Те самые подробности, о которых вы говорите.
Тибор разнервничался и взволнованно сжимал в жилистых руках пустой пивной бокал. На минуту повисла напряженная тишина, затем старик, подавшись вперед, указал на лежащий на столе конверт.
– Скажите Святому Отцу, чтобы поступил, как велела Мадонна. Пусть не возражает и не игнорирует Ее слова, пусть просто сделает, как Она велела.
Голос Тибора звучал ровно и бесстрастно.
– Если он откажется, напомните ему, что и он, и я скоро предстанем перед Создателем, но вся вина ляжет на него.
Глава XX
Румыния, Бухарест
10 ноября, пятница
22.00
Мишнер и Катерина вышли из метро в морозную ночь. Перед ними возвышался бывший дворец румынских королей, фасад которого со следами артиллерийских обстрелов заливал желтый свет натриевых фонарей. Над площадью Революции со всех сторон носился пронизывающий ветер, по мокрому булыжнику изредка плелись люди, закутанные в теплые шерстяные пальто. По прилегающим улицам проезжали машины. Морозный воздух вызывал у Мишнера привкус угля в горле.
Он смотрел на Катерину, пока та оглядывала площадь. Она не могла оторвать взгляд от балкона бывшего коммунистического административного здания грандиозной сталинской постройки.
– Здесь в тот день выступал Чаушеску.
Она указала на север, глаза ее блестели.
– А я стояла вон там. Это было незабываемо. Этот напыщенный осел стоял в свете прожекторов и расписывал, как его любит народ.
Сейчас силуэт здания лишь смутно угадывался в темноте, видимо, теперь, когда оно утратило былую значимость, его можно было не освещать.
– Телевидение транслировало его речь на всю страну. Он прямо пыжился от гордости, пока мы не начали скандировать «Тимишоара, Тимишоара».
Мишнер знал о событиях в Тимишоаре, городке на западе Румынии, где один священник отважился наконец открыто выступить против Чаушеску. Когда реформированная Православная церковь, полностью подконтрольная властям, лишила его сана, по всей стране начались волнения. Спустя шесть дней на площади, где сейчас стоял Мишнер, вспыхнули беспорядки.
– Надо было видеть лицо Чаушеску. На секунду он растерялся, не знал, как поступить, и мы поняли, что пора действовать. Мы прорвали оцепление – и… пути назад уже не было.
Она понизила голос:
– Потом появились танки, водометы – и началась стрельба. В тот вечер убили многих моих друзей.
Стоя на холоде, Мишнер держал руки в карманах куртки, выдыхая изо рта пар. Он не мешал ей вспоминать, зная, что она гордится своим участием в этих событиях. Он был тоже горд за нее.
– Хорошо, что ты снова со мной, – сказал он.
Она повернулась к нему. Кроме них, по площади гуляли под руку и другие пары.
– Я скучала по тебе, Колин.
Он где-то читал, что у каждого человека в жизни бывает встреча с самым близким и бесценным человеком, о которой ты вспоминаешь потом, в трудные минуты, и тебе становится легче. Для него это была Катерина. Почему-то ни церковь, ни Бог не смогли занять ее место в его сердце.
Она придвинулась ближе:
– Тибор сказал поступать, как велела Мадонна. Что это значит?
– Понятия не имею.
– Но ты можешь узнать.
Мишнер понял ее и вытащил из кармана конверт с ответом отца Тибора.
– Я не могу его открыть. Ты же знаешь.
– Почему? Мы купим другой конверт. Климент ничего не узнает.
Сегодня он и так не смог устоять перед искушением, прочитав письмо Климента.
– Зато я буду знать.
Он понимал, что отказ звучит неубедительно, однако спрятал конверт обратно в карман.
– Климент сделал из тебя верного слугу, – съязвила Катерина.
– Он Папа, и я уважаю его.
Ее лицо приняло хорошо знакомое ему выражение.
– Неужели ты живешь только для того, чтобы угождать папам? Ты, Колин Мишнер?
В последние годы он сам часто задавал себе этот же вопрос. Для чего он живет? Разве шапочка кардинала – предел его стремлений? Чтобы всю жизнь бесцельно носить алую мантию и принимать оказываемые ему почести? Вот такие, как отец Тибор, действительно занимаются тем, чем и должны заниматься священники. Мишнер снова вспомнил руки приютских детей и ощутил отвратительный запах их отчаяния. В нем шевельнулось чувство вины.
– Знай, Колин. Я никому не скажу ни слова.
– Даже Тому Кили?
Он тут же пожалел, что не сдержался.
– Ты ревнуешь?
– А стоит?
– Похоже, у меня слабость к священникам.
– Ты поосторожнее с ним. По-моему, он из тех, кто убежал бы с площади, услышав выстрелы.
Катерина поджала губы.
– Не то что ты.
Теперь она улыбнулась:
– Я шла на танки вместе с другими.
