Ученый внимательно оглядел своего нового аспиранта, скользнул взглядом по его высокой фигуре, широким плечам, мускулистой шее и сильным рукам и спросил:
– Вы занимаетесь гимнастикой?
Аспирант даже растерялся от неожиданности:
– Я… собственно говоря… врач. По конкурсу зачислен к вам в аспирантуру. Физкультурой занимаюсь давно. Числюсь чемпионом по боксу полусреднего веса. Звание это получил на ринге.
– У вас выправка спортсмена… Вы и футболом занимаетесь?
– Обязательно. Ни одного матча не пропускаю…
– Что вы читали по физиологии? – спросил Быков и, не Дожидаясь ответа, продолжал: – Впрочем, все равно: проштудируйте лекции Павлова «О работе главных пищеварительных желез». Проделайте несколько опытов, хронических и острых.
Предложение ученого не пришлось по вкусу молодому человеку, он смущенно огляделся, опустил глаза и сказал:
– Что угодно, только не острый опыт. У меня на это духу не хватит. Мучить животных я не умею.
На лице его явственно отразилось отвращение. Быков невольно рассмеялся. Уж очень не вязалось признание молодого человека с его крупным и сильным телом.
– Хорош боксер, нечего сказать! Какой же из вас физиолог, если вы скальпеля боитесь?
Насмешка ученого задела аспиранта, он тряхнул головой, прочесал пальцами свою густую шевелюру и, глядя своему собеседнику прямо в глаза, твердо сказал:
– Я врач и скальпеля не боюсь. Ваш институт тем меня и привлек, что он экспериментальный. Здесь можно искать, до всего дознаваться и не складывать рук перед обреченным больным… Другое дело убить собачку без пользы… Простите меня, – несколько смутившись собственной смелости, добавил он.
Ученый пожал плечами, подумал что-то не очень лестное о молодом человеке и поспешил отпустить его.
Беседа с Быковым не слишком обрадовала Курцина. Не понравился ему тон – деловой и холодный, загадочная улыбка, часто появлявшаяся на губах собеседника, а больше всего – совет заняться опытами в лаборатории. Не этого он ждал. Ни слова о человеке, о клинической практике, о новых средствах лечения опасных болезней. Хороша медицина! А еще «экспериментальная»! «Проделайте несколько опытов, хронических и острых». Зачем? Уж не думают ли они сделать из него физиолога?… Стоило ли ради этого оставлять родные места: Ростов, где он учился, деревню, в которой прошло его детство, променять степные просторы на край болот и лесов, темные южные ночи – на бледную немочь белых ночей… «Не затем я сюда приехал, – хотелось ему бросить ученому. – Не время теперь собак изучать, надо подумать о клинике, о нуждах врача».
Давно уже беспокоит его мысль о том, как бессильна порой медицина, как далеко еще до желанного дня, когда человек научится одолевать болезни. Все более блекнут его радужные иллюзии, восхищение и вера в благодетельное искусство врача, дарующего больному покой и здоровье. Они возникли давно, в далеком детстве, под влиянием дяди – известного ученого-медика. В его приёмной мальчик впервые столкнулся с людскими страданиями, увидел больных, с благоговением взиравших на спасителя-врача, услышал рассказы о чудесных исцелениях, возвращении умирающих к жизни и труду и возмечтал стать врачом, обязательно знаменитым, как дядя… «Будешь верить в свое дело и любить его, – поучал профессор племянника, – не то, что доктором или академиком – любимцем народа будешь… Нет большей чести для человека…»
Как было не возмечтать?…
Влияние дяди-профессора не осталось без отклика – Курцин решил стать медиком. Теперь племянник встречался с дядей на кафедре, где тот читал студентам курс диагностики внутренних болезней.
Профессор часто приглашал студента в свою клинику, показывал ему больных, объяснял течение болезни, невольно обнаруживая силу и слабости врачебного дела. Однажды он сказал ему, указывая на мужчину средних лет, крепкого сложения и не слишком болезненного на вид:
– Обследуй-ка его… Диагноз, – продолжал он по-латыни, – неоперабельный рак правого легкого.
Студент выслушал больного, отвел профессора в сторону и спросил:
– Что значит «неоперабельный»? Почему?
– Потому что мы не умеем еще оперировать целое легкое, – с грустью ответил тот.
– Как так не умеем? Всему должна быть причина. Почему бы не попробовать?
– На ком? На человеке?
– Да, на человеке, – нисколько не смутился студент.
