Может, профессиональная зависть. Когда «Покойся с миром, Энди Уорхолл» не оправдал моих надежд, я перестал доверять языку. (Другой вариант – самому себе, что предполагало, однако, будто я верю в нечто значительнее, чем моя карьера, вошедшая в пике, – эта мысль начала до меня доходить, лишь когда я читал «Как пали сильные».) Недоверие к языку ожесточило меня: легкая фамильярность, с которой я жонглировал словами в своих романах, сгустилась до презрения. На поверхности мои затасканные предложения напоминали предложения Анастасии, но, конечно, были бесплодны, ибо каждое выражало лишь то, что и все остальные, – пустое мое отвращение. Я в конце концов разрешился «Пожизненным предложением», надеясь разрешить эту проблему раз и навсегда.
Но у меня на коленях лежали первые пятьдесят три страницы «Как пали сильные», и безжалостность была просто честностью. Рукопись говорила то, что необходимо для поддержания хода рассказа – ни больше ни меньше. Язык, проистекающий из опыта, а не наоборот, не так, как я задумывал писать романы – и потерпел неудачу. Анастасия – она не была писателем. В этом и дело. Так творить мог только опыт. На такое осмелился бы лишь голый талант. Разумеется, я приписал эту рукопись Стэси – как она сама сначала приписала ее вымышленному рассказчику. Слишком подлинно, не заподозришь подвоха. И едва недоверие было так полно исключено, так безгранично недопустимо, уже не возникало вопросов, когда она это писала, или где, или почему. Не усомнишься в авторстве написанного с таким авторитетом. Слишком многое поставлено на карту.
Я отправил страницы рукописи своему редактору в Нью-Йорк. Я искал мнения того, кто не знаком с автором, у кого шире взгляд, кто способен умерить мое восхищение или, по крайней мере, смягчить возможное влияние моего восторга на Саймоновы намерения относительно Анастасии. Одно дело – держать ее поблизости, в руках Саймона, пока я ищу освобождения из объятий Мишель, и совсем другое – дать Саймону понять, чем он располагает.
Фредди Вонг опубликовал оба моих романа, что в индустрии, где редакторы меняют дома даже чаще авторов, привело к массе предположений о том, что карьера его достигла пика еще до сорокового дня рождения, а некоторые даже поговаривали, что «Модель» помогла сберечь его репутацию, а «Покойся с миром, Энди Уорхолл», напротив, стал началом ее конца. Ему больше нравился «Энди Уорхолл», но, думаю, отчасти из-за того, что роман не оправдал ничьих ожиданий в этом бизнесе. Эта книга, не покрывшая ни доллара моего аванса, не говоря уже о национальной рекламной кампании, и продававшаяся в десять раз хуже «Модели», оказалась на редкость явным провалом. Винили многих, но Фредди взял вину по большей части на себя и тем самым избежал почти неминуемого восхождения в ряды руководства. Думаю, в издательском деле наибольший ужас внушал ему собственный успех. Он знал, это не даст ему внешних преимуществ литературной известности автора, но лишит возможности работать со словом, бороться за чистоту речи, ради чего, собственно, редакторы и выбирают книгоиздательство, а не рекламный бизнес, гражданское судопроизводство или другую подобную сферу, где зарабатываются серьезные деньги. Я хочу сказать, он был честен в своих стремлениях, даже с самим собой.
Итак, я нарушил обещание, данное Саймону, – сохранить рукопись в тайне. Не стану утверждать, что поступил благородно или хотя бы благоразумно, но как мог я предвидеть то, что за этим последовало? В записке к редактору я написал только: «Интересно, что ты скажешь о труде моей протеже?» – и затем приврал насчет подвижек в работе над своей новой книгой – обусловленной пунктом 6 (б) договора на две книги, подписанного мной при передаче прав на «Энди Уорхола», – с которой, по моим словам, возникли небольшие затруднения из-за объема. Таким образом, ради рукописи Анастасии я обратился к Фредди как к другу – как, полагаю, Саймон обратился ко мне, и, как полагал Саймон, Анастасия обратилась к нему. Фредди тогда был не слишком занят; новое поколение редакционного руководства в «Шрайбер Букс», в большинстве своем его однолетки, уже не доверяло ему приобретение новых книг, а единодушное мнение, что на большее Фредди уже не способен, заставляло агентов с осторожностью делиться с ним многообещающими работами, дабы хорошая рукопись не погибла от его прикосновения.
