Удивительный инстинкт поразил воображение молодого ученого. Откуда такая сила и слаженность движений у слепого кукушонка весом в шесть граммов? Что именно приводит этот механизм в действие?
На глазах у исследователя и его помощницы развернулось удивительное по своей сложности событие. Не все в этой картине до конца ясно, многое ускользнуло от наблюдателей, и Промптов снова и снова наблюдает расправу, расчленяет целое на части, чтобы найти этому рефлексу объяснение. Теперь, когда картина ясна, он попытается искусственно ее воспроизвести. Рука его кончиком карандаша или кисточки касается кожи кукушонка вокруг крестцовой ямки. Раздражение вызывает немедленный ответ организма: тело вздрагивает, голова низко пригибается, голые крылышки запрокидываются на спину, и дальнейшее стереотипно повторяется.
Не способствуют ли при этом успеху кукушонка какие-нибудь другие неизвестные причины? Откуда, например, у насильника столько сил и напора и почему так ничтожно сопротивление жертвы?
У кукушонка оказывается серьезный союзник – низкая температура гнезда. Пока мать зарянки на месте, тепло ее тела бодрит птенцов и расслабляет приемыша. Положение изменяется с вылетом самки из гнезда. Птенчики зарянки, лишившись тепла, как бы цепенеют от холода, а кукушонок, которого холод взбадривает, не встречая сопротивления, расправляется с ними. Таков механизм самосохранения, заложенный природой в организм кукушонка, вынужденного развиваться в чуждой для него среде.
Промптов не первый увидел это в природе. И до него натуралисты описывали, как голый и слепой кукушонок расправляется с птенчиками в чужом гнезде, однако никто не исследовал физиологические причины, усиливающие в этой схватке нервно-мышечные реакции одной стороны и ослабляющие – другой, Промптов рано проникся интересом к тому, что принято называть инстинктом. Где границы этого голоса исчезнувших поколений, который «эхом» отзывается в нашей нервной системе? – спрашивал он себя. Когда и как эти врожденные и безотчетные свойства сменяются и дополняются приобретенными навыками? Какова зависимость инстинкта от жизненного опыта птиц?
Натуралист искал ответа на вопрос, в такой же мере важный для науки о человеке, как и для науки о животном и насекомом. Где те инстинкты, которые служили нашему предку докаменной эры в борьбе за его существование? Так ли беспомощно было потомство, рожденное им, как дети современного человека? Сколько врожденных способностей, некогда усвоенных в жестокой борьбе, ныне безвозвратно исчезло! Ужели невозможно их воскресить? Юкковая моль, никогда не видавшая своих родителей, откладывая яички в завязь цветка, обязательно опыляет его, чтобы обеспечить личинки кормом… Может ли быть, чтобы природа, столь щедрая к насекомому, была так скупа к человеку? И еще занимал Промптова вопрос: все ли то, что мы считаем отголоском далекого прошлого, на самом деле наследственно? Не допускаем ли мы ошибку, считая врожденным многое из того, что в действительности усвоено в жизни?
Вот какие мысли занимали Промптова, крайне увлеченного классом пернатых в природе.
Все говорило за то, что птицы одного вида в естественной обстановке почти ничем друг от друга не отличаются. На сходные раздражения у них словно готов автоматический ответ. Отклики эти относительно целесообразны, но вся деятельность пернатых как бы зависит от внутренних толчков, размеренно сменяющих друг друга.
Так, например, весной возникают побуждения весеннего времени. Деревья и кустарники покрываются гнездами. Синица и скворец устраиваются в дупле или скворечнике, пеночка – в ямке под кочкой или кустом, зяблик – на дереве, конек и чибис – под кочкой, а славка – в развилке куста. Щегол строит свой дом из корешков и волокон, чиж – из прутиков и мха, мухоловка – из сухой травы. И материал и архитектура гнезда у каждого вида различны, установлены как бы раз навсегда. За периодом размножения следует новый толчок из щитовидной железы, и наступает линька. Новое воздействие других желез внутренней секреции создает готовность к перелету.
Все в поведении пернатых кажется непроизвольным: достаточно передвинуть гнездо на метр, и птица его не узнает. И в клетке она не признает его, если в результате перестановки изменился характер освещения. От света и тени, прямых или косых лучей зависит иной раз судьба птичьего семейства!.. Известно, например, что самец так называемой куриной птицы в заботе о будущих птенцах укрывает яйцо самки гниющими листьями и, разгребая и пригребая их, регулирует температуру этого естественного инкубатора. Этим исчерпываются его отцовские заботы о потомстве. К выведенным птенцам он безразличен, да и питомцы не нуждаются в нем: с появлением на свет они умеют уже летать и добывать себе пищу… Еще один подобный пример. Белые трясогузки, столь искусно охотящиеся за насекомыми, мирятся с тем, что в гнезде у них множество кровососов. Натуралисты наблюдали, как блохи, клопы и бескрылые мухи доводили птенцов до гибели, а мать оставалась при этом безучастной.
Когда пеночка-пересмешка вьет на березке гнездо, она вплетает в него полоску бересты и таким образом маскирует его. Инстинкту, увы, неведома мудрость – пеночка вплетает эту светлую полоску и тогда, когда строит свой домик на елке… Средство защиты невольно становится приманкой для врага. Примерно так же поступает североамериканская птичка, вплетающая в скромный фасад своего брачного жилища газетную бумагу. И еще один пример, известный каждому из собственных наблюдений. Птицы обычно ведут себя тихо, стараясь оставаться незаметными возле гнезда. Никто не должен знать места их обитания. Тем более непонятно поведение курицы, оглашающей кудахтаньем курятник до и после откладывания яиц…
Какое многообразие, какой неподвижный стереотип!
Каждая стадия в состоянии пернатых строго ограничена и необратима. Пока птица находится во власти инстинкта, диктующего ей вить гнездо, она высиживает и вьет, сколько бы раз ни разоряли его. Зато в пору высиживания или кормления птенцов ей нет дела до состояния гнезда. Певчий дрозд, например, отделав свой дом земляной обмазкой, не восстанавливает его больше, хотя бы яйцам и птенцам грозило выпасть и разбиться. Починка невозможна, время для этого прошло. Птицы бросают разрушенные гнезда, вьют заново, но не исправляют. Нечто подобное наблюдается у насекомых. Оса, таскающая пищу для личинок, не починит своего обиталища, хотя бы сок вытекал из отверстия и голодная смерть грозила потомству. Ласточка, лишившись птенцов, продолжает добывать для них пищу. Она несет свою добычу в любое гнездо, выдерживает бой с матерью-ласточкой за удовольствие сунуть муху в клюв чужому птенцу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135