Хотя в подвале, понятно, сырость. А сын говорит, здесь надо приборами замерять, чтобы зараз все выяснить. А я говорю, неча в моем подвале замерять, мой нос – вот вам и прибор.
Не хочется отдавать. Хотя сын говорит, что сейчас или никогда, а то скоро никто и не позарится. С этой фирмы придет какой-то мужик, а то обещали женщина. К счастью, она не придет. Не могу я больше смотреть на женщин, в башку черт-те что лезет, хотя куда мне. Все равно ни на что не годен.
Сегодня схожу к почтовому ящику и в бар. Сыграем с Рейно в покер на автомате. На десятку. При Марте-то я только на пять марок играл. И то она сердилась.
Правда, я один раз сотню выиграл, так она довольна была. Купил две пачки кофе, масла полкило и ветчины в нарезке. Я смеялся, когда Марта выясняла тайком, что за система в этой игре и тот ли это автомат у самых дверей.
Этот мужик придет ближе к вечеру. Пусть только слово скажет о доме плохое, я сам продам. Однажды по телевизору какой-то человек рассуждал о старых домах, так он назвал их минами замедленного действия. И эти люди живут в стране, которую я для них отвоевал.
Если этот скажет о моем доме плохо, выставлю его во двор. Я сумею.
Сын говорил, что, может быть, агентство потребуют проверки состояния. А то не решатся продавать.
Никаких проверок не будет. Я сам знаю, в каком он состоянии. Зло берет, все на память приходит, как строили. Как сообща заливали бетон, тогда и Рейно участвовал. Ну бетон застыл, потом уже на цоколь возводили каркас. А потом засыпали фундамент и настелили полы, набили стены опилками, вставили окна, казалось, все уже и готово. А кто-то сказал, мол, в недоделанном доме живут, но это нас не волновало, кто сразу досками мог обшить? И труба выдержала, хотя поначалу и сомневались. Обожженного-то кирпича с трудом на печь хватило. Я формы одолжил, сам вылепил кирпичи из бетона и следил, чтоб просохли как следует. Каждую доску, каждый гвоздь сам забил и обойными гвоздями картон к стене прилатал. Так что хрен сюда кто с прибором придет в подвале идиотничать.
Да и сам я могу его продать, если уж очень-то прижмет. Вон, сыну Рейно продам, тот вроде бы дом ищет. Или тому спортсмену, который как-то вечером тут с пробежки пыхтел. Дышал как паровоз и дом нахваливал. Спросил, не продается ли. Во народ, запросто так на чужой двор забредают, продай, и все тут. С протянутой рукой под окошком больше не стоят.
Невестка говорит, что прибраться бы перед тем, как человек с фирмы придет. А чего от этого поменяется? Я ж ничего не трогал тут после Марты. Вон, и шаль ее на том стуле. И фуфайка в прихожей на вешалке. Она собиралась в огород, упала в прихожей и лежит. Я сердце послушал, подушку под голову подложил, позвонил в «скорую». А они уже ничего не смогли поделать.
Может, я никуда отсюда не съеду. Я справлюсь. Марта успела показать, что и как делать в первую очередь. Словно догадывалась, что уйдет. Картошку сварю и рыбу приготовлю. А чего еще мне, простому мужику, надо-то? Траву не ем. Сладкое в магазине куплю. Сын с женой думают, я тут окочурюсь от голода. Они всегда приносят супы и каши, но во всей их стряпне эти чудные приправы, не понимают, что соли одной достаточно.
Я и со стиральной машиной справляюсь. Марта тоже мне показала. Какая там температура – шестьдесят или девяносто. А, да все равно, я ж редко стираю. То для Марты было не все равно. Сын с женой купили ей шелковую пижаму. Я не смог прочесть маленькие буквы на этикетке, взял да сунул в стирку на девяносто. Во шуму-то было! Срочно скумекал какое-то дело во дворе, только б не слушать. У внучки теперь эта пижама.
Наверно, не надо об этом думать, слезы на глаза… Эх, была бы здесь Марта. Ворчала бы из-за неверной температуры. Или из-за покера. Была бы.
Только ее нет.
Она где-то там.
Нет, на небе ее тоже нет.
Это пастор так утверждал.
Я не решился сказать против, в такой момент. Но сам я думаю, что нет никакого неба. И Бога тоже нет. Был бы, так пришел бы нашим парням на помощь во время артобстрелов. Как-то раз я кричал ему, да Он ничего не ответил, а нога моего приятеля отлетела прямиком ко мне. Тогда я понял, что наверху никого нет. Хотя капеллан сказал, что Господь хотел взять ногу Вяянянена, а через нее и самого Вяянянена к себе.
Марта в последнее время отзывалась очень тепло о Боге. Что ждет он ее где-то там и примет как старую знакомую. Я слушал, потому что Марта так говорила. Если б кто-то другой, я б и слушать не стал.
Не люблю я всяких фантазий. Терпеть не могу выдуманных историй. Хуже всего писатели, которые о войне пишут. Разукрасят свои истории, как мальчишки. Книжки-раскраски это все. Если б они писали только то, что происходило на фронте, книжки получились бы тоненькими. Все эти писатели про войну – еще большее трепло, чем богословы.
Чего это я вдруг?
Вот, Марты нет рядом, никто меня не одернет, мысли бродят туда-сюда. Если всю жизнь проживешь с кем-то, не хочешь, чтобы он куда-нибудь уходил. Несколько дней еще выдержишь, но тоже нехорошо. Помню, как-то она поехала к сестре в Хяме. Три дня была там. А мне показалось, что она уже никогда не вернется. Совсем не умею быть один. Нынче молодые разбегаются по малейшему поводу. Чуть что, сразу тюфяки понесли. Я так сказал сыну: ругайтесь, черт возьми! Кричите, к дьяволу! Защищайтесь, на хрен! Если у себя дома нельзя кричать, тогда где. Хоть сорок лет из-за того же самого пустяка. Вот, я пришел с войны, так решил, какая забота ни встретится на пути, ни за что не сверну. И Марта несколько недель на кухне спала, когда задурила чего-то, и я несколько ночей в сарае спал, всяко бывает. А ведь имело смысл, как подумаешь, сладко-то как во время примирения.
Ну чегой-то я опять впустую, скоро этот агент придет.
Агент
Над Юлистаро небо огромное, синее и – бесконечное. Мальчишкой я думал, что небо начинается в Лапландии и заканчивается в Ханко, а над нашим сараем – самое высокое место.
Риитта-Майя была вне себя, я, в общем-то, тоже. Возникло ощущение, что мир, который мы возводили целых пятнадцать лет, трещит по швам. Тот, другой, мир в Юлистаро цел и всеми углами цепляется за землю. Какой-то псих позвонил ей и обругал их сайт. Я не стал рассказывать о звонке лжеменеджера гостиницы нам домой, лучше поберечь Риитту-Майю.
Мы присели. Я предложил принести слойки из кондитерского отдела, но Риитта-Майя, всхлипнув, указала на свою талию. Я почувствовал необъяснимую тоску оттого, что в этом возрасте мы уже не могли позволить себе сладости – сразу отражается на фигуре.
Я попросил более подробно рассказать о звонке. Она лепетала что-то бессвязное, вроде этот тип знает, где мы живем. Я спросил, высветился ли номер. Риитта-Майя отрицательно помотала головой. Я успокоил ее, что это какой-то чокнутый, не стоит обращать внимания.
На самом же деле я сам чертовски переживал, я был уверен, что у всех этих звонков какой-то общий знаменатель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57