— Да-да, Ростовский, — кивнул он, — вы на верном пути. Я и есть тот самый Свирский, которого вы с таким упорством ищете уже более месяца. Еще день-два, и вы бы сами на меня вышли. Следует отдать должное вашим друзьям в Огнях: они поработали на славу. Однако, Ростовский, вы переступили грань, переступать которую вам не следовало. Поэтому я вынужден был предвосхитить события. Я привык контролировать ситуацию и направлять ее в нужное мне русло. Вы здесь потому, что так хочу я.
Сергей уже оправился от первого потрясения.
— Это вы делали мне операцию? — глухо спросил он.
— По изъятию почки? Разумеется, я.
Пелена, окутывающая его память, окончательно прорвалась. Сергей наконец вспомнил, где видел эти бесцветные, неподвижно-стеклянные глаза.
…я лежу на операционном столе, сознание слабой затухающей ниточкой пульсирует в моем мозгу… яркий белый свет бьет в лицо… чей-то силуэт склоняется надо мной… нижняя часть лица скрыта за белой марлевой повязкой, на голове — хирургический колпак, низко надвинутый на брови… видна только узкая полоска глаз… тех самых глаз… в вену у локтевого сгиба впивается игла… по телу разливается сладкая, удивительная истома… я проваливаюсь в глубокую, бездонную яму… погружаюсь во тьму, которая окутывает мое сознание плотным саваном… тьма… ничего, кроме тьмы… и только глаза продолжают слепить своей стеклянной неподвижностью…
Звук голоса Свирского вернул его к действительности.
— Довольно, Ростовский. Вечер воспоминаний мы устроим после. А сейчас — к делу. Надеюсь, вы понимаете, что мне известен каждый ваш шаг, каждое ваше телодвижение? Если вы этого еще не поняли, то смею вас заверить, что это именно так. Скажу больше: я не только контролирую ваши действия, но и в большинстве случаев направляю их. Если хотите, я — генератор вашей судьбы. — Он снова расплылся в слащавой улыбке. — Красиво звучит, не так ли? Но оставим лирику. — Он взял небольшую паузу. — К слову сказать, господин Антонов именно вам должен быть благодарен за ту чудесную «случайность», сведшую его с Владимиром Анатольевичем Орловым. Или вы до сих пор наивно полагаете, что встретиться с Орловым вот так запросто, с глазу на глаз, под силу простому смертному? Глубоко заблуждаетесь, Ростовский. Для Владимира Анатольевича ваш Антонов — все равно что назойливая муха, от которой в лучшем случае можно отмахнуться, в худшем же — просто прихлопнуть. Думаю, вы уже поняли: вся эта операция полностью спланирована и осуществлена вашим покорным слугой. Кстати, насчет операции. — Он снова выдержал паузу. — Да, я хирург, и хирург, смею вас заверить, высокой квалификации. И как хирург я провел не один десяток сложнейших операций, в том числе и по трансплантации органов. Вот этими самыми пальчиками, Ростовский. Однако меня всегда привлекали операции более широкого масштаба — операции, далеко выходящие за рамки чисто медицинских аспектов. Именно потому я и здесь, а не в какой-нибудь грязной, вонючей клинике.
— Еще бы! — с сарказмом заметил Сергей. — Здесь и платят, поди, не в пример больше.
— Разумеется, — тут же ответил Свирский, пропуская сарказм мимо ушей. — Мой талант стоит больших денег, Ростовский. Я привык, чтобы мой труд оплачивался сполна. Впрочем, вас это не касается, — закончил он резко.
Сергей невольно сжал кулаки.
Как же мне хочется тебе врезать! Размазать твою поганую улыбочку по стенам твоего паршивого кабинета!..
Свирский, похоже, уловил это желание во взгляде своего «гостя», однако и ухом не повел.
— Что вы от меня хотите? — в упор спросил Сергей, едва себя сдерживая.
— Вопрос по существу, и вы получите на него ответ — но позже. Замечу лишь, что вы представляете для нас определенный интерес. Согласитесь, что в противном случае с вами никто церемониться бы не стал. И в первую очередь — я.
Сергей попытался было что-то возразить, однако Свирский пресек эту попытку движением руки.
— У меня мало времени, Ростовский, да и вам пора убираться отсюда. Закончим этот разговор. Теперь вы знаете достаточно, чтобы сделать соответствующие оргвыводы. Правильные выводы, Ростовский. Можете ехать. Мои люди проводят вас.
Дверь распахнулась, и на пороге вновь возникли «качки» из личной охраны господина Свирского.
Что ж, расквитаться с ним, видимо, придется в следующий раз.
Сергею ничего не оставалось делать, как направиться к выходу. Им овладела какая-то странная, до нелепости абсурдная мысль: почему-то казалось, что Свирский сейчас возьмет и скажет: «Проводите-ка заключенного в его камеру».
Однако Свирский напутствовал его совсем иначе:
— И помните, Ростовский, день сюрпризов для вас только начался…
Если бы Сергей не пропустил этих последних слов мимо ушей, возможно, он как-то сумел бы подготовиться к тому страшному удару, который ждал его дома.
Глава двадцать вторая
В половине десятого он был уже дома. Вернее, возле дома, так как до квартиры дойти так и не успел. Поставив машину под своими окнами — везти ее в гараж просто не было сил: за день он устал, как собака, — у входа в подъезд Сергей совершенно неожиданно столкнулся со знакомой почтальоншей, которая обычно обслуживала их район. Она окинула его суровым взглядом и проворчала:
— Ну наконец-то! Я к вам уже третий раз захожу. Делать мне больше нечего, как в свой выходной по ночам телеграммы разносить!
Сердце его словно обдало кипятком.
— Телеграммы? Какие телеграммы?
— Обыкновенные! Нате, распишитесь, вот здесь.
Она сунула ему квитанцию с огрызком карандаша. Не глядя, Сергей поставил привычную закорючку. Рука дрожала, его бил нервный озноб.
Телеграмма? От кого? Оттуда, из Огней? По расчетам, Катюша уже девять часов как должна находиться под опекой доктора. Послание наверняка от него.
Продолжая ворчать, она всучила ему телеграмму и заковыляла прочь. А он, едва сдерживая сердцебиение и сгорая от нетерпения, развернул долгожданное послание — и при свете ночного фонаря прочитал следующее:
«Девочки в поезде нет. Проводник страшно перепуган. Клянется, что была. Следов так и не нашел. Немедленно выезжаю. Твой друг».
Казалось, что в голове взорвалась водородная бомба. Он тупо смотрел на этот проклятый листок бумаги — и ничего не видел. В глазах стоял черный туман, буквы расползались, самым невероятным образом сплетались в какие-то замысловатые фигуры и каббалистические символы, а потом растворялись — чтобы тут же проявиться вновь.
Самое страшное, что могло случиться, все-таки случилось. Катюша исчезла. Ее похитили. Было совершенно очевидно: Свирский провел очередную свою «операцию», и провел блестяще.
Сердце пронзила тупая боль. Он зажмурился, до хруста в зубах сжал челюсти и застонал. Не застонал — завыл, от отчаяния и бессилия — так, как воют, наверное, одинокие старые волки в длинные морозные зимние ночи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86