Антон медленно проехал пару кругов, рассматривая тех, кто стоял вдоль обрамлявшего ледяное поле вала. Знакомых ребят и девочек из его школы в этот вечер почти не было. Но вот он увидел группку человек в шесть из соседней школы, восьмой, располагавшейся на проспекте Революции, главной улице города. Дворы восьмой и пятой, в которой учился Антон, на улице Энгельса, параллельной проспекту, соединялись. Весной и осенью, в теплые дни, выйдя во дворы на перемене, ученики восьмой и пятой смешивались и почти все были между собой знакомы. Антон тоже знал многих, как с приятелями встречался с ними на улицах, в кино, на стадионных трибунах в дни футбольных матчей, спортивных соревнований и праздников.
Он подъехал к ребятам из восьмой, завязался разговор, а через минуту, отделившись от потока, несущегося мимо по кругу, подлетела и красиво, с снежными фонтанами из-под коньков, затормозив, остановилась пара: высокий парень с непокрытой курчавой головой, в толстом свитере, и девушка – в белом шерстяном шлемике, коротком, на вате, жакетике с белой оторочкой на воротнике и по бортам. У обоих были разрумяненные морозом и встречным ветром лица, белый иней на бровях и ресницах.
– Привет! – бросил парень Антону. У него было редкое имя – Демьян, для друзей же он был Димка. Когда-то, классе в четвертом-пятом, он вместе с Антоном занимался в изостудии Дворца пионеров. Но таланта у обоих не оказалось, Димка прибился к драмкружку, а Антон не сгодился и там, остался за всеми бортами. Девушку Антон видел впервые.
– Знакомься! – небрежно кивнул парень на девушку. – Это Лена Шуберская. Теперь она учится в нашей школе. К нам тоже насовали всякую шантрапу…
– Димка! – укоризненно воскликнула девушка. – Нет, ей-богу, тебе-таки стоит отрезать язык.
– А что, разве не так? Месяц назад, – обратился Димка к Антону, – когда эта банда появилась, в их классе устроили диктант, проверить – в каких они отношениях со своим родным языком, могут ли «корову» правильно написать. И что ты думал? Двадцать пять человек – и двадцать два «плохо». По десять орфографических ошибок у каждого. А о запятых вообще никакого понятия. И только одна отметка «хорошо» – вот у этой леди, Леночки Шуберской. Но знаешь почему? Ты думаешь, она хоть одно правило знает? Ничего подобного. Прошлым летом она в деревне у бабушки гостила и от скуки «Королеву Марго» там прочла. Вот такая книжища, – показал он руками толщину, раздвинув их на полметра. – Две тыщи страниц. Между прочим – хороший способ стать грамотным человеком. Прочитаешь такую библию – и пишешь уже чисто механически, по зрительной памяти. А не познакомилась бы Леночка с Маргошей – тоже бы «плохо» схватила!
– Не слушай его, – сказала девушка Антону. – Он обязательно должен съязвить, какую-нибудь дичь сморозить, просто так он говорить не умеет. У тебя-то самого что по русскому? – обратила она свое разрумяненное лицо на Димку. – Он вместо «еще» – «исчо» пишет.
Это она сказала уже Антону.
– Нет, «исчо» я не пишу. А вот «чемодан» однажды «чемондан» написал. Было дело. В сочинении про «Мать» Горького. Помните, там в финале мать листовки из чемодана достает и разбрасывает. И прямо как смола ко мне этот проклятый «чемондан» приклеился! Знаю же, как надо, а доходит до этого слова – рука сама «чемондан» выводит… Ладно, мы поехали, а то я уже мерзнуть стал.
– Пока! – махнула Лена рукой в варежке ребятам из восьмой школы и Антону, коротко взглянув на него из-под нависающего над глазами края вязаной шапочки. Лицо у нее – это виделось даже в искажающем все цвета свете электрических лампочек над катком – было смугловатое, глаза – голубые. Они васильково блеснули в туманном, смешанном с огнями, полумраке, клубившемся вместе с паром людского дыхания над ледяным полем катка. Этот брошенный на Антона взгляд длился не больше мгновения, но действие его было подобно болезненно-сладостному уколу в самое сердце, за которым для Антона и всей его каждодневной жизни начался долгий плен той, что зовется Леной Шуберской, которая почти всю неделю пребывает совсем близко от него, всего в ста шагах через пустой каменистый школьный двор, ходит по тем же улицам, что и он, ездит в тех же трамваях, носит удивительно идущую к ее лицу, к ее васильковым глазам белую вязаную шапочку, отороченный мехом жакет, делающий ее похожей на сказочную Снегурочку.
С того морозного вечера на катке все мысли и желания Антона были направлены лишь на одно: снова встретить где-нибудь Лену Шуберскую, увидеть ее хотя бы издали. Он был заворожен, опьянен даже ее именем, оно звучало в нем непрестанно, дни напролет, как музыка: Лена Шуберская… Лена Шуберская…
И он ее встречал, чаще всего на улицах, иногда с Димкой, но больше – с какими-то другими, незнакомыми ему парнями. Не только Антон пылал к ней чувствами, поклонников у нее, как видно, хватало в избытке.
И опять, как всегда, когда Антон видел Лену, словно что-то заклинивало в нем: он робел, внутренне сжимался. По праву знакомства с ней на катке он мог бы подойти, заговорить, хотя бы для начала о том же самом катке – когда, в какой из дней она на нем появится. Но он ни разу к ней не подошел, не мог найти в себе решимости, внутренней свободы. А если бы все-таки вдруг и подошел, то как бы, наверное, жалко и смешно он выглядел: стал бы заикаться, краснеть, на лбу заблестели бы капельки пота, и Лена рассмеялась бы ему прямо в лицо…
Как и в прежние свои влюбленности, он носил свои чувства глубоко в себе, спрятанными, его новая, всевластно захватившая его любовь была для него радостью и мукой опять-таки издали, на расстоянии.
На каток вечерами он шел теперь исключительно ради Лены, томимый ожиданием: найдет ли он ее там? И если она была и каталась с каким-нибудь спутником, держась за его руку, или же спутник держал ее под локоть, крепко прижимая ее к себе, – Антон, испытывая жгучую ревность, сзади них в потоке конькобежцев неотрывно, с пронзительным вниманием следил все время за Леной глазами, вбирая в себя ее статную фигурку, ее плавные движения, ее белую шапочку, подержать которую в руках хотя бы секунду – и то доставило бы ему великое счастье…
А когда время приближалось к закрытию катка и народ начинал постепенно его покидать, Антон торопился переодеться в теплушке, выскакивал наружу и ждал выхода Лены со стадиона на другой стороне улицы за снежными сугробами, накиданными дворниками. Увидеть его там, выходя из светлого стадионного помещения в темноту ночи, было невозможно, а если бы Лена даже и увидела – она ни за что бы не догадалась, что Антон прячется там ради нее, только затем, чтобы, незаметно идя сзади, на расстоянии, и не спуская с нее глаз, проводить ее до самого дома.
Она выходила, в зимнем пальто, в своей белой шапочке, валенках, ставшая в них ниже ростом, с коньками в руке, связанными сыромятным ремешком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91