Немцы перебрасывали на юг подкрепления. Близился конец войны, и он хотел дождаться его живым.
Мейер обрабатывал выделенные ему акры тощей земли, обходил больных, спал в полуденные часы, а ночью подолгу засиживался над книгами и за бутылкой.
Женщин Джимелло Миноре он сторонился по двум причинам: потому, что был разборчивым, а во-вторых, не хотел делить свое и так неопределенное будущее с какой-нибудь деревенской мегерой. Он ждал долго. И мог еще немного потерпеть.
Нина Сандуцци пришла к нему поздно ночью. Босиком, чтобы стук деревянных сандалий по булыжнику мостовой не перебудил всю деревню. Перелезла через стену, ограждавшую сад со стороны долины, чтобы ее не видели у двери доктора в столь поздний час. Когда она вошла в круг света, отбрасываемого настольной лампой, Мейер очнулся от дремоты и увидел ее.
– Нина! Как ты тут оказалась?
Она приложила палец к губам, призывая к тишине, и затем шепотом объяснила:
– В моем доме мужчина. Он – дезертир, раненый. У него пуля в плече, рана воспалилась, бедняга мечется и бредит, как в лихорадке. Ты не можешь пойти и взглянуть на него? Я принесла деньги.
Ее рука нырнула в вырез платья и появилась с пачкой мятых банкнот. Мейер протестующе замахал руками:
– Убери их, ради Бога. Кто-нибудь знает, что он у тебя?
– Нет. Этот человек пришел прошлой ночью. Я накормила его завтраком, и он провел в доме весь день. Когда я вернулась с работы, он уже бредил.
– Хорошо, я пойду с тобой.
Доктор закрыл книгу, притушил лампу, положил в саквояж инструменты, дезинфицирующие средства. Стояла тишина.
Они вышли в сад, перелезли через стену и направились к маленькой хижине.
Дезертир лежал на большой кровати, без сознания, длинный, костлявый, черноволосый, со щетиной на запавших щеках. Его глаза ничего не видели, с губ срывались слова и обрывки фраз. Мейер понял, что незнакомец говорит по-английски. Пикантная ситуация! Мало ему дезертира, так он напоролся на беглеца из английской армии! Ничего не сказав Нине, он склонился над кроватью, разрезал повязку на ране.
Обнажив рану, Мейер присвистнул. Кожа вокруг набухла, горела красным, из самой раны сочился желтый гной. Веселенькая его ждала работенка: придется оперировать без обезболивания, а этот несчастный все равно может умереть через несколько дней.
Он повернулся к Нине:
– Разожги огонь. Вскипяти котелок воды. А потом подержишь своего гостя, пока я буду оперировать.
Губы Нины разошлись в улыбке:
– Давно я не держала в объятиях мужчину, доктор. С удовольствием выполню твою просьбу.
Но удовольствия она не получила. Пуля застряла в кости. Мейеру потребовалось двадцать минут, чтобы вытащить ее, и Нина не отдыхала все это время.
Когда операция закончилась, они уложили мужчину на постель, сели за стол, выпили вина, поели хлеба.
– Здесь его оставлять нельзя, Нина. Если кто-то узнает о нем, считай, что тебе крышка.
Она изумленно уставилась на доктора:
– Ты хочешь, чтобы я выгнала его? Такого слабого, больного?
– Потом, – устало ответил Мейер. – Когда он поправится.
– Давай лучше подождем этого потом, – улыбнулась женщина.
Глядя на нее в свете керосиновой лампы, доктор впервые за годы, проведенные в Джимелло Миноре, почувствовал прилив желания. Безупречные линии греческого лица, стройная фигура, высокая, крепкая грудь и страсть, дремлющая под смуглой кожей. Кроме того, ее отличали ум и смелость. Она не стала бы вопить, как другие на ее месте. Оставалось только изумляться, что Мейер сотни раз проходил мимо нее и ничего не замечал.
Но, будучи человеком осторожным, привыкшим к воздержанию, он быстро допил вино и встал.
– Вот что, Нина. Состояние у него очень тяжелое, этот человек может умереть. Свари бульон и попробуй покормить его. Когда будешь уходить на работу, запри дверь и оставь ему вина и еду. Я не смогу прийти днем, но приду ночью, когда деревня заснет.
– Спасибо тебе, – ответила Нина. – Живя среди свиней, ты останешься человеком. – Она схватила его руку и быстро поцеловала ее. – А теперь иди, доктор, Я не привыкла к мужчинам в доме.
Он возвращался кружным путем, спотыкаясь на горном склоне и размышлял, а не является ли его воздержание, как и любые другие жертвы, напрасным. И не найдет ли он счастья с этой женщиной? В ссылке Мейер боялся одного, того самого, к чему подталкивали его враги: опуститься, сравняться с местными жителями, пристраститься к бутылке и деревенским проституткам, перестать стирать рубашки, забыть, как пользоваться вилкой и ножом за столом. До сих пор ему удавалось избежать всего этого. Может и с Ниной Сандуцци он не покатится в пропасть… Но риск все-таки был… Так не лучше ли забыть о ней и спокойно спать в своем доме.
