Сжать эту шейку и… сломать ее. Легко, одним движением. Он почти слышал слабый хруст, почти испытывал в пальцах ощущение, очень похожее на то, которое возникает, когда… Да, когда ломаешь ветку. Раз - и все. Жизнь уйдет из маленького поганого тельца, и оно выпадет из его рук, словно тряпичная кукла.
Но нет, пока нельзя, девчонка еще должна кое-что для него сделать. Однако потом… О, потом он не откажет себе в этом маленьком удовольствии. Тем более, что теперь можно не опасаться ни возмездия, ни угрызений совести. По правде говоря, возмездие в виде «неотвратимого наказания» ему и раньше не грозило, потому что Брат Хив никогда не выдал бы его. А что касается угрызений совести, то они были связаны исключительно с тем, что Хив не одобрял таких вещей, и его неодобрение само по себе являлось для Эрритена достаточно тяжким наказанием. Но теперь Брата больше нет, и…
Эрритен на мгновение прикрыл глаза. Не надо об этом. Не надо! Опыт показывал, что мысли о преждевременной, вопиюще несправедливой смерти Хива и остальных Братьев и Сестер способны высосать из него все силы, а они сейчас нужны были ему как никогда. Потому что изо всей его большой и дружной Семьи уцелели только он и еще несколько несчастных, сумевших выбраться из-под завала на лесной дороге и доковылять до своих. Однако они, скорее всего, останутся калеками на всю жизнь и, к тому же, в данный момент находятся далеко. Значит, пока мстить проклятым убийцам имеет возможность только он один. Вот именно, убийцам, напомнил себе Эрритен, а не этой сопливой девчонке. Она, конечно, ненавидела Детей Богини, но по малолетству вряд ли была в состоянии причинить им серьезный урон.
Он тяжело перевел дыхание.
Исходящий от девчонки мерзкий человеческий запах с каждым мгновением становился все гуще, все назойливей - так всегда бывало при сколько-нибудь долгом контакте с людьми. Возникло ужасное ощущение, точно этот запах липнет к коже, обволакивает тело, и оно становится грязным, грязным, грязным…
- Ступай, - отрывисто приказал Эрритен. - Уходи! От тебя… воняет.
Инес медленно попятилась, не сводя с него испуганного взгляда. Только у самого выхода из конюшни она повернулась и пошла к дому. Теперь девчонка сделает все, что ей приказано. Жаль, что тогда, в первый раз, он переоценил ее страх и отпустил, как говорится, на свободный привязи.
Нужно было сразу сковать ее так, как он сделал это сейчас. Но… Был у него и свой резон для более «мягкого» варианта. Не жалость, конечно. Еще чего не хватало, жалеть человеческое отродье! Просто жесткая удавка иногда напрочь ломала людей, а Эрритену требовалось, чтобы девчонка продержалась до тех пор, пока он не выйдет из игры. Ну, теперь до этого остались считанные часы; столько-то, он надеялся, она протянет.
Нужно убираться отсюда и поскорее, сказал он себе, глядя ей вслед. В доме суета, полно народу, вдруг кому-нибудь вздумается заглянуть в конюшню? Конечно, Эрритен всегда мог отвести глаза нежелательному свидетелю своего неоправданного присутствия здесь, чтобы тот или принял его за кого-то другого, или вообще не заметил. Однако изредка попадались люди, не поддающиеся его воздействию, и сейчас рисковать не стоило. Неотрывно следя за домом, Эрритен вышел из конюшни, обогнул ее и выскользнул со двора. Дальше он двинулся задами, но совершенно открыто. Мало ли куда ему вздумается пойти, кому какое дело? Кроме того, опыт показывал, что люди так давно и прочно исключили его из сферы своего внимания, что почти не замечали, когда он проходил мимо них.
Яростная буря, бушевавшая в душе, пока Эрритен разговаривал с девчонкой, не улеглась, а, напротив, разгоралась все сильнее. Тонкая, «цыплячья» шейка так и маячила перед его внутренним взором. Он знал - для того, чтобы успокоиться, существует только один способ. И, вернувшись домой, сразу же свернул к сараю. Как и все в его хозяйстве, это сооружение было сделано на совесть и скорее напоминало аккуратный маленький домик. Стены прочные, деревянные, а не бамбуковые с привязанными к ним циновками, как у большинства в городе. И, конечно, никаких щелей ни в стенах, ни в крыше.
