А мы за перевозку все равно должны платить!
Дядя Хильдинг стукнул кисетом о стол, так что чашки зазвенели:
– И ты на это соглашаешься?! Мы тут снастями и здоровьем рискуем, выходим в море в мороз и шторм, и с нас же деньги брать!
– А что тут поделает союз, если горожане воротят нос от нашей салаки? – ответил Андреас.
Дядя Хильдинг посмотрел на него с усмешкой:
– Сразу видно, что тебе никогда не приходилось слоняться без работы по улицам большого города. Не то ты бы понимал, что есть тысячи людей, которые рады были бы иметь котелок салаки, да только им это не по карману.
– Чего ты из себя выходишь? Не может же наш рыболовецкий союз весь свет переделать?
– То-то, что не может. А не мешало бы, – ответил дядя Хильдинг. – Пусть бы сами оптовики вышли в море, а то они ни разу в жизни и сетей-то не ставили, а только деньги загребать умеют! Что до меня, то я теперь с места не сдвинусь, пока нам не станут платить за рыбу как следует!.. Передай маме, что я скоро буду дома, – добавил он, обращаясь к Оке.
Дядя Хильдинг хотел было сгоряча совсем отказаться от зимнего лова, однако дело кончилось тем, что он лишь перегнал лодку в Биркегарда, чтобы иметь ее под рукой на случай, если погода и цены на салаку переменятся к лучшему.
В водах около Скальвикена салака за последние десятилетия совсем перестала появляться, к тому же лову здесь обычно мешал ледяной барьер вдоль всего берега.
– В этом году лед совсем как в старые времена, – заметила как-то бабушка.
В тот день дядя Хильдинг отправился на охоту. Он вернулся домой с тремя нырками. С широких клювов стекали капли крови, рисуя красную цепочку на снегу.
– Двумя выстрелами уложил! – сообщил он горделиво и вспомнил по этому случаю самую короткую охотничью историю в Нуринге:
На море
С лодки
Из винтовки
Отбил утке клюв!
Бабушка усмехнулась и протянула птиц Оке. Была бы жизнь получше, она начинила бы их черносливом и зажарила в масле…
– Сходи на чердак, обери перья да сбереги их – пойдут на подушки, – сказала она.
Перепончатая кожа на утиных лапках казалась неприятно холодной на ощупь, и было больно смотреть на пробитые дробью ранки в красивых птичьих грудках. Однако выдернув первую горсть пуха, Оке стал уже предвкушать вкусный обед. Что, если бабушка все-таки зажарит их!
Он уже забыл, когда они в последний раз могли позволить себе намазать кусок хлеба маргарином. Соленая рыба и вареный картофель успели основательно приесться. Случалось, что у него как-то странно мелькало перед глазами и он ощущал приступы голода, хотя не мог заставить себя ничего проглотить.
Может быть, права бабушка, когда говорит, что он слишком утомляет зрение?
В школе только что открылась библиотека – целый большой шкаф, пятьдесят книг! Каждую пятницу Русен отпирал стеклянные дверцы.
– Тебе, конечно, надо книгу потолще, – поддразнивал он обычно Оке, щелкая его по уху отполированным острым ногтем.
Оке смущался, краснел, но каждый раз уносил домой по две книги. Пустые романы для детей учитель ему не предлагал, не читал он ему и обычных долгих наставлений о том, что нельзя пачкать книги и загибать углы страниц.
– Вот тебе книга о восстании Дакке, но только помни, что он был, собственно, каналья, хотя автор и симпатизирует ему, – сказал Русен, когда Оке пришел за очередной книгой.
Слова учителя, которому Оке во всем, что касалось книг, верил больше, чем кому-либо другому, сильно испортили ему удовольствие от толстого романа. Оке хотелось верить герою во всем… Когда вождь повстанцев, выступивших против Густава Васы, пал на поле битвы, пронзенный множеством стрел, Оке даже не знал, радоваться ему или горевать.
– Что-то сегодня мой ревматизм разыгрался! – ворчала про себя бабушка. Она пришла в сени под лестницу взять из мешка отрубей для свиньи.
День выдался на редкость тихий, и вечерняя заря долго держалась в морозных сумерках. Оке удивился, увидев, как на склоне холма вдруг завихрилось облачко снега. Снежинки тут же осели горстью белого пуха. Тишина стала еще глубже, будто все вокруг притаилось в немом ожидании.
Внезапно над лесом пронесся тяжелый вздох, верхушки сосен беспомощно закачались, и в то же мгновение все за окном скрылось в снежном вихре. Ветер свистел и выл во всех щелях, крыша стонала под его напором – казалось, дом покачивается на своем скалистом ложе.
– Я знала, что будет вьюга! – воскликнула бабушка. – Вот уже которые сутки все косточки ноют.
Дядя Хильдинг вызвался сделать что надо в хлеву.
– Да ты и подоить-то не сможешь! – возразила было бабушка.
