Интересно, что вам удастся вытянуть из крестьян, монсеньор.
– Мне тоже, – честно признался Мередит.
– Но более всего меня занимают любовные дела Нероне. Я, честно говоря, не понимаю, как может идти речь о приобщении к святым человека, который соблазнил деревенскую девочку, обрюхатил ее, а затем бросил. Он прожил здесь достаточно долго, так что мог бы и жениться.
Мередит задумчиво кивнул:
– Тут возникают определенные проблемы объяснения как поступков, так и их мотивов. Но в принципе это не причина для того, чтобы не рассматривать дело Нероне в суде епископа. Классический пример – Августин из Гиппо. Он сожительствовал со многими женщинами, да и сам был незаконнорождённым. Однако, в конце концов, признан верным слугой господа.
– Но он и жил гораздо дольше Нероне.
– Ив этом вы совершенно правы. Тут и впрямь много загадок. Но я надеюсь, что, находясь здесь, я выясню все обстоятельства пребывания Нероне в Джимелли деи Монти. Но если исходить из классической теологии, нельзя игнорировать возможность внезапного и чудесного обращения грешника.
– Разумеется, если верить в чудеса, – сухо добавил художник.
– Тот, кто верит в Бога, обязательно верит в чудеса.
– Я в Бога не верю, – покачал головой Николас Блэк.
– Без Него мир не имеет смысла, – ответил Блейз Мередит. – И с Ним он достаточно жесток. Но… заставить человека верить невозможно. Так что давайте останемся при своих точках зрения, хорошо?
Но художник решил продолжить затронутую тему. Ему хотелось знать, кто же сидит перед ним в черной сутане.
– Я хотел бы верить. Но в католицизме столько профессионального тумана. Слишком много таинств.
– А как же без таинств, мой дорогой друг. Не будь их, отпала бы необходимость в вере.
– Но вы же не принимаете деяния Джакомо Нероне на веру, – возразил Блэк. – Вы же ведете официальное расследование.
– Тут речь идет о доказательствах, а не о вере.
Художник радостно хохотнул:
– Вам предстоит раскрыть немало тайн, монсеньор. Больше, чем вы себе представляете. А главное, ответить на вопрос, почему в Джимелло Миноре никто не хочет говорить о нем… даже графиня.
– Так она знала его? – оживился Мередит.
– Разумеется, знала. Сейчас она хочет, чтобы его сын начал работать у нее на вилле. Она была здесь, когда появился Нероне. И когда он умер. Как и все остальные. Никто из них не страдает потерей памяти. Но они ужасно скрытны. Впрочем, за обедом вы все увидите сами.
– А что в этом деле заинтересовало вас? – в вопросе слышалось легкое раздражение.
– Деревенская комедия. Вылившаяся в бенефис одного из участников. Занятно, знаете ли, вот и все. Я лишь сторонний наблюдатель. И поделился с вами своими мыслями… Если вы допили кофе, пойдемте в сад.
– Если вы не возражаете, я немного посижу здесь. А потом пойду прилягу.
– Как вам будет угодно. Я – художник. И не могу тратить попусту светлое время. Увидимся за обедом, монсеньор.
Мередит смотрел ему вслед, пока долговязый, худощавый художник не скрылся среди кустов. Ему приходилось встречать таких, как Блэк, даже в среде священнослужителей. Интересно, думал он, почему этот человек так зол на графиню, а она, тем не менее, не отказывает ему от дома. Да и графиня ушла от прямого ответа, когда он попросил ее о помощи, и пообещала вернуться к этому за обедом.
Доктор Альдо Мейер сидел на кухне и смотрел, как Нина Сандуцци чистит его ботинки, гладит рубашку и пиджак последнего приличного костюма. Он тоже думал о предстоящем обеде. После вечерней сцены с графиней доктор было решил, что никуда не пойдет, но, здраво поразмыслив, понял, что идти необходимо. Нельзя сдаться без боя графине и ее изворотливому кавалеру, Николасу Блэку.
К сожалению, Мейер никак не мог определиться, за что он собирался драться. За интересы Нины и Паоло Сандуцци, да. Но этого недостаточно, чтобы объяснить его стремление увидеться с английским священником и принять активное участие в дальнейшей судьбе Джакомо Нероне.
Он искал причину своих прошлых неудач и ориентиры, ради которых стоило жить дальше. И ему казалось, что Блейз Мередит поможет и с первым, и со вторым. Часть ответа могла содержаться в бумагах Джакомо Нероне, которые все еще лежали в ящике комода, ибо он не находил в себе мужества взглянуть на них.
Несколько раз Мейер брал сверток в руки и начинал развязывать ленту, но потом клал его назад, боясь той боли и стыда, которые мог испытать, читая написанное Нероне. Бумаги эти, словно письма отвергнутой любовницы, напомнили бы ему о тех днях, когда он не проявил себя мужчиной. Рано или поздно придется прочитать это, но он еще мог потянуть время.