Потребовалось больше недели, чтобы вывести незнакомца из критического состояния. Глубокая рана продолжала сочиться гноем, Мейер резал, менял дренажи и повязки. Не одну ночь он провел, сидя рядом с Ниной Сандуцци, наблюдая, как поднимается и спадает температура пациента, пока не начинало светлеть на востоке небо. Тогда он собирался, чтобы успеть домой до пробуждения деревни.
Приходя каждую ночь, он ждал встречи с Ниной. А покидая ее, чувствовал укол ревности, потому что она оставалась наедине с раненым, который уже немного ел и говорил в перерывах между приступами лихорадки.
Поначалу незнакомец держался настороженно, но, узнав, что Мейер – политический ссыльный, а Нина сильно рискует, укрывая его от властей, немного успокоился, но не рассказал им ничего нового, придерживаясь той версии, которую изложил Нине Сандуцци в первую ночь:
– Большего вам лучше не знать. Если вас будут допрашивать, вы сможете отвечать правдиво. Хотя надеюсь, что до этого не дойдет. Я – Джакомо Нероне, артиллерист из Реджо. И хочу добраться до Рима, где живет моя семья. Как по-вашему, доктор, когда я смогу отправиться в путь?
Мейер пожал плечами:
– Через полмесяца, может, через три недели, если рана снова не загноится. Но куда вы пойдете? Ходят слухи, что союзники высадились на севере. И продвигаются в глубь полуострова от Реджо. Добавьте к этому итальянские и немецкие части. Едва ли вам удастся далеко уйти. Вы не говорите на калабрийском диалекте. Вам снова придется прятаться… и где вы добудете еду?
Нероне печально улыбнулся, и от улыбки лицо его сразу помолодело:
– Но другого пути нет. Я же не могу оставаться здесь.
– А почему нет? – спросила Нина Сандуцци. – Здесь и дом, и постель, и еда. Конечно, условия не шикарные, но все лучше, чем умереть в канаве от чьей-то пули.
Мужчины переглянулись. Поколебавшись, Мейер кивнул:
– Возможно, она права. Кроме того… Если ситуация изменится, вы, возможно, сможете нам помочь.
Незнакомец покачал головой:
– Мне кажется, вы ошибаетесь, доктор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
Мейер обрабатывал выделенные ему акры тощей земли, обходил больных, спал в полуденные часы, а ночью подолгу засиживался над книгами и за бутылкой.
Женщин Джимелло Миноре он сторонился по двум причинам: потому, что был разборчивым, а во-вторых, не хотел делить свое и так неопределенное будущее с какой-нибудь деревенской мегерой. Он ждал долго. И мог еще немного потерпеть.
Нина Сандуцци пришла к нему поздно ночью. Босиком, чтобы стук деревянных сандалий по булыжнику мостовой не перебудил всю деревню. Перелезла через стену, ограждавшую сад со стороны долины, чтобы ее не видели у двери доктора в столь поздний час. Когда она вошла в круг света, отбрасываемого настольной лампой, Мейер очнулся от дремоты и увидел ее.
– Нина! Как ты тут оказалась?
Она приложила палец к губам, призывая к тишине, и затем шепотом объяснила:
– В моем доме мужчина. Он – дезертир, раненый. У него пуля в плече, рана воспалилась, бедняга мечется и бредит, как в лихорадке. Ты не можешь пойти и взглянуть на него? Я принесла деньги.
Ее рука нырнула в вырез платья и появилась с пачкой мятых банкнот. Мейер протестующе замахал руками:
– Убери их, ради Бога. Кто-нибудь знает, что он у тебя?
– Нет. Этот человек пришел прошлой ночью. Я накормила его завтраком, и он провел в доме весь день. Когда я вернулась с работы, он уже бредил.
– Хорошо, я пойду с тобой.
Доктор закрыл книгу, притушил лампу, положил в саквояж инструменты, дезинфицирующие средства. Стояла тишина.
Они вышли в сад, перелезли через стену и направились к маленькой хижине.
Дезертир лежал на большой кровати, без сознания, длинный, костлявый, черноволосый, со щетиной на запавших щеках. Его глаза ничего не видели, с губ срывались слова и обрывки фраз. Мейер понял, что незнакомец говорит по-английски. Пикантная ситуация! Мало ему дезертира, так он напоролся на беглеца из английской армии! Ничего не сказав Нине, он склонился над кроватью, разрезал повязку на ране.
Обнажив рану, Мейер присвистнул. Кожа вокруг набухла, горела красным, из самой раны сочился желтый гной. Веселенькая его ждала работенка: придется оперировать без обезболивания, а этот несчастный все равно может умереть через несколько дней.