– А сколько раз я доил мальчишкой, когда вы уходили на работу к хозяину! – ответил он обиженно и забрал у нее подойники.
В глубине души бабушка была только рада. В такой вечер лучше сидеть в теплой комнате перед очагом. Она внимательно прислушивалась к мощному гулу непогоды, вспоминая прошлые бураны, но ничего похожего не могла припомнить.
– Да, об этом шторме долго будут говорить, – произнесла она наконец серьезно.
– Ни в коем случае не выходите! – предупредил дядя Хильдинг, вернувшись с молоком.
Сам же он надел меховой полушубок, поднял воротник, так что нос почти исчез в овечьей шерсти, и сунул в карман маленький фонарик.
– А ты куда? – встрепенулась бабушка.
– Дойду до Биркегарда. Надо проверить лодку, чтобы море не разбило или не унесло ее.
Бабушка побледнела. Дорога шла только до деревни, дальше надо было пробираться по узким, запутанным тропкам.
– В такой буран ты непременно заблудишься на мысу.
Дядя Хильдинг только усмехнулся:
– Да я здесь с закрытыми глазами пройду!
– Во всяком случае, берегись, чтобы тебя не пришибло падающим деревом.
Дверь уже придавило снаружи высоким снежным сугробом, так что дяде Хильдингу пришлось поднажать на нее плечом. Сильный порыв ветра ворвался в дымоход и швырнул угольки на пол. Бабушка закашлялась от едкого дыма, Оке кинулся спасать половики.
– Придется топить осторожнее, – заметила бабушка. – Подкладывай не больше одного полешка зараз.
Неумолчный гул шторма перешел в ураганный рев. Яблоня отчаянно хлестала ветвями по крыше. Она всегда качалась и скрипела в ветреные ночи, но каждый раз, как кто-нибудь предлагал спилить ее, бабушка решительно возражала.
– Она у нас самая плодовитая, – говорила бабушка, а про себя еще думала, что ей будет недоставать привычного скрипа.
Вдруг Оке пронизал страх: он вспомнил, что пользовался дядиным фонариком без спросу и почти истратил батарейку.
– Не бойся, – заговорила бабушка, заметив его тревогу. – Хильдинг зайдет к кому-нибудь по дороге, если увидит, что не пройти. Мне бы только знать, что он надежно закрыл двери в хлев.
Бабушка имела в виду дверцу, через которую выносили навоз: она запиралась деревянной щеколдой, а при сильном ветре бабушка припирала ее еще и подпоркой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
Дядя Хильдинг стукнул кисетом о стол, так что чашки зазвенели:
– И ты на это соглашаешься?! Мы тут снастями и здоровьем рискуем, выходим в море в мороз и шторм, и с нас же деньги брать!
– А что тут поделает союз, если горожане воротят нос от нашей салаки? – ответил Андреас.
Дядя Хильдинг посмотрел на него с усмешкой:
– Сразу видно, что тебе никогда не приходилось слоняться без работы по улицам большого города. Не то ты бы понимал, что есть тысячи людей, которые рады были бы иметь котелок салаки, да только им это не по карману.
– Чего ты из себя выходишь? Не может же наш рыболовецкий союз весь свет переделать?
– То-то, что не может. А не мешало бы, – ответил дядя Хильдинг. – Пусть бы сами оптовики вышли в море, а то они ни разу в жизни и сетей-то не ставили, а только деньги загребать умеют! Что до меня, то я теперь с места не сдвинусь, пока нам не станут платить за рыбу как следует!.. Передай маме, что я скоро буду дома, – добавил он, обращаясь к Оке.
Дядя Хильдинг хотел было сгоряча совсем отказаться от зимнего лова, однако дело кончилось тем, что он лишь перегнал лодку в Биркегарда, чтобы иметь ее под рукой на случай, если погода и цены на салаку переменятся к лучшему.
В водах около Скальвикена салака за последние десятилетия совсем перестала появляться, к тому же лову здесь обычно мешал ледяной барьер вдоль всего берега.
– В этом году лед совсем как в старые времена, – заметила как-то бабушка.
В тот день дядя Хильдинг отправился на охоту. Он вернулся домой с тремя нырками. С широких клювов стекали капли крови, рисуя красную цепочку на снегу.
– Двумя выстрелами уложил! – сообщил он горделиво и вспомнил по этому случаю самую короткую охотничью историю в Нуринге:
На море
С лодки
Из винтовки
Отбил утке клюв!
Бабушка усмехнулась и протянула птиц Оке. Была бы жизнь получше, она начинила бы их черносливом и зажарила в масле…
– Сходи на чердак, обери перья да сбереги их – пойдут на подушки, – сказала она.
Перепончатая кожа на утиных лапках казалась неприятно холодной на ощупь, и было больно смотреть на пробитые дробью ранки в красивых птичьих грудках. Однако выдернув первую горсть пуха, Оке стал уже предвкушать вкусный обед. Что, если бабушка все-таки зажарит их!
