– Даже не знаю, стоит ли мне на вас рассчитывать?
– Конечно стоит. Мы на все готовы. Скажите только, что нужно делать.
Одноногий пират смачно сплюнул.
– Во-первых, прекратите причитать. Во-вторых, делайте то, что я скажу.
– Мы готовы! – в один голос воскликнули Жоффруа и Гарсия.
Капитан Рэд поднялся и, упираясь головой в низко нависший потолок трюма, спросил:
– Лягушонок, где кинжал?
– У меня в поясе.
– Отлично. Бамако, вытащи у него кинжал, но только очень осторожно. Нам сейчас все нужно делать очень осторожно, иначе будем болтаться на рее.
Трясущимися руками Бамако стал развязывать пояс под жилеткой Лягушонка. Наконец, он вытащил сверкающий клинок и радостно прошептал:
– Вот он.
Капитан Рэд кивнул.
– Отлично.
Облизывая пересохшие губы. Бамако вертел в руках кинжал.
– Что с ним делать? Перерезать веревки? Лягушонок, не дожидаясь ответа капитана Рэда, тут же подсунул руки, веревкой связанные за спиной.
– Режь.
Капитан Рэд недовольно поморщился.
– Да не торопись ты. Я же сказал, всем слушаться меня. Повар, перережь веревки, но только очень аккуратно, не до конца. Так, чтобы остались целыми несколько волокон.
ГЛАВА 11
После того, как Вилардо получил положенные ему пятьдесят ударов кнутом, капитан фрегата «Эксепсьон» мессир Дюрасье приказал вывести на палубу Жоффруа, Гарсию, Лягушонка и капитана Рэда.
– А сейчас слушайте приказ,– обратился он к команде, разворачивая скрученный в трубочку лист бумаги.– После исповеди всемогущему Богу, которую примет святой отец Бонифаций, эти четверо бунтовщиков приговариваются быть повешенными за шею до тех пор, пока не умрут,– он опустил листок и добавил.– Да пощадит господь их души.
Четверо осужденных к повешению стояли со связанными за спиной руками на нижней палубе. Когда капитан Дюрасье закончил читать приказ, в толпе моряков, сгрудившихся у правого борта корабля под присмотром надсмотрщиков, начался ропот.
– Они не заслуживают столь суровой кары! – выкрикнул кто-то.– Они только боролись за наши права!
– Это несправедливо!
– Это не по-христиански!
– Капитан, вы должны пощадить их. Они ни в чем не виноваты!
Надсмотрщики принялись бегать вдоль борта, стегая тех, кто осмелился выразить возмущение столь жестоким приказом.
– А ну замолчите, свиньи!
– Плетей захотели?
Над палубой разносились свист кнутов и вопли тех, кто неосторожно подставлял спину под удары.
Вскоре ропот понемногу улегся. Пинки и удары кнутом сделали свое дело. Матросы попритихли, лишь сжимая от бессильной ярости кулаки.
Отец Бонифаций, по-прежнему облаченный в белый стихарь, с маленькой библией в одной руке и серебряным крестом в другой, подошел к самому юному из осужденных на смерть. Это был Лягушонок.
Он стоял, гордо подняв голову и даже не моргнул глазом, выслушав приговор.
Отец Бонифаций осенил его крестным знамением и, заглядывая в глаза, тихо произнес:
– Сын мой, не хотите ли вы облегчить свою душу перед Богом признанием своих прегрешений и чистосердечным раскаянием? Великий Бог всемогущ, он всем простит.
Юноша в ответ лишь промолчал и гордо отвернулся. Отец Бонифаций пожал плечами.
– Неужели вы не хотите исповедоваться перед смертью, сын мой?
Юноша отрицательно покачал головой.
– Нет.
Отец Бонифаций в растерянности опустил руки.
– Ну, что там? – недовольно крикнул с мостика капитан Дюрасье.
Корабельный капеллан развел руками.
– Он не хочет исповедоваться.
Капитан Дюрасье усмехнулся.
– Ну так переходите к другому.
Шаркая ногами по палубе, отец Бонифаций подошел к одноногому моряку в красном камзоле. В отличие от своего юного друга, он тут же наклонил голову, выражая готовность выслушать слова святого отца.
– Перед лицом смерти, сын мой, облегчите свою душу чистосердечным признанием своих грехов и раскаянием. Великий Бог милостив и простит вас. В этот последний час все мы должны быть искренни перед Богом.
Капитан Рэд кивнул.
– Если уж на то пошло, святой отец, то в этот последний час я хотел бы воспользоваться вашим советом из области теологии,– напустив на себя серьезную мину, сказал он.– Кто знает, что еще может произойти? Ведь господь Бог всемогущ и всемилостив, как вы только что сказали.
Тем временем несколько матросов, которые несли вахту на мачтах с приспущенными парусами, стали спускаться вниз.
– Что ж,– сказал отец Бонифаций одноногому моряку,– я рад слышать слова смирения из твоих уст.
Через несколько коротких минут ты предстанешь перед нашим создателем и сможешь сам поговорить с ним. А пока я представляю его интересы на земле. Ты можешь обращаться ко мне с любым вопросом. Капитан Рэд тяжело вздохнул.
– Так вот, значит...
Капитан Рэд стал вертеть головой по сторонам, словно опасаясь, будто его кто-нибудь подслушивает.
– Э-э... Святой отец, я хочу сознаться вам в одном грехе. Откровенно говоря, меня не раз посещало желание съесть Лягушонка. И я боюсь, как бы оно не навлекло на меня беду.
Отец Бонифаций, услышав такие речи, обрадованно улыбнулся.
– О, сын мой, разве можно считать это грехом? Ведь Бог создал животных и предназначил их в пищу человеку. Ты не совершаешь никакого отступления против веры, желая употребить в пищу лягушонка. Чем он хуже остальных животных?
Капитан Рэд едва удержался от того, чтобы не расхохотаться. Вокруг глаз его собрались узкие лучики морщинок, но ему удалось удержать себя в руках.
– Прошу прощения, святой отец,– заговорщецки сказал он,– но вы, наверное, меня не поняли. Лягушонок – это не животное. Тот, кого я имею в виду, стоит рядом со мной.
Отец Бонифаций в изумлении оглянулся.
– Кто? Этот юноша? Капитан Рэд кивнул.
– Прощения просим, ваше преподобие. Именно он. Отец Бонифаций с шумом втянул носом воздух.
– Да, сын мой, поставил ты передо мной задачу. Тут дело серьезное. Так сразу ничего и не ответишь...
Тем временем пара надсмотрщиков забралась по вантам на мачту и, перекинув через рею толстую веревку с петлей на конце, стала спускать ее вниз.
Лягушонок поднял глаза и увидел болтающуюся прямо над головой петлю.
Фьора, которая лишь несколько минут назад пришла в себя в своей каюте, еще ничего не знала о том, что происходит на нижней палубе. Взяв в руки лютню, она принялась напевать любовную балладу, сочиненную некогда неизвестным рыцарем из Дижона для своей возлюбленной.
Услыхав звуки лютни и нежный женский голос, доносившийся с кормы, Лягушонок едва заметно улыбнулся.
– Боже мой, как хорошо она поет,– еле слышно прошептал он.
В этот момент петля опустилась прямо перед его лицом. На палубе раздался гром барабанов, и песня прекратилась.
Фьора вышла из каюты и увидела, как на шею юноше, стоявшему вместе с тремя другими матросами на нижней палубе, одевают пеньковую веревку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124