Войдя, Эрритен плотно закрыл за собой дверь, и сразу же стало почти совсем темно. Несмотря на то, что повсюду висели пахучие травы, а вдоль стен стояли корзины с фруктами, орехами и прочими плодами земли, перешибить мерзкий человеческий запах они были не в состоянии. Все вокруг просто пропиталось им. Из угла, где на земляном полу валялась подстилка Кристы, послышался шорох и жалобный не то всхлип, не то вздох. Эрритен хорошо представлял себе, как, услышав его шаги, она вскочила и попятилась в страхе, зажимая ладонями рот, чтобы из него не вырвалось ни звука. Этот образ еще яростнее распалил его воображение.
- Зажги фонарь, - негромко бросил он.
Послышалась возня, но фонарь всегда стоял наготове рядом с Кристой, и вскоре вспыхнул слабенький, дрожащий огонек, едва разгоняющий мрак. Большего и не требовалось. Эрритен медленно надвигался на женщину, а она так же медленно отступала, пока не уперлась спиной в стену.
Голова у нее мелко подрагивала, лицо, когда-то так пленившее Эрритена своей удивительной, неземной красотой, сейчас выглядело одутловатым и слегка асимметричным. В последний раз он сильно ударил ее по скуле и опухоль до сих пор не спала. Грязные, спутанные, наполовину рыжие, наполовину седые волосы свешивались на лицо, которое, тем не менее, чудом сохранило остатки былой красоты. Может, все дело было в серых глазах, мерцающих, словно драгоценные камни? Пухлых губах? Прямом, точеном носе? Впрочем, глаза, хоть и блестели, но видели теперь плохо; сказывались постоянные побои. Рот, скорее, можно было назвать опухшим. И вот только нос… Да, тут Эрритен сплоховал. Столько раз он бил Кристу по лицу, бил жестоко, и руками, и ногами, и кнутом, колотил ее головой о землю, но как-то так получилось, что нос остался цел.
Но это было чуть ли не единственное, в чем Кристе «повезло». Кожа, покрытая синяками и кровоподтеками, поражала нездоровой бледностью, от крыльев носа расходились вниз глубокие скорбные морщины. А если откинуть волосы, можно было увидеть бледный кривой шрам, прорезающий высокий, чистый лоб. Одна сторона рта была постоянно вздернута, а другая опущена, и это создавало иллюзию, будто женщина все время иронически улыбается. Но так только казалось, конечно. За последние семь лет вряд ли Криста улыбнулась хотя бы раз. Эрритену, по крайней мере, такого видеть не доводилось.
Но все эти и достоинства, и недостатки внешности Кристы не играли для него ровным счетом никакой роли. Он ненавидел ее так, как можно ненавидеть лишь то, что презираешь всей душой, но без чего не можешь обойтись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
Но нет, пока нельзя, девчонка еще должна кое-что для него сделать. Однако потом… О, потом он не откажет себе в этом маленьком удовольствии. Тем более, что теперь можно не опасаться ни возмездия, ни угрызений совести. По правде говоря, возмездие в виде «неотвратимого наказания» ему и раньше не грозило, потому что Брат Хив никогда не выдал бы его. А что касается угрызений совести, то они были связаны исключительно с тем, что Хив не одобрял таких вещей, и его неодобрение само по себе являлось для Эрритена достаточно тяжким наказанием. Но теперь Брата больше нет, и…
Эрритен на мгновение прикрыл глаза. Не надо об этом. Не надо! Опыт показывал, что мысли о преждевременной, вопиюще несправедливой смерти Хива и остальных Братьев и Сестер способны высосать из него все силы, а они сейчас нужны были ему как никогда. Потому что изо всей его большой и дружной Семьи уцелели только он и еще несколько несчастных, сумевших выбраться из-под завала на лесной дороге и доковылять до своих. Однако они, скорее всего, останутся калеками на всю жизнь и, к тому же, в данный момент находятся далеко. Значит, пока мстить проклятым убийцам имеет возможность только он один. Вот именно, убийцам, напомнил себе Эрритен, а не этой сопливой девчонке. Она, конечно, ненавидела Детей Богини, но по малолетству вряд ли была в состоянии причинить им серьезный урон.
Он тяжело перевел дыхание.
Исходящий от девчонки мерзкий человеческий запах с каждым мгновением становился все гуще, все назойливей - так всегда бывало при сколько-нибудь долгом контакте с людьми. Возникло ужасное ощущение, точно этот запах липнет к коже, обволакивает тело, и оно становится грязным, грязным, грязным…
- Ступай, - отрывисто приказал Эрритен. - Уходи! От тебя… воняет.
Инес медленно попятилась, не сводя с него испуганного взгляда. Только у самого выхода из конюшни она повернулась и пошла к дому. Теперь девчонка сделает все, что ей приказано. Жаль, что тогда, в первый раз, он переоценил ее страх и отпустил, как говорится, на свободный привязи.