Он уже забыл, когда они в последний раз могли позволить себе намазать кусок хлеба маргарином. Соленая рыба и вареный картофель успели основательно приесться. Случалось, что у него как-то странно мелькало перед глазами и он ощущал приступы голода, хотя не мог заставить себя ничего проглотить.
Может быть, права бабушка, когда говорит, что он слишком утомляет зрение?
В школе только что открылась библиотека – целый большой шкаф, пятьдесят книг! Каждую пятницу Русен отпирал стеклянные дверцы.
– Тебе, конечно, надо книгу потолще, – поддразнивал он обычно Оке, щелкая его по уху отполированным острым ногтем.
Оке смущался, краснел, но каждый раз уносил домой по две книги. Пустые романы для детей учитель ему не предлагал, не читал он ему и обычных долгих наставлений о том, что нельзя пачкать книги и загибать углы страниц.
– Вот тебе книга о восстании Дакке, но только помни, что он был, собственно, каналья, хотя автор и симпатизирует ему, – сказал Русен, когда Оке пришел за очередной книгой.
Слова учителя, которому Оке во всем, что касалось книг, верил больше, чем кому-либо другому, сильно испортили ему удовольствие от толстого романа. Оке хотелось верить герою во всем… Когда вождь повстанцев, выступивших против Густава Васы, пал на поле битвы, пронзенный множеством стрел, Оке даже не знал, радоваться ему или горевать.
– Что-то сегодня мой ревматизм разыгрался! – ворчала про себя бабушка. Она пришла в сени под лестницу взять из мешка отрубей для свиньи.
День выдался на редкость тихий, и вечерняя заря долго держалась в морозных сумерках. Оке удивился, увидев, как на склоне холма вдруг завихрилось облачко снега. Снежинки тут же осели горстью белого пуха. Тишина стала еще глубже, будто все вокруг притаилось в немом ожидании.
Внезапно над лесом пронесся тяжелый вздох, верхушки сосен беспомощно закачались, и в то же мгновение все за окном скрылось в снежном вихре. Ветер свистел и выл во всех щелях, крыша стонала под его напором – казалось, дом покачивается на своем скалистом ложе.
– Я знала, что будет вьюга! – воскликнула бабушка. – Вот уже которые сутки все косточки ноют.
Дядя Хильдинг вызвался сделать что надо в хлеву.
– Да ты и подоить-то не сможешь! – возразила было бабушка.
– А сколько раз я доил мальчишкой, когда вы уходили на работу к хозяину! – ответил он обиженно и забрал у нее подойники.
В глубине души бабушка была только рада. В такой вечер лучше сидеть в теплой комнате перед очагом. Она внимательно прислушивалась к мощному гулу непогоды, вспоминая прошлые бураны, но ничего похожего не могла припомнить.
– Да, об этом шторме долго будут говорить, – произнесла она наконец серьезно.
– Ни в коем случае не выходите! – предупредил дядя Хильдинг, вернувшись с молоком.
Сам же он надел меховой полушубок, поднял воротник, так что нос почти исчез в овечьей шерсти, и сунул в карман маленький фонарик.
– А ты куда? – встрепенулась бабушка.
– Дойду до Биркегарда. Надо проверить лодку, чтобы море не разбило или не унесло ее.
Бабушка побледнела. Дорога шла только до деревни, дальше надо было пробираться по узким, запутанным тропкам.
– В такой буран ты непременно заблудишься на мысу.
Дядя Хильдинг только усмехнулся:
– Да я здесь с закрытыми глазами пройду!
– Во всяком случае, берегись, чтобы тебя не пришибло падающим деревом.
Дверь уже придавило снаружи высоким снежным сугробом, так что дяде Хильдингу пришлось поднажать на нее плечом. Сильный порыв ветра ворвался в дымоход и швырнул угольки на пол. Бабушка закашлялась от едкого дыма, Оке кинулся спасать половики.
– Придется топить осторожнее, – заметила бабушка. – Подкладывай не больше одного полешка зараз.
Неумолчный гул шторма перешел в ураганный рев. Яблоня отчаянно хлестала ветвями по крыше. Она всегда качалась и скрипела в ветреные ночи, но каждый раз, как кто-нибудь предлагал спилить ее, бабушка решительно возражала.
– Она у нас самая плодовитая, – говорила бабушка, а про себя еще думала, что ей будет недоставать привычного скрипа.
Вдруг Оке пронизал страх: он вспомнил, что пользовался дядиным фонариком без спросу и почти истратил батарейку.
– Не бойся, – заговорила бабушка, заметив его тревогу. – Хильдинг зайдет к кому-нибудь по дороге, если увидит, что не пройти. Мне бы только знать, что он надежно закрыл двери в хлев.
Бабушка имела в виду дверцу, через которую выносили навоз: она запиралась деревянной щеколдой, а при сильном ветре бабушка припирала ее еще и подпоркой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81