– Ну и зря. А если бы с тобой что-нибудь случилось?
Она лукаво взглянула на него и промолчала…
* * *
Оставив Мишнера в номере, Катерина спустилась по скрипучим ступеням. Они договорились встретиться за завтраком перед его возвращением в Рим. Он нисколько не удивился, узнав, что она остановилась этажом ниже, а она не стала говорить, что тоже улетает в Рим следующим рейсом. Сказала только, что полетит куда глаза глядят.
Она начинала жалеть, что поддалась на уговоры кардинала Валендреа. Вместо ожидаемого карьерного роста она вынуждена обманывать все еще любимого ею человека. Ей тяжело лгать Мишнеру, очень тяжело. Если бы ее отец знал, чем она занимается, ему было бы стыдно за нее! Если бы отец знал. И сознание этого тоже тяготило ее, поскольку она и без того уже принесла немало огорчений своим родителям.
Открыв дверь, она вошла в свой номер.
И сразу увидела улыбающегося Паоло Амбрози. Катерина вздрогнула от неожиданности, но быстро взяла себя в руки, понимая, что нельзя выдавать свой испуг. На самом деле она была готова к подобной встрече, ведь Валендреа предупредил, что Амбрози найдет ее. Она медленно закрыла дверь, сняла пальто и подошла к стоящему у кровати торшеру.
– Зачем включать свет? – сказал Амбрози.
На нем были черные брюки и темный свитер со стоячим воротником. Темное пальто расстегнуто. Обычная, не церковная одежда. Пожав плечами, она бросила свое пальто на кровать.
– Что же вы выяснили?
После небольшой паузы она вкратце пересказала ему о поездке в приют и о том, что Мишнер говорил о Клименте, но умолчала о некоторых важных деталях. Потом снова заговорила об отце Тиборе, о его предупреждении относительно исполнения воли Мадонны.
– Узнайте, что ответил Папе Тибор, – сказал Амбрози.
– Колин отказался открывать письмо.
– Придумайте, как это сделать.
– Как, например? – сощурила она глаза.
– Идите к нему. Соблазните его. Прочтите письмо, пока он будет спать.
– А может, сами попробуете? Ведь вас вроде бы интересуют священники.
Амбрози стремительно рванулся к ней, обхватил за шею своими длинными тонкими пальцами и повалил на кровать. Его руки были холодными и как будто восковыми. Он наступил коленом ей на грудь и крепко прижал ее к матрасу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
Тибор разнервничался и взволнованно сжимал в жилистых руках пустой пивной бокал. На минуту повисла напряженная тишина, затем старик, подавшись вперед, указал на лежащий на столе конверт.
– Скажите Святому Отцу, чтобы поступил, как велела Мадонна. Пусть не возражает и не игнорирует Ее слова, пусть просто сделает, как Она велела.
Голос Тибора звучал ровно и бесстрастно.
– Если он откажется, напомните ему, что и он, и я скоро предстанем перед Создателем, но вся вина ляжет на него.
Глава XX
Румыния, Бухарест
10 ноября, пятница
22.00
Мишнер и Катерина вышли из метро в морозную ночь. Перед ними возвышался бывший дворец румынских королей, фасад которого со следами артиллерийских обстрелов заливал желтый свет натриевых фонарей. Над площадью Революции со всех сторон носился пронизывающий ветер, по мокрому булыжнику изредка плелись люди, закутанные в теплые шерстяные пальто. По прилегающим улицам проезжали машины. Морозный воздух вызывал у Мишнера привкус угля в горле.
Он смотрел на Катерину, пока та оглядывала площадь. Она не могла оторвать взгляд от балкона бывшего коммунистического административного здания грандиозной сталинской постройки.
– Здесь в тот день выступал Чаушеску.
Она указала на север, глаза ее блестели.
– А я стояла вон там. Это было незабываемо. Этот напыщенный осел стоял в свете прожекторов и расписывал, как его любит народ.
Сейчас силуэт здания лишь смутно угадывался в темноте, видимо, теперь, когда оно утратило былую значимость, его можно было не освещать.
– Телевидение транслировало его речь на всю страну. Он прямо пыжился от гордости, пока мы не начали скандировать «Тимишоара, Тимишоара».
Мишнер знал о событиях в Тимишоаре, городке на западе Румынии, где один священник отважился наконец открыто выступить против Чаушеску. Когда реформированная Православная церковь, полностью подконтрольная властям, лишила его сана, по всей стране начались волнения. Спустя шесть дней на площади, где сейчас стоял Мишнер, вспыхнули беспорядки.
– Надо было видеть лицо Чаушеску. На секунду он растерялся, не знал, как поступить, и мы поняли, что пора действовать. Мы прорвали оцепление – и… пути назад уже не было.
Она понизила голос:
– Потом появились танки, водометы – и началась стрельба. В тот вечер убили многих моих друзей.
