– Да, я к тебе обращаюсь. Этот мешок лишний, неси его назад. Все, больше не нужно грузить. Ступайте на берег. Габор рассчитается с вами в трактире.
Когда, наконец, баржа опустела, Тамаш смог приступить к долгожданному занятию: широким ножом он вспорол мешок подобно тому, как янычары вспарывают животы своим врагам, и сунул руку в мокрую теплую массу. «Черт возьми, неужели ничего нет?»
Он надеялся обнаружить здесь какой-нибудь огромный ларец, вроде того, что был среди вещей покойного казначея – только побольше размерами. Однако ничего такого в мешке не было.
Потеряв самообладание, Тамаш принялся пинать мешок сапогами.
Вместе с мокрой пшеницей из вспоротой холстины выпал кожаный мешок с маленьким железным замком наверху. По своим размерам он совсем не походил на вместилище бесчисленного количества ценностей.
Ругая себя в душе за излишнюю доверчивость, Тамаш разбил железный замок обухом топора и вытряхнул содержимое кожаного мешка на перекосившуюся палубу.
Несколько золотых монет едва не скатились в воду, но Тамаш успел задержать их на палубе носком сапога. Остальное содержимое мешка лежало одной бесформенной массой на мокрых досках.
Такого Тамаш не видал еще никогда в жизни. Перед ним лежали жемчужные ожерелья и бриллиантовые диадемы, золотые браслеты, украшенные драгоценными камнями и перстни с сапфирами, величиной с голубиное яйцо.
Среди всех этих драгоценностей Тамаш заметил золотой медальон, который скромностью своей отделки и размерами не слишком вписывался в содержимое мешка. Запольяи открыл медальон и увидел нарисованный эмалью портрет молодой женщины с европейскими чертами лица и светлыми волосами, ниспадающими на плечи.
Тамаш удивленно хмыкнул, еще раз повертел медальон в руке и положил его назад, в кучу.
Да, это, действительно, были сокровища. Те самые настоящие сокровища, о которых мечтает любой, но найти которые суждено лишь одному из сотен тысяч, одному из миллиона. С такими деньгами можно уехать хоть на край света.
Но Тамаш Запольяи не хотел уезжать на край света. Он хотел остаться здесь, в своем родном Сегеде, где все знали его, а он знал всех. Только здесь он мог быть счастлив, но с кем – Тамаш еще не знал. В одном он был уверен твердо – эти сокровища принадлежат ему.
На самом деле обладательницей этих несметных богатств была девушка, которая день за днем проводила в молчании, день за днем пыталась вернуться к жизни, день за днем отказывалась от себя и надеялась обрести себя.
Имя этой девушки было Фьора-Мария Бельтрами. Она была служанкой в доме обыкновенного венгерского ростовщика в обыкновенном венгерском городе, в стране, которая была для Фьоры такой же чужой и далекой, как Турция или Египет. Лишь одно согревало ее сердце – вокруг были христиане.
Именно поэтому большую часть свободного времени, которое ей выпадало, Фьора посвящала молитвам. Она снова вспомнила все стихи из библии, псалмы. Она даже ходила в церковь, однако дала себе обет не исповедоваться и не вступать в разговоры со священником. В душе у нее перемешались страх и вера, надежда и отчаяние, любовь и ненависть, а потому Фьора знала – испытание исповедью она не выдержит.
А именно это испытание ей придется пройти, если она откроет свое имя этому тщедушному человечку со смиренным лицом и воспаленными веками, который нараспев читал «Omnia pater».
ГЛАВА 5
Через две недели бывший капитан на чужой барже Тамаш Запольяи стал богачом. Слухи об этом прокатились тогда, когда Тамаш зашел в одну из самых богатых лавок города и купил себе вышитый золотой нитью кафтан из красного бархата, такие же бархатные панталоны, туфли из нежнейшей телячьей кожи с серебряными пряжками и огромный, расшитый кисеей и бисером берет.
Когда он шел по главной ратушной площади Сегеда, местные жители просто хлопались в обморок. Торговки бросали свои прилавки, забывали о свежей капусте и шпинате только для того, чтобы посмотреть на Тамаша.
Потом он заказал себе в вооруженной мастерской шпагу с совершенно никчемной серебряной ручкой и золотой инкрустацией и узкий длинный стилет.
Потом Тамаш купил себе двух великолепных вороных жеребцов и лучшую кожаную сбрую, которую можно было найти в Сегеде.
После этого бывший бедный моряк выплатил десять тысяч золотых дукатов своему бывшему хозяину Иштвану Жигмонду и тут же получил приглашение на обед в дом Жигмонда.
К обеду Тамаш прибыл на своем вороном жеребце, провожаемый восхищенными взглядами горожан.
Жигмонд, одевшийся по такому случаю в свой лучший костюм и пригласивший на радостях еще полтора десятка гостей, каждый раз поднимал бокал с вином за «брата Тамаша».
Когда гости приступили к десерту, Жигмонд под каким-то незначительным предлогом попросил Тамаша выйти вместе с ним из-за стола. Они отправились в соседнюю комнату, куда Жигмонд приказал подать горячее вино со специями. Отпивая обжигающий губы напиток, он кряхтел и морщился от удовольствия.