Нина Сандуцци оторвалась от глаженья:
– Я все думала о Паоло. И решила, что ему следует начать работать у графини.
У Мейера даже отвисла челюсть:
– Что ты говоришь, женщина! Почему?
– Во-первых, потому, что там будет Розетта, и я думаю, что общение с ней пойдет ему на пользу. Она становится женщиной и будет бороться за то, что хочет получить. К тому же. она будет рассказывать мне, что делается на вилле. Иначе, только она начнет работать, Паоло не останется ничего другого, как бездельничать да бродить по холмам… и художник сможет заманить его в свои сети.
– Но там будет и графиня! – напомнил Мейер. – Она тоже женщина. Старше Розетты и умнее ее.
– Я думала и об этом, – кивнула Нина. – Но там будет и священник. Он придет ко мне, как приходили другие, и я скажу ему, что происходит на вилле. Я попрошу его приглядеть за Паоло.
– Он может не поверить тебе.
– Если я скажу ему все остальное… о Джакомо… я думаю, он мне поверит.
Мейер изумленно уставился на нее:
– Вчера ты решила ничего ему не говорить. Что заставило тебя изменить решение? А твое обещание Джакомо?
– Мальчик гораздо важнее обещания. И, кроме того… вчера вечером я, как обычно, молилась Джакомо. Я не видела его, не слышала… у меня осталась лишь рубашка, которую он носил, когда его убили, с дырами от пуль вокруг сердца. Но теперь я знаю, что он этого хочет, и поэтому я все расскажу.
– Мне кажется, что умерев, люди не могут изменить своей точке зрения, – Мейер попытался обратить все в шутку, но лицо Нины осталось серьезным.
– Он ничего и не менял. Просто раньше время было неподходящее, а теперь пришла пора рассказать обо всем. Священник придет ко мне, когда будет готов к разговору. И узнает от меня обо всем.
Мейер пожал плечами:
– Что тут говорить, ты вольна делать все, что захочешь. Но прежде чем мальчик пойдет на виллу, я хотел бы поговорить с ним.
– Я собиралась прислать его к тебе. Ты прочитал бумаги Джакомо?
– Еще нет.
– Тебе не следует бояться, – с искренней нежностью сказала она. – В нем не было ненависти к тебе, даже в самом конце. Не будет он позорить тебя и теперь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
– Мне тоже, – честно признался Мередит.
– Но более всего меня занимают любовные дела Нероне. Я, честно говоря, не понимаю, как может идти речь о приобщении к святым человека, который соблазнил деревенскую девочку, обрюхатил ее, а затем бросил. Он прожил здесь достаточно долго, так что мог бы и жениться.
Мередит задумчиво кивнул:
– Тут возникают определенные проблемы объяснения как поступков, так и их мотивов. Но в принципе это не причина для того, чтобы не рассматривать дело Нероне в суде епископа. Классический пример – Августин из Гиппо. Он сожительствовал со многими женщинами, да и сам был незаконнорождённым. Однако, в конце концов, признан верным слугой господа.
– Но он и жил гораздо дольше Нероне.
– Ив этом вы совершенно правы. Тут и впрямь много загадок. Но я надеюсь, что, находясь здесь, я выясню все обстоятельства пребывания Нероне в Джимелли деи Монти. Но если исходить из классической теологии, нельзя игнорировать возможность внезапного и чудесного обращения грешника.
– Разумеется, если верить в чудеса, – сухо добавил художник.
– Тот, кто верит в Бога, обязательно верит в чудеса.
– Я в Бога не верю, – покачал головой Николас Блэк.
– Без Него мир не имеет смысла, – ответил Блейз Мередит. – И с Ним он достаточно жесток. Но… заставить человека верить невозможно. Так что давайте останемся при своих точках зрения, хорошо?
Но художник решил продолжить затронутую тему. Ему хотелось знать, кто же сидит перед ним в черной сутане.
– Я хотел бы верить. Но в католицизме столько профессионального тумана. Слишком много таинств.
– А как же без таинств, мой дорогой друг. Не будь их, отпала бы необходимость в вере.
– Но вы же не принимаете деяния Джакомо Нероне на веру, – возразил Блэк. – Вы же ведете официальное расследование.
– Тут речь идет о доказательствах, а не о вере.
Художник радостно хохотнул:
– Вам предстоит раскрыть немало тайн, монсеньор. Больше, чем вы себе представляете. А главное, ответить на вопрос, почему в Джимелло Миноре никто не хочет говорить о нем… даже графиня.
– Так она знала его? – оживился Мередит.
