Он хотел дать пощечину судьбе, сделавшей для него недоступными главных убийц его родителей – Басаева и Умарова, до которых он так и не мог дотянуться. Каха жаждал залепить в бубен всему этому подлому и алчному миру, отнявшему у него тепло, счастье и жизнь. Месть и отчаяние так глубоко проникли в него и завладели им, что он уже не помнил ничего, что можно было бы сделать с нежностью. Мир начинался и заканчивался горьким, яростным насилием. В том числе и над собой.
«О! Какое счастье, что ты снял с меня все сомнения, все обязательства! Какое счастье, что ты весь открылся! Мразь! Горец долбаный! Иди баранов пасти!» Алла мчалась к подъезду, хотя за ней никто не гнался, и глотала слезы. Но это были слезы не унижения, а скорее освобождения. Чистейшие слезы чистейшей злобы. Самой высокой пробы.
Тошнота нахлынула снова, и почти две недели Алла провела «в объятьях с унитазом». Но как только полегчало, семейный совет во главе с Ильей продолжился за очередным семейным ужином. Как-то само собой получилось, что квартира покойной мачехи на Кутузовском стала их штаб-квартирой, а потом и общим домом. Лина Ивановна сияла, как начищенный пятак, такого полного счастья она и представить себе не могла. Теперь у нее на жердочке чирикали две чудесные молодые птички.
– Я решила взять академку по беременности. Они не могут отказать. Кишка тонка. Я буду судиться.
– Хорошая идея, – согласился Илья. – А я решил поговорить с твоим Кахой.
– Нет, только не это! – вырвалось у Аллы.
– Я твой мужчина и обязан тебя защитить.
– Нет, милый, не надо. Я буду волноваться за тебя. Обещай мне не говорить с ним, пока я не улажу все с универом, – несколько мелодраматично промурлыкала Алла, мысленно досадуя: «Куда ты лезешь со своим благородством, хочешь себе шею свернуть?»
А прамачеха сделала большие глаза и схватилась за сердце. Она действительно чуть не грохнулась в обморок от ужаса, только представив, к чему может привести этот разговор.
– Хорошо, обещаю, – улыбнулся Илья. – Ладно, дамы. Сегодня я вас бросаю. Пойду в спортбар, чтобы тут вас не оглушать своими воплями, посмотрю, как наши с Португалией сыграют, все же отборочный тур. Позвоню и заеду завтра.
«Зря я ей сказал, – подумал он, прижимая к себе нежное, гибкое тельце любимой. – Неужели где-то там, внутри, растет уже червячок, который станет моим сыном? Чудеса! Надо будет найти этого Каху самому и спокойно поговорить». Он чмокнул в щеку будущую пратещу и вышел на осенний пронзительный ветер. Машину решил не брать – все равно захочется выпить.
Но машина боялась оставаться на ночь без хозяина. Ветер подхватил опавшие на ее крышу листья и принес, как подношение, к его ногам. Смутное беспокойство почудилось Илье в этом просительном жесте осени. Ветер тем временем отшатнулся от него, бросился в каштаны, прорвался сквозь плотные кроны и на секунду высветил огромную пустую страшную луну.
Илья обогнул угол дома и свернул с Кутузовского на Дорогомиловку в сторону Киевского вокзала.
Вдруг он почувствовал, что за ним кто-то крадется. Ощущение угрозы было настолько явным, что он непроизвольно оглянулся. Никого, кроме ветра, который, закрутив листву в карликовый смерч, следовал за ним в отдалении. «Меня преследует ветер? Чушь какая», – усмехнулся Илья и ускорил шаги, раздумывая, где бы ему осесть. А вот и едальня с телевизором, за ближайшими от экрана столами уже сгрудились какие-то пацаны.
Илья, перед тем как шагнуть внутрь, еще раз на секунду обернулся. Ветер по-прежнему колебался за его спиной, и снова Илье почудилось что-то просительное и тревожное в этом убогом осенне-пыльном октябрьском завихрении. Что там говорила Алла про соглядатая? Может, его соглядатай – ветер?
Алла с прамачехой тоже сидели у телевизора. Как иногда приятно расслабиться и посмотреть несусветную чушь. «Ну что, ненависть? Обломалась? – удовлетворенно думала Алла, непроизвольно поглаживая свой совсем еще невидимый животик. – Не взять тебе меня голыми руками. Я еще Илье расскажу всю правду, когда увидимся в следующий раз. Или почти всю. Скажу, что не знаю, от кого ребенок. Тогда, ненависть, тебе нечем будет крыть. Я еще и своего Каханочка прощу. Ведь Господь уже отомстил ему за эту оплеуху. Из-за какой-то дурацкой пощечины лишиться сына! Да! Я буду прощать и прощать всех по списку. И в конце получу приз – ребеночка, который выбрал меня еще тогда, когда я была злая. Прощу всех назло ненависти… Хорошо сказано».
– Слушай, – отвлекла ее от мстительно-прощательных мыслей Лина Ивановна, – не хотела говорить при Илюше, но я сегодня столкнулась с нашим участковым.
– Участковый маньяк? Столкновение прошло без жертв? – хмыкнула Алла, не отрываясь от телика.
– Он под большим секретом сказал мне, что к их начальнику поступила просьба прессануть тебя.
– То есть?
– Посадить на день в обезьянник. – Лина Ивановна понизила голос. – Просто так, для проверки документов. Пугануть немного, а потом отпустить.
– Думаешь, посмеет? – поразилась Алла. Она спрашивала о Кахе, а прамачеха подумала, что о начальнике милиции.
– Еще как. У них это, оказывается, что-то вроде подработки. Даже если у человека есть с собой паспорт, его забирают для проверки подлинности документов. Димочка просил тебя не ходить никуда одной и гулять с собакой только во дворе, ведь у шлагбаума всегда дежурит охранник.
– Какая сволочь! Да не Димочка твой, а мой Каханочек! Он хочет, чтобы я к нему вернулась.
– Каха? – Прамачеха не знала, что и думать.
– Ты представляешь, как он опасен, если так принуждает к возвращению? От него надо держаться как можно дальше.
– Зачем мы только это затеяли! И я, старая дура, тебя не отговорила!
– Как зачем? У нас теперь ребетенок будет. Это ж клево! Причем Милославский.
– Ты думаешь, это будет мальчик?
– Чую.
– Я теперь с тобой буду ездить, когда Илья не сможет. Ему ведь не говорим?
– Нет, что ты. Их надо развести как можно дальше.
– Слушай… – замялась Лина Ивановна. – Я купила участковому роскошную бутылку виски, он отнекивался, но взял. Думаю, ему надо что-то заплатить за информацию. Может, долларов сто? – Прамачеха хотела взять расходы на себя, но так, чтобы Алла знала о ее благодеянии.
– Маньяку-участковому? Обойдется вискарем. Он у меня и так на крючке. Стал бы он иначе распинаться. Возьми у него номер мобильного. Я ему сама позвоню.
– Конечно. Деточка моя, Лалочка, береги себя.
«Танк ты мой, – подумала Алла, – хочется тебе занять все Стёпины позиции, даже Лалочкой меня называть», – но в этот раз вслух она уже не возразила, только фыркнула.
А долгий холодный вечер 13 октября все длился. В привокзальном баре, где осел Илья, было грязно и шумно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153