Он повернулся к Нине:
– Разожги огонь. Вскипяти котелок воды. А потом подержишь своего гостя, пока я буду оперировать.
Губы Нины разошлись в улыбке:
– Давно я не держала в объятиях мужчину, доктор. С удовольствием выполню твою просьбу.
Но удовольствия она не получила. Пуля застряла в кости. Мейеру потребовалось двадцать минут, чтобы вытащить ее, и Нина не отдыхала все это время.
Когда операция закончилась, они уложили мужчину на постель, сели за стол, выпили вина, поели хлеба.
– Здесь его оставлять нельзя, Нина. Если кто-то узнает о нем, считай, что тебе крышка.
Она изумленно уставилась на доктора:
– Ты хочешь, чтобы я выгнала его? Такого слабого, больного?
– Потом, – устало ответил Мейер. – Когда он поправится.
– Давай лучше подождем этого потом, – улыбнулась женщина.
Глядя на нее в свете керосиновой лампы, доктор впервые за годы, проведенные в Джимелло Миноре, почувствовал прилив желания. Безупречные линии греческого лица, стройная фигура, высокая, крепкая грудь и страсть, дремлющая под смуглой кожей. Кроме того, ее отличали ум и смелость. Она не стала бы вопить, как другие на ее месте. Оставалось только изумляться, что Мейер сотни раз проходил мимо нее и ничего не замечал.
Но, будучи человеком осторожным, привыкшим к воздержанию, он быстро допил вино и встал.
– Вот что, Нина. Состояние у него очень тяжелое, этот человек может умереть. Свари бульон и попробуй покормить его. Когда будешь уходить на работу, запри дверь и оставь ему вина и еду. Я не смогу прийти днем, но приду ночью, когда деревня заснет.
– Спасибо тебе, – ответила Нина. – Живя среди свиней, ты останешься человеком. – Она схватила его руку и быстро поцеловала ее. – А теперь иди, доктор, Я не привыкла к мужчинам в доме.
Он возвращался кружным путем, спотыкаясь на горном склоне и размышлял, а не является ли его воздержание, как и любые другие жертвы, напрасным. И не найдет ли он счастья с этой женщиной? В ссылке Мейер боялся одного, того самого, к чему подталкивали его враги: опуститься, сравняться с местными жителями, пристраститься к бутылке и деревенским проституткам, перестать стирать рубашки, забыть, как пользоваться вилкой и ножом за столом. До сих пор ему удавалось избежать всего этого. Может и с Ниной Сандуцци он не покатится в пропасть… Но риск все-таки был… Так не лучше ли забыть о ней и спокойно спать в своем доме.
Потребовалось больше недели, чтобы вывести незнакомца из критического состояния. Глубокая рана продолжала сочиться гноем, Мейер резал, менял дренажи и повязки. Не одну ночь он провел, сидя рядом с Ниной Сандуцци, наблюдая, как поднимается и спадает температура пациента, пока не начинало светлеть на востоке небо. Тогда он собирался, чтобы успеть домой до пробуждения деревни.
Приходя каждую ночь, он ждал встречи с Ниной. А покидая ее, чувствовал укол ревности, потому что она оставалась наедине с раненым, который уже немного ел и говорил в перерывах между приступами лихорадки.
Поначалу незнакомец держался настороженно, но, узнав, что Мейер – политический ссыльный, а Нина сильно рискует, укрывая его от властей, немного успокоился, но не рассказал им ничего нового, придерживаясь той версии, которую изложил Нине Сандуцци в первую ночь:
– Большего вам лучше не знать. Если вас будут допрашивать, вы сможете отвечать правдиво. Хотя надеюсь, что до этого не дойдет. Я – Джакомо Нероне, артиллерист из Реджо. И хочу добраться до Рима, где живет моя семья. Как по-вашему, доктор, когда я смогу отправиться в путь?
Мейер пожал плечами:
– Через полмесяца, может, через три недели, если рана снова не загноится. Но куда вы пойдете? Ходят слухи, что союзники высадились на севере. И продвигаются в глубь полуострова от Реджо. Добавьте к этому итальянские и немецкие части. Едва ли вам удастся далеко уйти. Вы не говорите на калабрийском диалекте. Вам снова придется прятаться… и где вы добудете еду?
Нероне печально улыбнулся, и от улыбки лицо его сразу помолодело:
– Но другого пути нет. Я же не могу оставаться здесь.
– А почему нет? – спросила Нина Сандуцци. – Здесь и дом, и постель, и еда. Конечно, условия не шикарные, но все лучше, чем умереть в канаве от чьей-то пули.
Мужчины переглянулись. Поколебавшись, Мейер кивнул:
– Возможно, она права. Кроме того… Если ситуация изменится, вы, возможно, сможете нам помочь.
Незнакомец покачал головой:
– Мне кажется, вы ошибаетесь, доктор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72