожность.
Виктор раздосадован. На следующую ночь я из сочувствия к нему притворяюсь, что тоже ничего не вижу. Серафина озадачена.
– Ты уверена, дитя мое? – спрашивает она.
– Ничего… ничего нет. Никакой ящерицы, правда.
– Как интересно.
Серафину беспокоит мой ответ. Думаю, она знает, что у меня на уме, знает, что я лгу. Но я лгу оттого, что люблю Виктора. Я не хочу опережать его ни в чем.
Примечание редактора
Кормление Львов и влияние Тантры левой руки на европейскую алхимию
Эротический ритуал с загадочным названием «Кормление Львов», возможно, выполнялся Виктором и Элизабет наиболее часто, нежели иные упражнения, применяемые для обучения алхимиков. Я без колебания назвал бы его влияние на формирование их отношений самым важным и, очень возможно, самым губительным. Серия иллюстраций в «Лавандовой книге» изображает этот обряд таким образом: старик алхимик стоит на коленях в молитвенной позе перед своей помощницей. Она, раскинувшись, лежит на оттоманке, освещенная двойным кругом светильников, ее бедра бесстыдно раздвинуты. На следующем рисунке над ними изображены движущиеся солнце и луна, указывая на то, что алхимик проводит в таком положении всю ночь, не сводя с нее глаз. Взгляд его исследует каждую деталь женского тела, надолго задерживаясь на самых интимных.
В какой-то момент на протяжении ночи мудрец начинает галлюцинировать. Фигура помощницы превращается в его глазах в лес, освещенный яркой луной, деревья усыпаны цветами. Среди них вспыхивает пара глаз, потом другая. Два льва, золотой и зеленый, выходят из темноты женской вагины. Из их пасти капает кровь. Они приближаются к алхимику, погруженному в созерцание. Даже когда львы хватают его, это не нарушает его сосредоточенности. Львы пожирают его, не оставив и маленькой косточки. Они возвращаются в тело женщины, легко проходя в глубокую щель вульвы. В пасти у каждого кровавые куски алхимика. Далее следует рисунок, изображающий львов, укладывающихся спать в животе женщины. Утром, когда первые лучи солнца озаряют небосвод, львы исчезают; останки алхимика, принесенные львами в женское чрево, приобретают форму зародыша. На последнем рисунке женщина рожает алхимика, который появляется на свет вполне взрослым, сияющим мужчиной. Он поворачивается, опускается на колени между ее бедер и кладет поцелуй на ее лоно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123
– Голубого, – отвечаю я. – Голубой огонь…
– Замечательно, дорогая. Впивай его. Ощути всем нутром. Пусть он согреет тебя от головы до ног. Не бойся смотреть на него!
Неожиданно я кричу:
– О боже! Там что-то движется!
Серафина взволнованно наклоняется, поднося вазу вплотную к моему лицу.
– Смотри внимательней! Что ты видишь, говори?
– Я вижу… вижу…
Но тут мои глаза подводят меня. Свет слишком слепящ; все расплывается.
– Очень хорошо, – говорит Серафина, – Достаточно на один вечер. А ты, Виктор, – что ты видел?
– Но я ничего не видел, – отвечает он в замешательстве.
Серафина спокойно кивает:
– Всему свое время, всему свое время. С каждым вечером мы будем продвигаться немного дальше по пути к этой тайне.
Так оно и происходит. Каждый раз, когда мы заканчиваем Кормление Львов, она выставляет вазу. Каждый раз я вижу, как внутри ее вспыхивает яркий голубой огонь, и всегда там начинает что-то медленно шевелиться – думаю, что-то живое. Но что может жить в таком яростном огне? Наконец в одну из ночей мне удается справиться со своим зрением, ничто не дрожит, не расплывается в глазах. И я отчетливо вижу: «Живое существо! Ящерка!» Ибо это в самом деле похоже на ящерицу с быстрым ищущим язычком и мечущимся хвостом, и огонь лижет ее гибкое мерцающее тело.
– Какого цвета? – спрашивает Серафина.
Я теряю из виду существо; оно растворяется в сиянии. Я продолжаю смотреть, пока заслезившиеся глаза не высыхают.
– Спокойно, дитя, – предостерегает Серафина, – Смотри ласковей, приветливей. Попроси ее показаться тебе.
Я послушалась. Вместо того чтобы напрягать глаза, пытаясь что-то разглядеть, я умоляю существо в сосуде показаться мне. Постепенно ящерку становится видно, ее чешуйчатый бок объят огнем; она словно в облачении из огня.
– Она разноцветная, – говорю я, – Красная, серебряная, оранжевая.
– Что еще ты видишь?
– Она ходит в огне, но не сгорает.
– Можешь сказать, нравится ей огонь?
– Да. Она катается и резвится в нем.
Серафина подносит чашу Виктору.
– Теперь ты, Виктор. Ты тоже видишь это существо?