Стоя на холоде, Мишнер держал руки в карманах куртки, выдыхая изо рта пар. Он не мешал ей вспоминать, зная, что она гордится своим участием в этих событиях. Он был тоже горд за нее.
– Хорошо, что ты снова со мной, – сказал он.
Она повернулась к нему. Кроме них, по площади гуляли под руку и другие пары.
– Я скучала по тебе, Колин.
Он где-то читал, что у каждого человека в жизни бывает встреча с самым близким и бесценным человеком, о которой ты вспоминаешь потом, в трудные минуты, и тебе становится легче. Для него это была Катерина. Почему-то ни церковь, ни Бог не смогли занять ее место в его сердце.
Она придвинулась ближе:
– Тибор сказал поступать, как велела Мадонна. Что это значит?
– Понятия не имею.
– Но ты можешь узнать.
Мишнер понял ее и вытащил из кармана конверт с ответом отца Тибора.
– Я не могу его открыть. Ты же знаешь.
– Почему? Мы купим другой конверт. Климент ничего не узнает.
Сегодня он и так не смог устоять перед искушением, прочитав письмо Климента.
– Зато я буду знать.
Он понимал, что отказ звучит неубедительно, однако спрятал конверт обратно в карман.
– Климент сделал из тебя верного слугу, – съязвила Катерина.
– Он Папа, и я уважаю его.
Ее лицо приняло хорошо знакомое ему выражение.
– Неужели ты живешь только для того, чтобы угождать папам? Ты, Колин Мишнер?
В последние годы он сам часто задавал себе этот же вопрос. Для чего он живет? Разве шапочка кардинала – предел его стремлений? Чтобы всю жизнь бесцельно носить алую мантию и принимать оказываемые ему почести? Вот такие, как отец Тибор, действительно занимаются тем, чем и должны заниматься священники. Мишнер снова вспомнил руки приютских детей и ощутил отвратительный запах их отчаяния. В нем шевельнулось чувство вины.
– Знай, Колин. Я никому не скажу ни слова.
– Даже Тому Кили?
Он тут же пожалел, что не сдержался.
– Ты ревнуешь?
– А стоит?
– Похоже, у меня слабость к священникам.
– Ты поосторожнее с ним. По-моему, он из тех, кто убежал бы с площади, услышав выстрелы.
Катерина поджала губы.
– Не то что ты.
Теперь она улыбнулась:
– Я шла на танки вместе с другими.
– Ну и зря. А если бы с тобой что-нибудь случилось?
Она лукаво взглянула на него и промолчала…
* * *
Оставив Мишнера в номере, Катерина спустилась по скрипучим ступеням. Они договорились встретиться за завтраком перед его возвращением в Рим. Он нисколько не удивился, узнав, что она остановилась этажом ниже, а она не стала говорить, что тоже улетает в Рим следующим рейсом. Сказала только, что полетит куда глаза глядят.
Она начинала жалеть, что поддалась на уговоры кардинала Валендреа. Вместо ожидаемого карьерного роста она вынуждена обманывать все еще любимого ею человека. Ей тяжело лгать Мишнеру, очень тяжело. Если бы ее отец знал, чем она занимается, ему было бы стыдно за нее! Если бы отец знал. И сознание этого тоже тяготило ее, поскольку она и без того уже принесла немало огорчений своим родителям.
Открыв дверь, она вошла в свой номер.
И сразу увидела улыбающегося Паоло Амбрози. Катерина вздрогнула от неожиданности, но быстро взяла себя в руки, понимая, что нельзя выдавать свой испуг. На самом деле она была готова к подобной встрече, ведь Валендреа предупредил, что Амбрози найдет ее. Она медленно закрыла дверь, сняла пальто и подошла к стоящему у кровати торшеру.
– Зачем включать свет? – сказал Амбрози.
На нем были черные брюки и темный свитер со стоячим воротником. Темное пальто расстегнуто. Обычная, не церковная одежда. Пожав плечами, она бросила свое пальто на кровать.
– Что же вы выяснили?
После небольшой паузы она вкратце пересказала ему о поездке в приют и о том, что Мишнер говорил о Клименте, но умолчала о некоторых важных деталях. Потом снова заговорила об отце Тиборе, о его предупреждении относительно исполнения воли Мадонны.
– Узнайте, что ответил Папе Тибор, – сказал Амбрози.
– Колин отказался открывать письмо.
– Придумайте, как это сделать.
– Как, например? – сощурила она глаза.
– Идите к нему. Соблазните его. Прочтите письмо, пока он будет спать.
– А может, сами попробуете? Ведь вас вроде бы интересуют священники.
Амбрози стремительно рванулся к ней, обхватил за шею своими длинными тонкими пальцами и повалил на кровать. Его руки были холодными и как будто восковыми. Он наступил коленом ей на грудь и крепко прижал ее к матрасу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95