Наригорм проследила взглядом, как Зофиил возвращается к лошади, потом вложила маленькую холодную руку в мою ладонь, как на ярмарке в Иванов день, и прошептала:
– Ты не доберешься до Йорка, камлот. Мы поедем на восток, вот увидишь.
Деревню мы миновали так быстро, как только можно двигаться под дождем по раскисшей дороге. Ксанф бежала рысцой; казалось, она не меньше нашего торопится оставить злополучное селение позади. Ничего похожего с ней не было несколько недель. Она постоянно закатывала глаза и прядала ушами, как будто за ней кто-то гонится. Говорят, лошади чуют смерть, но, возможно, ей просто не нравился запах дыма.
С наступлением сумерек дорога стала более опасной. Мы снова ехали через лес, и под деревьями было темнее, чем на открытой местности, но никто не предлагал остановиться на ночлег. Звон колоколов преследовал нас долго после того, как деревня скрылась из вида. Лишь когда последние отзвуки растаяли в шуме ветра, мы сделали остановку, чтобы зажечь фонарь на фургоне, и дальше двинулись, крепко держась за мокрые доски кузова – не столько из понятного страха оступиться на мокрой дороге, сколько из чувства, что это наш единственный дом, единственная надежная вещь, за которую можно схватиться.
Впереди между деревьями показались алые отблески и более яркие желтые точки, похожие на фонари. Мы в страхе переглянулись. Однако здесь не чувствовалось зловещего серного духа, только приятный, здоровый аромат горящего дерева. Мы обогнули поворот дороги и оказались перед длинным приземистым строением – очевидно, какой-то мастерской. Передней стены не было, и мы отчетливо видели две печи с плотно закрытыми дверцами. У каждой имелось по паре больших педальных мехов. Надо думать, ремесло, которым здесь занимались, требовало сильного жара. Третья печь, по форме напоминавшая хлебную, была без дверцы; нутро ее светилось алым. Рядом на козлах были разложены длинные металлические трубки, большие щипцы и обугленные доски. Подле козел стояли бочонки с водой.
Двое учеников спали на полу, четверо или пятеро на поляне поддерживали огонь под большими чугунными котлами, из которых вырывались клубы пара. Сама поляна была расчищена и утрамбована так, что не осталось и травинки. На ней стояли еще несколько печей, а чуть поодаль были сложены в штабеля поленья, за которыми виднелись несколько домишек. Все пропахло горелой древесиной вяза – чистый, свежий запах после серного смрада, оставленного нами позади.
Как раз когда Зофиил остановил фургон, из-за мастерской вышел человек лет двадцати пяти и с удивлением уставился на нас. Ученики, тоже заметившие незнакомцев, бросили работу. Человек, вышедший из-за мастерской, замахал на них.
– А ну не зевать! Если поташ не будет готов к первому свету, хозяин из меня кишки вынет и на подвязки пустит, а я в таком случае обещаю вам то же.
Он двинулся к нам и остановился, не дойдя до фургона нескольких шагов.
– Откуда вы, добрые господа?
Зофиил указал туда, откуда мы приехали, и, заметив ужас на лице мастерового, поспешил добавить:
– Мы знаем, что в деревне чума, но не тревожься, мой друг, мы объехали ее стороной, и больных среди нас нет. А у вас все ли хорошо?
Подмастерье не успел ответить, потому что из темноты раздался гулкий голос:
– Мы все здоровы, хвала Пресвятой Деве!
На свет выступил седовласый человек; руки и лицо его покрывали шрамы от старых ожогов.
– Я – Михаель, мастер-стеклодув. – Он поклонился. – Это мой подмастерье, Хью. Хотя правильнее сказать, что теперь он здесь мастер – его молодые пальцы куда ловчее моих старых. Но ведь так должно быть, верно?
Мы с Родриго сразу узнали акцент.
– Е un fratello veneziano? – с жаром спросил музыкант.
– Si, si.
Оба итальянца, улыбаясь во весь рот, обнялись с такой страстью, словно брат нашел давно пропавшего брата. Они начали представлять всех, кто был рядом, прерываясь лишь затем, чтобы вновь обняться и хлопнуть друг друга по спине.
Наконец мастер Михаель развел руки так, словно хотел разом прижать нас всех к груди.
– Заходите, заходите, вам надо поесть и выпить. Ночь проведете здесь. Мягкой постели предложить не могу, а вот теплую – обещаю! – Он со смехом указал на печи и продолжил, обращаясь к подмастерью: – Хью, принимай гостей. Не каждый день я встречаю двух соотечественников, так что давайте есть, пока можно. Сегодня будем веселиться, а завтра снова за работу – смотри, чтобы ребята не забывали подкидывать дрова!
Ученики, сообразив, что хозяин на радостях устраивает угощение, от которого им тоже перепадет, бросились нам помогать. Они поставили Ксанф под навес вместе с двумя волами, которые по праздникам возили на ярмарку фургон с товаром, а по будням волоком таскали бревна из леса. Сигнусу в кои-то веки не пришлось добывать для лошади корм, а один из учеников даже сунул ей яблоко, чем заслужил вечную благодарность и Ксанф, и Сигнуса.
Михаель – отличный хозяин, шепотом сообщили ученики, строгий, но добрый, приходит в бешенство, если кто-нибудь ошибется в работе, но быстро отходит, а главное, справедлив. Понять его вспышки было нетрудно; оплошность при лепке горшка заканчивается лишь испорченным горшком, а вот неловкое обращение с расплавленным стеклом чревато ожогами, от которых можно и умереть. Ребята были толковые, расторопные – других в этом деле не держат.
Из мастерской быстро убрали козлы, бочонки и вообще все, что можно было вынести, а на их место поставили табуретки, мешки, скамьи, чтобы сидеть. На них же нам предстояло спать ночью. Один из учеников, закрывая лицо толстой кожаной рукавицей, подложил дров в топку печи, в которой стекло разогревают перед обработкой, сноровисто отпрыгнул, когда полетели искры, и захлопнул дверцу, чтобы жар сохранялся до утра. Уже много недель нам не было так тепло, как здесь, рядом с пылающими печами. Очень скоро от нашей одежды пошел пар. Только согревшись окончательно, понимаешь, как холодно тебе было прежде. Придвигая мокрые башмаки к раскаленной печи, каждый, наверное, как и я, думал, что никакая сила не заставит его отсюда уйти.
Гороха, муки и бобов у обитателей мастерской, как у всех в здешнем краю, давно не осталось, но в отличие от горожан они могли собирать в лесу плоды, грибы и травы, а ученики прекрасно владели пращой. На огонь поставили огромный котел. Судя по бараньим костям, которые разварились так, что ломались от прикосновения, его никогда полностью не опорожняли – просто доливали каждый раз воду и сыпали то, что удалось добыть: дикий лук и чеснок, щавель, крапиву и мелкую дичь.
Плезанс и Адела тут же включились в готовку, и даже Зофиил, захваченный общим духом, принес последнюю нашу муку и соленое масло. У одного из учеников были охотничьи хорьки; он сходил в лес, прихватив с собой Жофре и Осмонда, и вскорости уже несколько упитанных кроликов жарились на вертелах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114