Нужно было сразу сковать ее так, как он сделал это сейчас. Но… Был у него и свой резон для более «мягкого» варианта. Не жалость, конечно. Еще чего не хватало, жалеть человеческое отродье! Просто жесткая удавка иногда напрочь ломала людей, а Эрритену требовалось, чтобы девчонка продержалась до тех пор, пока он не выйдет из игры. Ну, теперь до этого остались считанные часы; столько-то, он надеялся, она протянет.
Нужно убираться отсюда и поскорее, сказал он себе, глядя ей вслед. В доме суета, полно народу, вдруг кому-нибудь вздумается заглянуть в конюшню? Конечно, Эрритен всегда мог отвести глаза нежелательному свидетелю своего неоправданного присутствия здесь, чтобы тот или принял его за кого-то другого, или вообще не заметил. Однако изредка попадались люди, не поддающиеся его воздействию, и сейчас рисковать не стоило. Неотрывно следя за домом, Эрритен вышел из конюшни, обогнул ее и выскользнул со двора. Дальше он двинулся задами, но совершенно открыто. Мало ли куда ему вздумается пойти, кому какое дело? Кроме того, опыт показывал, что люди так давно и прочно исключили его из сферы своего внимания, что почти не замечали, когда он проходил мимо них.
Яростная буря, бушевавшая в душе, пока Эрритен разговаривал с девчонкой, не улеглась, а, напротив, разгоралась все сильнее. Тонкая, «цыплячья» шейка так и маячила перед его внутренним взором. Он знал - для того, чтобы успокоиться, существует только один способ. И, вернувшись домой, сразу же свернул к сараю. Как и все в его хозяйстве, это сооружение было сделано на совесть и скорее напоминало аккуратный маленький домик. Стены прочные, деревянные, а не бамбуковые с привязанными к ним циновками, как у большинства в городе. И, конечно, никаких щелей ни в стенах, ни в крыше.
Войдя, Эрритен плотно закрыл за собой дверь, и сразу же стало почти совсем темно. Несмотря на то, что повсюду висели пахучие травы, а вдоль стен стояли корзины с фруктами, орехами и прочими плодами земли, перешибить мерзкий человеческий запах они были не в состоянии. Все вокруг просто пропиталось им. Из угла, где на земляном полу валялась подстилка Кристы, послышался шорох и жалобный не то всхлип, не то вздох. Эрритен хорошо представлял себе, как, услышав его шаги, она вскочила и попятилась в страхе, зажимая ладонями рот, чтобы из него не вырвалось ни звука. Этот образ еще яростнее распалил его воображение.
- Зажги фонарь, - негромко бросил он.
Послышалась возня, но фонарь всегда стоял наготове рядом с Кристой, и вскоре вспыхнул слабенький, дрожащий огонек, едва разгоняющий мрак. Большего и не требовалось. Эрритен медленно надвигался на женщину, а она так же медленно отступала, пока не уперлась спиной в стену.
Голова у нее мелко подрагивала, лицо, когда-то так пленившее Эрритена своей удивительной, неземной красотой, сейчас выглядело одутловатым и слегка асимметричным. В последний раз он сильно ударил ее по скуле и опухоль до сих пор не спала. Грязные, спутанные, наполовину рыжие, наполовину седые волосы свешивались на лицо, которое, тем не менее, чудом сохранило остатки былой красоты. Может, все дело было в серых глазах, мерцающих, словно драгоценные камни? Пухлых губах? Прямом, точеном носе? Впрочем, глаза, хоть и блестели, но видели теперь плохо; сказывались постоянные побои. Рот, скорее, можно было назвать опухшим. И вот только нос… Да, тут Эрритен сплоховал. Столько раз он бил Кристу по лицу, бил жестоко, и руками, и ногами, и кнутом, колотил ее головой о землю, но как-то так получилось, что нос остался цел.
Но это было чуть ли не единственное, в чем Кристе «повезло». Кожа, покрытая синяками и кровоподтеками, поражала нездоровой бледностью, от крыльев носа расходились вниз глубокие скорбные морщины. А если откинуть волосы, можно было увидеть бледный кривой шрам, прорезающий высокий, чистый лоб. Одна сторона рта была постоянно вздернута, а другая опущена, и это создавало иллюзию, будто женщина все время иронически улыбается. Но так только казалось, конечно. За последние семь лет вряд ли Криста улыбнулась хотя бы раз. Эрритену, по крайней мере, такого видеть не доводилось.
Но все эти и достоинства, и недостатки внешности Кристы не играли для него ровным счетом никакой роли. Он ненавидел ее так, как можно ненавидеть лишь то, что презираешь всей душой, но без чего не можешь обойтись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72