Но Виктор не настолько зорок. Хотя он старается изо всех сил, но видит только черный осадок на дне.
– Ничего не вижу! – нетерпеливо выпаливает он. – Нет там ничего, кроме дряни, которую ты набросала.
– Неважно, дитя, – успокаивает Серафина. – Со временем увидишь. Это животное – особый знак; это саламандра, возникающая из продуктов распада. Хотя она и может показаться свирепой, она – наш верный водитель. Она появляется как знак того, что нигредо завершается. Начинается возрождение – и в вас, и в сосуде. Помните: все, что вы видите в мире, должно прежде всего существовать в вас. Великое Делание не будет совершено, пока оно не совершится внутри вас. Самое важное: следите за тем, как ящерица появляется в огне. Огонь – ее элемент. Она наслаждается, будучи в огне, и так же вам пламя будет в наслаждение. Запомните мои слова: все на свете есть знак чего-то большего, что стоит за ним. Почему существуют отдельно мужчина и женщина? Зачем мужчина входит в женщину? Зачем мы созданы как двое, которые горят желанием соединиться? Затем, что важно единство. Ради этого стоит гореть всю жизнь.
– У тебя глаз быстрей, – говорит мне позже Виктор. – Я ничего не могу разглядеть в этой склянке. Или ты прикидываешься? – Он смотрит подозрительно, в голосе недоверие, и это между нами впервые.
– Я бы не пошла на такое! Не стала бы пытаться обмануть Серафину, не смогла бы.
– Возможно, вы обе меня дурачите.
– Зачем нам тебя дурачить? – изумляюсь я.
Он пожимает плечами и делает обиженное лицо:
– Вы женщины и не хотите допускать мужчин к таким делам.
– Это не так! – возмущаюсь я, – Я бы ничего не стала скрывать от тебя.
– Тогда почему я не вижу ящерицу? Я так напрягаю глаза, что, наверно, мог бы видеть сквозь каменную стену.
– Может, как раз потому, что слишком стараешься; слишком тебе не терпится. Смотри спокойней. Верь, что увидишь.
Но на другую ночь и на следующую, когда Серафина ставит сосуд, Виктор ничего не видит, и это его начинает бесить. Наконец он взрывается: «Я не способен это увидеть!» – и отказывается продолжать наш seance.
– Терпение, Виктор, – говорит Серафина. – Она явится тебе по-другому. Часто именно Soror видит первой эти знаки; таким способом саламандра проявляет осторожность.
Виктор раздосадован. На следующую ночь я из сочувствия к нему притворяюсь, что тоже ничего не вижу. Серафина озадачена.
– Ты уверена, дитя мое? – спрашивает она.
– Ничего… ничего нет. Никакой ящерицы, правда.
– Как интересно.
Серафину беспокоит мой ответ. Думаю, она знает, что у меня на уме, знает, что я лгу. Но я лгу оттого, что люблю Виктора. Я не хочу опережать его ни в чем.
Примечание редактора
Кормление Львов и влияние Тантры левой руки на европейскую алхимию
Эротический ритуал с загадочным названием «Кормление Львов», возможно, выполнялся Виктором и Элизабет наиболее часто, нежели иные упражнения, применяемые для обучения алхимиков. Я без колебания назвал бы его влияние на формирование их отношений самым важным и, очень возможно, самым губительным. Серия иллюстраций в «Лавандовой книге» изображает этот обряд таким образом: старик алхимик стоит на коленях в молитвенной позе перед своей помощницей. Она, раскинувшись, лежит на оттоманке, освещенная двойным кругом светильников, ее бедра бесстыдно раздвинуты. На следующем рисунке над ними изображены движущиеся солнце и луна, указывая на то, что алхимик проводит в таком положении всю ночь, не сводя с нее глаз. Взгляд его исследует каждую деталь женского тела, надолго задерживаясь на самых интимных.
В какой-то момент на протяжении ночи мудрец начинает галлюцинировать. Фигура помощницы превращается в его глазах в лес, освещенный яркой луной, деревья усыпаны цветами. Среди них вспыхивает пара глаз, потом другая. Два льва, золотой и зеленый, выходят из темноты женской вагины. Из их пасти капает кровь. Они приближаются к алхимику, погруженному в созерцание. Даже когда львы хватают его, это не нарушает его сосредоточенности. Львы пожирают его, не оставив и маленькой косточки. Они возвращаются в тело женщины, легко проходя в глубокую щель вульвы. В пасти у каждого кровавые куски алхимика. Далее следует рисунок, изображающий львов, укладывающихся спать в животе женщины. Утром, когда первые лучи солнца озаряют небосвод, львы исчезают; останки алхимика, принесенные львами в женское чрево, приобретают форму зародыша. На последнем рисунке женщина рожает алхимика, который появляется на свет вполне взрослым, сияющим мужчиной. Он поворачивается, опускается на колени между ее бедер и кладет поцелуй на ее лоно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123