– Разумеется, знала. Сейчас она хочет, чтобы его сын начал работать у нее на вилле. Она была здесь, когда появился Нероне. И когда он умер. Как и все остальные. Никто из них не страдает потерей памяти. Но они ужасно скрытны. Впрочем, за обедом вы все увидите сами.
– А что в этом деле заинтересовало вас? – в вопросе слышалось легкое раздражение.
– Деревенская комедия. Вылившаяся в бенефис одного из участников. Занятно, знаете ли, вот и все. Я лишь сторонний наблюдатель. И поделился с вами своими мыслями… Если вы допили кофе, пойдемте в сад.
– Если вы не возражаете, я немного посижу здесь. А потом пойду прилягу.
– Как вам будет угодно. Я – художник. И не могу тратить попусту светлое время. Увидимся за обедом, монсеньор.
Мередит смотрел ему вслед, пока долговязый, худощавый художник не скрылся среди кустов. Ему приходилось встречать таких, как Блэк, даже в среде священнослужителей. Интересно, думал он, почему этот человек так зол на графиню, а она, тем не менее, не отказывает ему от дома. Да и графиня ушла от прямого ответа, когда он попросил ее о помощи, и пообещала вернуться к этому за обедом.
Доктор Альдо Мейер сидел на кухне и смотрел, как Нина Сандуцци чистит его ботинки, гладит рубашку и пиджак последнего приличного костюма. Он тоже думал о предстоящем обеде. После вечерней сцены с графиней доктор было решил, что никуда не пойдет, но, здраво поразмыслив, понял, что идти необходимо. Нельзя сдаться без боя графине и ее изворотливому кавалеру, Николасу Блэку.
К сожалению, Мейер никак не мог определиться, за что он собирался драться. За интересы Нины и Паоло Сандуцци, да. Но этого недостаточно, чтобы объяснить его стремление увидеться с английским священником и принять активное участие в дальнейшей судьбе Джакомо Нероне.
Он искал причину своих прошлых неудач и ориентиры, ради которых стоило жить дальше. И ему казалось, что Блейз Мередит поможет и с первым, и со вторым. Часть ответа могла содержаться в бумагах Джакомо Нероне, которые все еще лежали в ящике комода, ибо он не находил в себе мужества взглянуть на них.
Несколько раз Мейер брал сверток в руки и начинал развязывать ленту, но потом клал его назад, боясь той боли и стыда, которые мог испытать, читая написанное Нероне. Бумаги эти, словно письма отвергнутой любовницы, напомнили бы ему о тех днях, когда он не проявил себя мужчиной. Рано или поздно придется прочитать это, но он еще мог потянуть время.
Нина Сандуцци оторвалась от глаженья:
– Я все думала о Паоло. И решила, что ему следует начать работать у графини.
У Мейера даже отвисла челюсть:
– Что ты говоришь, женщина! Почему?
– Во-первых, потому, что там будет Розетта, и я думаю, что общение с ней пойдет ему на пользу. Она становится женщиной и будет бороться за то, что хочет получить. К тому же. она будет рассказывать мне, что делается на вилле. Иначе, только она начнет работать, Паоло не останется ничего другого, как бездельничать да бродить по холмам… и художник сможет заманить его в свои сети.
– Но там будет и графиня! – напомнил Мейер. – Она тоже женщина. Старше Розетты и умнее ее.
– Я думала и об этом, – кивнула Нина. – Но там будет и священник. Он придет ко мне, как приходили другие, и я скажу ему, что происходит на вилле. Я попрошу его приглядеть за Паоло.
– Он может не поверить тебе.
– Если я скажу ему все остальное… о Джакомо… я думаю, он мне поверит.
Мейер изумленно уставился на нее:
– Вчера ты решила ничего ему не говорить. Что заставило тебя изменить решение? А твое обещание Джакомо?
– Мальчик гораздо важнее обещания. И, кроме того… вчера вечером я, как обычно, молилась Джакомо. Я не видела его, не слышала… у меня осталась лишь рубашка, которую он носил, когда его убили, с дырами от пуль вокруг сердца. Но теперь я знаю, что он этого хочет, и поэтому я все расскажу.
– Мне кажется, что умерев, люди не могут изменить своей точке зрения, – Мейер попытался обратить все в шутку, но лицо Нины осталось серьезным.
– Он ничего и не менял. Просто раньше время было неподходящее, а теперь пришла пора рассказать обо всем. Священник придет ко мне, когда будет готов к разговору. И узнает от меня обо всем.
Мейер пожал плечами:
– Что тут говорить, ты вольна делать все, что захочешь. Но прежде чем мальчик пойдет на виллу, я хотел бы поговорить с ним.
– Я собиралась прислать его к тебе. Ты прочитал бумаги Джакомо?
– Еще нет.
– Тебе не следует бояться, – с искренней нежностью сказала она. – В нем не было ненависти к тебе, даже в самом конце. Не будет он позорить тебя и теперь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72