– Ага, значит, ты считаешь, что эта прогулка дает ответ на вопрос, который витал в воздухе?
Я не успел договорить, как вдруг понял, о чем мог быть этот вопрос – обо мне, Нетршеске и о ней самой, – и щекам тут же стало жарко. Однако Люция моего румянца не заметила, она отвернулась и облокотилась о парапет. Я невольно скользнул взглядом по изгибам ее тела. В ее позе было некоторое кокетство, не слишком явное, но все-таки заметное. Меня это огорчило и тронуло одновременно. Да только я не из тех, кто мог бы воспользоваться ситуацией, что подтвердила и наша с ней первая встреча. Мне было жалко и ее, и себя.
Однако же меня влекло к ней. Я тоже оперся о парапет прямо рядом с ней и коснулся своим локтем ее. Она не отстранилась, но краешком глаза я заметил, что на лице у нее появилось выражение опасливости. Или я ошибся? Я наклонил голову и устремил взгляд в грязные водные глубины.
– Прогулка в качестве ответа? – она вернулась к разговору, который я почти уже выбросил из головы. – Может, это верный ответ, а может, и нет. Посмотри вон на тот мостик, видишь, там рядом что-то есть? Странно, что эта вещь попала в воду. Кто-нибудь уронил ее? Или от нее решил избавиться вор?
Я посмотрел туда, куда указывала Люция, и понял, что это тоже ответ на незаданный вопрос.
Я проводил Люцию до остановки трамвая и помог ей с коляской. При этом она легонько, чуть-чуть, погладила мое запястье. Как только она уехала, я вернулся к мостику и по почерневшей лесенке спустился в холодную грязную воду. Она достигала моих колен. Добравшись до торчавшей над поверхностью воды железяки, я взял ее в руки. Это оказалась большая рамная пила, застрявшая между двумя камнями на дне. У нее была новая синяя ручка и сломавшееся, не успевшее заржаветь полотно.
Новую пилу не станут выбрасывать из-за сломанного полотна. Зубья были огромными, изогнутыми и напоминали длинные когти хищного зверя. Я прекрасно знал, как выглядело бы полено, распиленное такой пилой. Оно казалось бы переломленным.
Престраннейший день, подобных которому в последнее время, к сожалению, все прибывало, закончился в моей комнате в Просеке. Я взял пилу с собой, решив как можно скорее передать ее в полицейскую лабораторию для анализа на присутствие крови. Я дал ей просохнуть и аккуратно обернул старыми газетами. Потом умылся, в темноте переоделся в пижаму и лег, довольный тем, что смогу показать Олеяржу кое-что новое. Уже засыпая, вспомнил, что не полил свои любимые цветы. Выбравшись из приятно нагревшейся постели, я зажег свет и наклонился за лейкой. И тут же выронил ее. Из вьющегося побега винограда, который только-только зазеленел, во все стороны шли густые мохнатые белые нити, они тянулись вверх, они изгибались, и самая длинная из них достигала едва ли не полуметра. Больше всего это напоминало седую бороду безумного старика.
XIV
Разорви свои путы, сбрось с глаз пелену.
Верно, только безумец в безумии мнит,
будто сам он вертит колесо, что давно им вертит.
[Т.С. ЭЛИОТ]
В понедельник я поднялся рано. Госпожа Фридова, которая с шести утра смотрела телевизор, этому обрадовалась. Она сделала яичницу из трех яиц с беконом и, поставив передо мной это королевское угощение, заявила, что я наверняка нашел работу, что это, мол, сразу видно. Я был не настолько безжалостен, чтобы отрицательно покачать головой, только промычал, набив рот хлебом, что у меня действительно кое-что намечается. Завтракая, я наблюдал, как за окном рождается грязное, желто-серое утро; кажется, собирался пойти снег. Ртуть в уличном термометре дрожала на нуле.
Тем временем снег пошел на телеэкране. Квартирная хозяйка ударила по телевизору, и рябь усилилась. Тогда она выключила его и подсела ко мне. Начала выспрашивать, чем я занимался в последние дни. Я извинился и ретировался в свою комнату, но она не отстала; у меня было не проветрено и повсюду валялись пледы. На крохотном письменном столике лежали три раскрытые книги, которые привлекли внимание госпожи Фридовой. Не дожидаясь моего разрешения, она принялась их разглядывать. «Хроника королевской Праги», «Пражские истории и легенды», «Говорящая архитектура Праги». Вопросительно подняв брови, она выразила надежду, что я не вернусь больше к прежней ненужной учебе. Успокоив ее, что мне это и в голову не приходило, я извлек из-под кровати пилу и сурово объявил, что немедленно отправляюсь в полицию. Она удивленно заморгала и молча покинула мою комнату, не заметив, к счастью, отвратительного растения.
Было еще слишком рано, но мне хотелось как можно быстрее оказаться за дверью. Я решил, что пойду пешком. Панельные дома спали, палисадники на склоне ежились от холода, тротуары молчали. Я не торопился. Жизнь кипела только на шоссе, в окнах машин то и дело мелькали человеческие лица – размытые овальные пятна. В этом сомнамбулическом, едущем в неизвестность городе я был исключением: один-единственный пешеход, благонамеренный путник. Я даже позволил себе грех самолюбования: когда мимо просвистел энный автобус, я попытался взглянуть на себя глазами одного из тех бледнолицых, что были в нем заточены, – индеец в потертом пончо, торопящийся в сторону леса с пилой наперевес. Разумеется, этот человек двигается, но в сравнении со скоростью автомобилей кажется, будто он стоит на месте и только имитирует движение. Лентяй эдакий, думает бледнолицый. Может, он ждет, что к нему кто-нибудь присоединится? Да кто же решится на такое, если чудовище по имени Время гонится за всеми по пятам, разевая свою страшную пасть? Ведь Время всегда начинает с неторопливых – с тех, кто не поспевает. С тех, кто не сумел обогнать его. В своих недрах оно сбивает человека с толку и заставляет его идти в обратную сторону.
Я лелеял слабую надежду столкнуться в полицейском управлении с Розетой, но когда около десяти вошел в просторный кабинет начальника, там был только Олеярж. Даже не оторвав взгляда от экрана компьютера, он сделал мне знак садиться. За большими окнами с поднятыми жалюзи с зеленоватого неба тихо падали снежные хлопья. Тротуары покрывал белый ковер, который, впрочем, наверняка исчезнет еще до полудня. Из-за туманных испарений Святоштепанская башня казалась тоньше, чем на самом деле.
Я развернул газеты, скрывавшие пилу, и положил ее на колени. Причем нарочно задел зубьями о металлический стул, чтобы привлечь внимание полковника.
Ожидаемого мною воодушевления Олеярж не выказал, однако находка заинтересовала его настолько, что он велел исследовать ее в лаборатории. Когда пилу унесли, полковник протянул мне какие-то фотографии.
– Первая пришла в четверг, вторая в пятницу, а третья – только что.
Я взял снимки и внимательно их рассмотрел. Они были очень темными, но кое-где сквозь черноту проступали более светлые места, отливавшие красным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84