Я отослал ему страницы «Как пали сильные», повинуясь внезапному порыву. Как это типично: адрес на конверте – единственный литературный подвиг, которым я ныне известен.
Джонатон? Это Фредди Вонг.
Фредди, я тут…
Ты ведь не морочишь мне голову, а?
Морочу?
Ни, с этой рукописью. Хочешь, чтобы я поверил, будто твоя протеже действительно существует…
Ну, она, пожалуй, не совсем протеже. По правде сказать…
Потому что если ты написал это сам, у тебя есть все причины для беспокойства. Это самая рискованная твоя работа.
Я знаю.
И самая сильная вещь, которую я прочел, с тех пор как попал сюда из колледжа.
Она еще учится в колледже.
Кто учится?
Автор.
То есть ты правда этого не писал? Ты не имеешь к этому тексту отношения?
Я не могу писать, тем более так.
Ох черт, Джонатон. Я понял, я понял. Я лучше пойду.
Джонатон? Это Фредди.
Фредди, я…
Так кто это написал?
Написал?
Рукопись. Кто автор рукописи, которую ты прислал мне в среду?
Я… я не могу тебе сказать ее имя. Я дал слово.
Так это она? Студентка? Эта твоя протеже – ты ей доверяешь?
Я не настолько хорошо ее знаю.
Я к тому, что отрывок, который ты мне прислал, обрывается посреди фразы. Считаешь, все остальное будет такое же? Ладно, как оно хоть называется?
По-моему, она это называет «Как пали сильные».
Называет «Как пали сильные». А на твой профессиональный взгляд, роман в целом держит планку?
Я сам видел только то, что прислал тебе. И я его послал, просто чтобы…
Но ты же писатель. Ты сам-то что думаешь?
Ты как-то волнуешься, Фредди.
Волнуюсь? Нет-нет. Я не волнуюсь. Так что ты там говорил?
Тот, кто способен так писать, может позволить себе провал. Это почти все искупает. Но…
Все искупает. Не вопрос. Я лучше пойду.
Джонатон? Фредди.
Фредди.
Мы еще не опоздали предложить договор?
Договор?!
Преимущественный договор на издание «Как пали сильные». Мы готовы предложить…
Ты показывал это другим?
Мы все согласны, что…
Я хотел только узнать твое мнение об Анастасии.
Значит, Анастасия.
Я, разумеется, не предполагал, что вся твоя компания…
Вот что я думаю: я думаю, это настолько хорошо, что само собой снимает все вопросы о целесообразности публикации, не важно, кто автор и насколько он не хочет раскрывать себя. Вот что думает моя компания: 400 000 долларов.
Это вдвое больше, чем вы заплатили за «Энди Уорхолла», и…
Она женщина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
Но у меня на коленях лежали первые пятьдесят три страницы «Как пали сильные», и безжалостность была просто честностью. Рукопись говорила то, что необходимо для поддержания хода рассказа – ни больше ни меньше. Язык, проистекающий из опыта, а не наоборот, не так, как я задумывал писать романы – и потерпел неудачу. Анастасия – она не была писателем. В этом и дело. Так творить мог только опыт. На такое осмелился бы лишь голый талант. Разумеется, я приписал эту рукопись Стэси – как она сама сначала приписала ее вымышленному рассказчику. Слишком подлинно, не заподозришь подвоха. И едва недоверие было так полно исключено, так безгранично недопустимо, уже не возникало вопросов, когда она это писала, или где, или почему. Не усомнишься в авторстве написанного с таким авторитетом. Слишком многое поставлено на карту.
Я отправил страницы рукописи своему редактору в Нью-Йорк. Я искал мнения того, кто не знаком с автором, у кого шире взгляд, кто способен умерить мое восхищение или, по крайней мере, смягчить возможное влияние моего восторга на Саймоновы намерения относительно Анастасии. Одно дело – держать ее поблизости, в руках Саймона, пока я ищу освобождения из объятий Мишель, и совсем другое – дать Саймону понять, чем он располагает.
