– Видите вон тот замок?
Я поднял глаза к замку ребер свода. На нем красовался герб со львом.
– Бедняжка, – сказал Прунслик. – Каково ему было, когда на башне торчала эта глупая луковица? Фанфароны проклятые! Хищника – и того замучили! Хорошо еще, что они пустили сюда Грюбера.
– Вы говорите о превращении церкви в неоготическую?
– А о чем же еще? Я должен привести вас, вы нужны, отказы не принимаются, он не таков.
– Мне нужно куда-то идти? К Гмюнду?
– Поверьте, вы не пожалеете. Вы сегодня как-то медленно соображаете, да? И я еще тут под ногами верчусь, мешаю… – Он склонил ко мне голову – словно спичку поднес. – А может, мне это только кажется? Может, вы влюбились? Он хочет говорить с вами, вы же знаете, как он к вам привязан. Я о Гмюнде, а вовсе не о Розете, хотя к ней-то вы летели бы как на крыльях, а? Рыцарь любит вас больше, чем меня, и я не знаю, чем вы это заслужили; впрочем, неважно. Он изучит вас, прощупает, может, поругает, а может, выплатит аванс, чтобы вы были весь его – и ножки вверх.
– Ножки – что? Пожалуйста, выражайтесь яснее. Правильно ли я понял, что вы приглашаете меня в гостиницу к Гмюнду?
– Браво!
– Извините, но это невозможно. Не знаю, известно ли вам, что ночью произошло еще одно убийство… то есть я хочу сказать, что было совершено еще одно покушение, похожее на предыдущее, но со смертельным исходом. И полиция как раз пытается определить имя жертвы. Я могу им понадобиться. Я встречусь с господином Гмюндом в другой раз.
– Как это типично для полиции – расследовать то, что уже известно всем и каждому.
– Вы что-то знаете? Прошу вас, расскажите!
– Ничего существенного, не волнуйтесь. Это был один из тех, кого взялась охранять полиция. Но не преуспела – по обыкновению.
– Барнабаш?
– Вы тоже их путаете? Барнабаш, Ржегорж – Ржегорж, Барнабаш. Кажется, это был Ржегорж, но головой не ручаюсь. Его жена думала, что он уехал в командировку. Когда сыщики показали ей башмак, она уже больше так не думала. Рухнула как подкошенная.
– Надеюсь, они проявили деликатность. Ведь это для нее такой удар.
– Но лучше все же показать ботинок, чем заставлять ее опознавать волосатые обрубки, правда?
– У вас своеобразное чувство юмора, господин Прунслик.
– Спасибо.
– Скажите, а полицейские не упоминали о каком-нибудь булыжнике? Может, Барнабашу разбивали окно?
– Да уж, вы прирожденный Мегрэ, ничего не скажешь! Вообще-то мы говорим о Ржегорже. Так вот, я подобной ерундой не интересуюсь, странно, что вы этого еще не поняли. Кое-что я, впрочем, знаю. Нашли кран, с помощью которого эти негодяи, эти бесстыдники, чтобы их всех черт побрал и баран забодал…
– Это сделали? Кран, которым они это сделали?
– Грузовик с подъемной площадкой, механическая рука, одна из тех, что встречаются иногда на улицах. Оранжевая «Татра», ими пользуются, когда чинят фонари на столбах, теперь такие машины – почти музейный экспонат. И знаете, где она стояла? В сквере на Скотном рынке, то есть на Карловой площади; кажется, так нынче называется это место. Никто не обращал на нее внимания, полицейские были уверены, что это комбайн для сбора каштанов – пока кто-то не заметил, что у «Татры» ни сзади, ни спереди нет номеров.
– Как они связали ее с убийством?
– Пока еще не все ясно, но машина выглядит так подозрительно, что невольно хочется связать одно с другим. Представляете, ключи лежали прямо в кабине, на сиденье. Отпечатков никаких, да и то – идиот он, что ли?
– Да уж.
– Да уж, – энергично кивнул Прунслик и потер руки. – Ну разве это не подозрительно? Разве станет водитель тщательно протирать рычаг, руль и вообще всю кабину? Если, конечно, он не эстет, который всегда работает в перчатках.
Он победоносно оскалился, выставив напоказ желтые зубки, и я вынужден был с ним согласиться.
– И ни одного номера, – продолжал Прунслик, – ни одного! Ни на моторе, ни на шасси, ни на кузове – нигде! Кто-то вытравил их кислотой и закрасил эти места оранжевой краской. У этой «Татры» даже колеса оранжевые, такого вы еще наверняка не видели, неженка вы наша. Я слышал, будто в семидесятых Прага была так перекопана, что эти кары ездили даже по тротуарам.
– Я не из Праги. Но ведь только сумасшедший мог замести за собой следы столь тщательно, что возбудил этим подозрения.
– Я тоже думаю, что он псих. Олеярж совсем не такой идиот, каким кажется… я всегда говорил, что у него в голове есть еще кое-что, кроме той гадости, которая льется из ушей… и этих заметенных следов ему показалось мало. Он обратил внимание на еще одну деталь.
– На какую?
– На направление, в каком была развернута в сквере платформа. Она стояла странно, поперек газона. Если протянуть ось от лобового стекла, то вы аккурат наткнетесь на мачты перед Центром конгрессов, те самые, где утром нашли ноги. А знаете, что находится ровно посередке этого мысленного отрезка, который начинается на Карловой площади, а кончается напротив Вышеграда?
– Понятия не имею.
– Гадайте до трех раз, только не забудьте, что первое слово дороже второго.
– Пожалуйста, оставьте вы этот тон. Так что же там находится?
– Святой.
– Святой?
– Аполлинарий.
– Это… это поразительно интересное наблюдение. Но как оно может нам пригодиться? Меня занимает другое – к примеру, не знаете ли вы, куда отогнала полиция эту машину? Я хотел бы ее осмотреть: может, найду что-нибудь.
– Опоздали, наивный вы мой. Кран не удалось сдвинуть с места, и полиция решила отогнать его куда-нибудь завтра утром. Вот только охрану выставить не догадались. В этом вся полиция – дать спереть у себя из-под носа такую громадину! Олеярж запретил говорить об этом и велел ничего не рассказывать газетчикам. Надеюсь, вы тоже не станете расстраивать его расспросами?
Прунслик захихикал, зажмурил один глаз, глянул на меня другим – кристально синим, кристально прозрачным, кристально холодным – и добавил:
– Или все-таки станете?
XI
Когда бы я в себе смог оживить тот голос, то предчувствие, я так бы ликовал, что музыка звучала бы во мне, и из нее я прямо в воздухе дворец возвел.
[С.Т.КОЛРИДЖ]
Путь до гостиницы «Бувине», что стояла на улице под названием «На Здеразе», мы проделали пешком за двадцать минут. Тем временем совсем стемнело и подул холодный ветер. Машин становилось все больше, так что на Карловой площади даже возникла пробка. В витринах Вацлавского пассажа устанавливали пластмассовые елочки, усыпанные конфетти.
Прунслик говорил мало, и то, что он сказал, прозвучало не слишком вежливо, хотя и касалось Матиаша Гмюнда. Фальшиво-доверительным жестом взяв меня под руку, человечек вполголоса сообщил, что уважать Матиаша особо не за что, однако приходится плясать под его дудку, потому что он хорошо платит. Наш работодатель – всего лишь архитектор-неудачник, добавил Прунслик, мечтатель, помешавшийся на Средневековье и не признающий ничего из того, что появилось позже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84