Внешне все обстояло благополучно, а в опытах возникла заминка. Вопреки логике просветы сосудов от тепла не расширялись, а суживались, законы физики и физиологии были посрамлены.
– Константин Михайлович, – жаловался помощник ученому, – артерии и капилляры испытуемых ведут себя странно: они откликаются на тепло, как на холод.
– Проверьте методику, – предложил Быков. – Прежде чем отчаиваться, посоветуйтесь с аппаратурой.
Рогов с завидным искусством стал прибавлять и снижать температуру воды в змеевике, варьировать, как изысканный кулинар и дегустатор, шкалу тепла от одного градуса до границы терпимого. После многократных повторений неведомая помеха сразу исчезла, и сосуды стали от тепла расширяться.
Новые затруднения возникли, когда вспыхивала красная лампочка. Свет ее сужал сосуды, как ни жарко пылал змеевик.
На эту жалобу помощника ученый только пожал плечами:
– Я уже говорил вам, что наши сосуды, как пугливая барышня, опасаются всего на свете, всегда готовы сузить свои просветы. И неожиданно нагрянувший жар, и вспышка электрической лампочки, и многое другое приводит их в волнение. На это следует ответить упорством: вы снова и снова повторяете свое, защита слабеет, и вы можете делать что угодно. Такова логика обороны и нападения.
Это был намек на пристрастие Рогова к логическим понятиям. Улыбка аспиранта подтвердила, что ироническое замечание ученого достигло цели.
Совет прошел не без пользы: Рогов до тех пор повторял сочетания света и тепла, пока вспышка лампы, подобно горячей струе, не стала расширять просветы сосудов.
– До чего они капризны! – жаловался друзьям молодой аспирант. – Я теряюсь порой и не знаю, что с ними делать…
Много хлопот причиняют ему также испытуемые…
– Просишь, умоляешь их: «Сидите без мыслей и дум, что у вас за манера размышлять? И думать, казалось бы, не о чем. Забудьте о своих делах и заботах!» Так нет же, сидит себе этакий упрямец, всякие прелести и ужасы лезут ему в голову, а сосуды то и дело скачут. «О чем вы думаете? – скажешь ему. – Вы мне опыт портите!..»
Однажды, когда Быков вмешался в работу, произошло нечто невообразимое: все временные связи исчезли, хоть опыт бросай.
– Что мы наделали! – спохватился Рогов. – Испытуемого отделяет от нас тонкая перегородка, отсюда все слышно. Вы новый для него раздражитель, и вот результат – сумбур и непоследовательность в состоянии сосудов.
Уж эти сосуды! Ни секунды они не бывают спокойными.
– Ничего с ними не поделаешь, они и ночью не отдыхают, – пошутил Быков. – Особенно если приснится неладное.
Когда временные связи были упрочены, ученый спросил помощника:
– Какой следующий шаг предложили бы вы?
Это был трудный вопрос, непосильная задача для Рогова, и он промолчал.
– Хотите, подскажу вам? Сосуды сужаются под звучанье метронома, отбивающего сто двадцать ударов в минуту, и расширяются при зажигании лампочки красного цвета. Что, если уменьшить частоту колебаний маятника до шестидесяти и вместо красной зажигать зеленую лампу? Отметит ли кровеносная система эту разницу?
Рогов пожал плечами и тоном, в котором трудно было отличить иронию от недоумения, сказал:
– Вы словно хотите проверить слух и зрение сосудов.
– Нас интересует, – возразил Быков, – насколько полон контроль головного мозга, как тонко он различает сигнализацию. Если большие полушария учтут изменения в окраске лампы или в частоте колебаний метронома, можно будет с уверенностью признать, что ни одна перемена в сосудах не проходит без участия коры полушарий.
Метроном, отбивающий сто двадцать ударов в минуту, и потоки холодной воды были снова приведены в действие. Все шло как обычно: стук аппарата уже на восьмом сочетании сужал сосуды руки. Помощник ученого взволнованно следил за стрелкой часов. Сейчас профессор изменит частоту колебаний маятника и стук станет реже. «Почует ли это организм? Перестроит ли свой ответ? Неужели различит? – задавал себе Рогов вопросы. – Возможна ли такая поразительная точность?» Решалась судьба опыта и судьба молодого экспериментатора. После удачи ему уже не расстаться с Быковым, не расстаться никогда.
Частоту колебаний маятника изменили. Стук стал реже. Рука испытуемого лежала в змеевике, плотно касаясь его стенок; внешне все обстояло по-прежнему, а кровеносные сосуды не сокращались. То, что было достижимо при ста двадцати колебаниях в минуту, при шестидесяти стало невозможным. Зеленая лампочка не могла добиться того, что удавалось красной.
– Мы можем себя поздравить, – сказал Быков. – Временные связи – тонкая штука. Кору мозга не обманешь, она умеет отличить ложную тревогу…
Профессор был ласков, он жал руку помощнику, мало напоминая сейчас прежнего Быкова, подчас резкого и недоброго во время работы.
Отчего мы краснеем и бледнеем!
С некоторых пор Рогов стал осаждать Быкова расспросами. То, что интересовало его, имело одинаковое отношение и к физиологии и к психологии. Ему хотелось понять, как может, например, человек меняться в лице, краснеть и бледнеть мгновенно. Ведь всякому раздражению соответствует определенная перемена в состоянии сосудов: либо они расширяются – и краска заливает лицо, либо сужаются – и покровы бледнеют.
По приливу крови к ушам определяют также психическое состояние животных. Такая особенность наблюдается и у некоторых людей.
Ученый объяснил это своеобразной природой душевных волнений, которые вызывают «игру сосудодвигателей». Он ссылался на психологию, но обосновать это физиологически избегал.
– Мы наблюдаем нередко, – не унимался помощник, – что одна и та же психическая причина, один и тот же раздражитель вызывает одновременно противоположные отклики организма. Где закономерность? Как это объяснить?
– Где закономерность? – как бы про себя повторил ученый. – В самом деле любопытно. Хорошо бы разобраться в этом механизме, он обещает быть интересным.
– Я наблюдал это, – сказал Рогов, – в одном из моих опытов.
У змеевика сидел молодой человек. Его сосуды на звонок отвечали сужением, а на электрический свет – расширением. Чередуя слишком часто холод и тепло в змеевике, Рогов заметил, что деятельность сосудов извратилась: они расширялись от холода и сужались от тепла… «Что это у вас сегодня вода не холодная?» – спросил испытуемый, когда рука его лежала в ледяном змеевике. И условные раздражители вызывали извращенный ответ – звонок действовал не как холод, а как тепло, свет не расширял, а сужал сосуды. Когда в один из таких моментов случайно раздался стук метронома, ничем не связанный с опытом, наступил переполох. Сосуды стали то расширяться, то сужаться. Если бы эти перемены могли отразиться на лице, мы сказали бы, что человек то краснеет, то бледнеет от волнения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135