Фредди Вонг опубликовал оба моих романа, что в индустрии, где редакторы меняют дома даже чаще авторов, привело к массе предположений о том, что карьера его достигла пика еще до сорокового дня рождения, а некоторые даже поговаривали, что «Модель» помогла сберечь его репутацию, а «Покойся с миром, Энди Уорхолл», напротив, стал началом ее конца. Ему больше нравился «Энди Уорхолл», но, думаю, отчасти из-за того, что роман не оправдал ничьих ожиданий в этом бизнесе. Эта книга, не покрывшая ни доллара моего аванса, не говоря уже о национальной рекламной кампании, и продававшаяся в десять раз хуже «Модели», оказалась на редкость явным провалом. Винили многих, но Фредди взял вину по большей части на себя и тем самым избежал почти неминуемого восхождения в ряды руководства. Думаю, в издательском деле наибольший ужас внушал ему собственный успех. Он знал, это не даст ему внешних преимуществ литературной известности автора, но лишит возможности работать со словом, бороться за чистоту речи, ради чего, собственно, редакторы и выбирают книгоиздательство, а не рекламный бизнес, гражданское судопроизводство или другую подобную сферу, где зарабатываются серьезные деньги. Я хочу сказать, он был честен в своих стремлениях, даже с самим собой.
Итак, я нарушил обещание, данное Саймону, – сохранить рукопись в тайне. Не стану утверждать, что поступил благородно или хотя бы благоразумно, но как мог я предвидеть то, что за этим последовало? В записке к редактору я написал только: «Интересно, что ты скажешь о труде моей протеже?» – и затем приврал насчет подвижек в работе над своей новой книгой – обусловленной пунктом 6 (б) договора на две книги, подписанного мной при передаче прав на «Энди Уорхола», – с которой, по моим словам, возникли небольшие затруднения из-за объема. Таким образом, ради рукописи Анастасии я обратился к Фредди как к другу – как, полагаю, Саймон обратился ко мне, и, как полагал Саймон, Анастасия обратилась к нему. Фредди тогда был не слишком занят; новое поколение редакционного руководства в «Шрайбер Букс», в большинстве своем его однолетки, уже не доверяло ему приобретение новых книг, а единодушное мнение, что на большее Фредди уже не способен, заставляло агентов с осторожностью делиться с ним многообещающими работами, дабы хорошая рукопись не погибла от его прикосновения.
Я отослал ему страницы «Как пали сильные», повинуясь внезапному порыву. Как это типично: адрес на конверте – единственный литературный подвиг, которым я ныне известен.
Джонатон? Это Фредди Вонг.
Фредди, я тут…
Ты ведь не морочишь мне голову, а?
Морочу?
Ни, с этой рукописью. Хочешь, чтобы я поверил, будто твоя протеже действительно существует…
Ну, она, пожалуй, не совсем протеже. По правде сказать…
Потому что если ты написал это сам, у тебя есть все причины для беспокойства. Это самая рискованная твоя работа.
Я знаю.
И самая сильная вещь, которую я прочел, с тех пор как попал сюда из колледжа.
Она еще учится в колледже.
Кто учится?
Автор.
То есть ты правда этого не писал? Ты не имеешь к этому тексту отношения?
Я не могу писать, тем более так.
Ох черт, Джонатон. Я понял, я понял. Я лучше пойду.
Джонатон? Это Фредди.
Фредди, я…
Так кто это написал?
Написал?
Рукопись. Кто автор рукописи, которую ты прислал мне в среду?
Я… я не могу тебе сказать ее имя. Я дал слово.
Так это она? Студентка? Эта твоя протеже – ты ей доверяешь?
Я не настолько хорошо ее знаю.
Я к тому, что отрывок, который ты мне прислал, обрывается посреди фразы. Считаешь, все остальное будет такое же? Ладно, как оно хоть называется?
По-моему, она это называет «Как пали сильные».
Называет «Как пали сильные». А на твой профессиональный взгляд, роман в целом держит планку?
Я сам видел только то, что прислал тебе. И я его послал, просто чтобы…
Но ты же писатель. Ты сам-то что думаешь?
Ты как-то волнуешься, Фредди.
Волнуюсь? Нет-нет. Я не волнуюсь. Так что ты там говорил?
Тот, кто способен так писать, может позволить себе провал. Это почти все искупает. Но…
Все искупает. Не вопрос. Я лучше пойду.
Джонатон? Фредди.
Фредди.
Мы еще не опоздали предложить договор?
Договор?!
Преимущественный договор на издание «Как пали сильные». Мы готовы предложить…
Ты показывал это другим?
Мы все согласны, что…
Я хотел только узнать твое мнение об Анастасии.
Значит, Анастасия.
Я, разумеется, не предполагал, что вся твоя компания…
Вот что я думаю: я думаю, это настолько хорошо, что само собой снимает все вопросы о целесообразности публикации, не важно, кто автор и насколько он не хочет раскрывать себя. Вот что думает моя компания: 400 000 долларов.
Это вдвое больше, чем вы заплатили за «Энди Уорхолла», и…
Она женщина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86