Профессор многозначительно покачал головой:
– Эксперименты на человеке запрещены. И это, конечно, справедливо.
– А обрекать людей на гибель только потому, что мы их лечить не умеем, можно?
В другой раз профессор повел студента в анатомический зал, где на мраморном столе лежал труп девушки лет двадцати, и, указывая на него, сказал:
– Она умерла от так называемого белокровия – неполноценной деятельности костного мозга. Вскрытие ничего нам не объяснило, и я не поверю, что в этом прекрасном и совершенном создании был плохой костный мозг. Нет! Тут разразилась катастрофа, которую мы не умеем еще объяснить.
Профессор не догадывался, какие страсти разбудил в молодом человеке. Вдохновив своего питомца на верность идее, он первым эту веру поколебал.
На четвертом курсе явилось новое испытание. Студент увлекся невропатологией – наукой о нервной системе и ее страданиях. Все в ней казалось ему достойным удивления; проводники к мозгу и к органам серьезно изучены, по одним лишь симптомам врач определит, в какой части спинного или головного мозга возникла закупорка кровеносного сосуда или наступило излияние крови в мозг. Нарушена ли только деятельность системы – и тогда нет повода для мрачных опасений, или опухоль грозит гибелью организму, ничто не ускользнет от пытливого взора невропатолога.
Диагноз будет бесспорен, но больному от этого легче не станет.
– Почему вы не действуете? – спрашивал врачей студент.
– Что бы вы предложили? – интересовались они.
Странный вопрос! Мало ли существует средств для спасения человека.
– Исследовать мозг, изучить состояние оболочек.
Оказывается, что в клинике не вскрывают череп без исключительных причин.
Новое разочарование постигло его во время практики в лаборатории. Молодой врач изучал природу чумного микроба. Не в пример медицине, в микробиологии все было понятно и все дозволялось. Вот он, виновник болезни, под стеклом микроскопа. Одна капля сулемы – и нет его и в помине. Ясен образ врага, известны средства борьбы с ним. Есть же безумцы, посвящающие себя медицине – науке трудной и сложной, полной жестоких запретов…
Микробиология не привлекла молодого врача, и он ушел в клинику, не в обычную, а в экспериментальную, в знаменитый Павловский институт. Кто мог подумать, что тут ему предложат возиться с собаками, в острых опытах черпать идеи!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135
– Вы занимаетесь гимнастикой?
Аспирант даже растерялся от неожиданности:
– Я… собственно говоря… врач. По конкурсу зачислен к вам в аспирантуру. Физкультурой занимаюсь давно. Числюсь чемпионом по боксу полусреднего веса. Звание это получил на ринге.
– У вас выправка спортсмена… Вы и футболом занимаетесь?
– Обязательно. Ни одного матча не пропускаю…
– Что вы читали по физиологии? – спросил Быков и, не Дожидаясь ответа, продолжал: – Впрочем, все равно: проштудируйте лекции Павлова «О работе главных пищеварительных желез». Проделайте несколько опытов, хронических и острых.
Предложение ученого не пришлось по вкусу молодому человеку, он смущенно огляделся, опустил глаза и сказал:
– Что угодно, только не острый опыт. У меня на это духу не хватит. Мучить животных я не умею.
На лице его явственно отразилось отвращение. Быков невольно рассмеялся. Уж очень не вязалось признание молодого человека с его крупным и сильным телом.
– Хорош боксер, нечего сказать! Какой же из вас физиолог, если вы скальпеля боитесь?
Насмешка ученого задела аспиранта, он тряхнул головой, прочесал пальцами свою густую шевелюру и, глядя своему собеседнику прямо в глаза, твердо сказал:
– Я врач и скальпеля не боюсь. Ваш институт тем меня и привлек, что он экспериментальный. Здесь можно искать, до всего дознаваться и не складывать рук перед обреченным больным… Другое дело убить собачку без пользы… Простите меня, – несколько смутившись собственной смелости, добавил он.
Ученый пожал плечами, подумал что-то не очень лестное о молодом человеке и поспешил отпустить его.
Беседа с Быковым не слишком обрадовала Курцина. Не понравился ему тон – деловой и холодный, загадочная улыбка, часто появлявшаяся на губах собеседника, а больше всего – совет заняться опытами в лаборатории. Не этого он ждал. Ни слова о человеке, о клинической практике, о новых средствах лечения опасных болезней. Хороша медицина! А еще «экспериментальная»! «Проделайте несколько опытов, хронических и острых». Зачем? Уж не думают ли они сделать из него физиолога?… Стоило ли ради этого оставлять родные места: Ростов, где он учился, деревню, в которой прошло его детство, променять степные просторы на край болот и лесов, темные южные ночи – на бледную немочь белых ночей… «Не затем я сюда приехал, – хотелось ему бросить ученому. – Не время теперь собак изучать, надо подумать о клинике, о нуждах врача».
Давно уже беспокоит его мысль о том, как бессильна порой медицина, как далеко еще до желанного дня, когда человек научится одолевать болезни. Все более блекнут его радужные иллюзии, восхищение и вера в благодетельное искусство врача, дарующего больному покой и здоровье. Они возникли давно, в далеком детстве, под влиянием дяди – известного ученого-медика. В его приёмной мальчик впервые столкнулся с людскими страданиями, увидел больных, с благоговением взиравших на спасителя-врача, услышал рассказы о чудесных исцелениях, возвращении умирающих к жизни и труду и возмечтал стать врачом, обязательно знаменитым, как дядя… «Будешь верить в свое дело и любить его, – поучал профессор племянника, – не то, что доктором или академиком – любимцем народа будешь… Нет большей чести для человека…»
Как было не возмечтать?…
Влияние дяди-профессора не осталось без отклика – Курцин решил стать медиком. Теперь племянник встречался с дядей на кафедре, где тот читал студентам курс диагностики внутренних болезней.
Профессор часто приглашал студента в свою клинику, показывал ему больных, объяснял течение болезни, невольно обнаруживая силу и слабости врачебного дела. Однажды он сказал ему, указывая на мужчину средних лет, крепкого сложения и не слишком болезненного на вид:
– Обследуй-ка его… Диагноз, – продолжал он по-латыни, – неоперабельный рак правого легкого.
Студент выслушал больного, отвел профессора в сторону и спросил:
– Что значит «неоперабельный»? Почему?
– Потому что мы не умеем еще оперировать целое легкое, – с грустью ответил тот.
– Как так не умеем? Всему должна быть причина. Почему бы не попробовать?
– На ком? На человеке?
– Да, на человеке, – нисколько не смутился студент.
Профессор многозначительно покачал головой:
– Эксперименты на человеке запрещены. И это, конечно, справедливо.
– А обрекать людей на гибель только потому, что мы их лечить не умеем, можно?
В другой раз профессор повел студента в анатомический зал, где на мраморном столе лежал труп девушки лет двадцати, и, указывая на него, сказал:
– Она умерла от так называемого белокровия – неполноценной деятельности костного мозга. Вскрытие ничего нам не объяснило, и я не поверю, что в этом прекрасном и совершенном создании был плохой костный мозг. Нет! Тут разразилась катастрофа, которую мы не умеем еще объяснить.
Профессор не догадывался, какие страсти разбудил в молодом человеке. Вдохновив своего питомца на верность идее, он первым эту веру поколебал.
На четвертом курсе явилось новое испытание. Студент увлекся невропатологией – наукой о нервной системе и ее страданиях. Все в ней казалось ему достойным удивления; проводники к мозгу и к органам серьезно изучены, по одним лишь симптомам врач определит, в какой части спинного или головного мозга возникла закупорка кровеносного сосуда или наступило излияние крови в мозг. Нарушена ли только деятельность системы – и тогда нет повода для мрачных опасений, или опухоль грозит гибелью организму, ничто не ускользнет от пытливого взора невропатолога.
Диагноз будет бесспорен, но больному от этого легче не станет.
– Почему вы не действуете? – спрашивал врачей студент.
– Что бы вы предложили? – интересовались они.
Странный вопрос! Мало ли существует средств для спасения человека.
– Исследовать мозг, изучить состояние оболочек.
Оказывается, что в клинике не вскрывают череп без исключительных причин.
Новое разочарование постигло его во время практики в лаборатории. Молодой врач изучал природу чумного микроба. Не в пример медицине, в микробиологии все было понятно и все дозволялось. Вот он, виновник болезни, под стеклом микроскопа. Одна капля сулемы – и нет его и в помине. Ясен образ врага, известны средства борьбы с ним. Есть же безумцы, посвящающие себя медицине – науке трудной и сложной, полной жестоких запретов…
Микробиология не привлекла молодого врача, и он ушел в клинику, не в обычную, а в экспериментальную, в знаменитый Павловский институт. Кто мог подумать, что тут ему предложат возиться с собаками, в острых опытах черпать идеи!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135