– Послушай, брат Тамаш,– по-приятельски он обратился к своему бывшему должнику.– Открой мне свой секрет. Как ты разбогател? Даже я не смог сделать этого так быстро, как ты. Как ты ухитрился заработать такую кучу денег за такой короткий срок?
Он налил вино в кубок и протянул Тамашу.
– Угощайся. Кстати, можешь называть меня просто брат Иштван.
– Так вот, брат Иштван, ничего необыкновенного не произошло,– ответил Тамаш, поудобнее устраиваясь в кресле и потягивая горячий напиток.– Все было настолько просто, что я и сам диву даюсь. Мне необходимо было только купить мокрую пшеницу, высушить ее, смолоть, испечь хлеб и подать его солдатам королевской сотни. В общем, все обошлось мне настолько дешево, что я заработал семьдесят тысяч дукатов.
Услышав цифру, которую произнес Тамаш, его собеседник едва не поперхнулся.
– Сколько? Семьдесят тысяч? Да это просто невероятно. Да, видно, придется мне на старости лет у тебя поучиться.
Запольяи, довольный произведенным эффектом, только посмеивался в усы.
– А скажи мне, брат Тамаш,– понизив голос, обратился к нему Жигмонд,– не принесла ли твоя мокрая пшеница и хлеб из нее какого-нибудь вреда лошадям или солдатам?
Тамаш безразлично пожал плечами.
– Не знаю, может быть, и принесла. Одно могу сказать точно: хлеб из прелой пшеницы – не самый вкусный на свете.
– А воеводе никто об этом не сообщил? – с притворным равнодушием поинтересовался Жигмонд.
Тамаш уже захмелел и расхрабрился. Небрежно помахивая рукой, он заявил:
– Воевода у меня вот где,– он показал пальцем на привязанный к поясу кошелек.– Так что, мне бояться нечего.
Жигмонд как-то неопределенно покачал головой.
– Дай бог, дай бог, Словом, на королевские денежки ты поставил солдатам хлеб из прелого зерна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124
Когда, наконец, баржа опустела, Тамаш смог приступить к долгожданному занятию: широким ножом он вспорол мешок подобно тому, как янычары вспарывают животы своим врагам, и сунул руку в мокрую теплую массу. «Черт возьми, неужели ничего нет?»
Он надеялся обнаружить здесь какой-нибудь огромный ларец, вроде того, что был среди вещей покойного казначея – только побольше размерами. Однако ничего такого в мешке не было.
Потеряв самообладание, Тамаш принялся пинать мешок сапогами.
Вместе с мокрой пшеницей из вспоротой холстины выпал кожаный мешок с маленьким железным замком наверху. По своим размерам он совсем не походил на вместилище бесчисленного количества ценностей.
Ругая себя в душе за излишнюю доверчивость, Тамаш разбил железный замок обухом топора и вытряхнул содержимое кожаного мешка на перекосившуюся палубу.
Несколько золотых монет едва не скатились в воду, но Тамаш успел задержать их на палубе носком сапога. Остальное содержимое мешка лежало одной бесформенной массой на мокрых досках.
Такого Тамаш не видал еще никогда в жизни. Перед ним лежали жемчужные ожерелья и бриллиантовые диадемы, золотые браслеты, украшенные драгоценными камнями и перстни с сапфирами, величиной с голубиное яйцо.
Среди всех этих драгоценностей Тамаш заметил золотой медальон, который скромностью своей отделки и размерами не слишком вписывался в содержимое мешка. Запольяи открыл медальон и увидел нарисованный эмалью портрет молодой женщины с европейскими чертами лица и светлыми волосами, ниспадающими на плечи.
Тамаш удивленно хмыкнул, еще раз повертел медальон в руке и положил его назад, в кучу.
Да, это, действительно, были сокровища. Те самые настоящие сокровища, о которых мечтает любой, но найти которые суждено лишь одному из сотен тысяч, одному из миллиона. С такими деньгами можно уехать хоть на край света.
Но Тамаш Запольяи не хотел уезжать на край света. Он хотел остаться здесь, в своем родном Сегеде, где все знали его, а он знал всех. Только здесь он мог быть счастлив, но с кем – Тамаш еще не знал. В одном он был уверен твердо – эти сокровища принадлежат ему.
На самом деле обладательницей этих несметных богатств была девушка, которая день за днем проводила в молчании, день за днем пыталась вернуться к жизни, день за днем отказывалась от себя и надеялась обрести себя.
Имя этой девушки было Фьора-Мария Бельтрами. Она была служанкой в доме обыкновенного венгерского ростовщика в обыкновенном венгерском городе, в стране, которая была для Фьоры такой же чужой и далекой, как Турция или Египет. Лишь одно согревало ее сердце – вокруг были христиане.
Именно поэтому большую часть свободного времени, которое ей выпадало, Фьора посвящала молитвам. Она снова вспомнила все стихи из библии, псалмы. Она даже ходила в церковь, однако дала себе обет не исповедоваться и не вступать в разговоры со священником. В душе у нее перемешались страх и вера, надежда и отчаяние, любовь и ненависть, а потому Фьора знала – испытание исповедью она не выдержит.
А именно это испытание ей придется пройти, если она откроет свое имя этому тщедушному человечку со смиренным лицом и воспаленными веками, который нараспев читал «Omnia pater».
ГЛАВА 5
Через две недели бывший капитан на чужой барже Тамаш Запольяи стал богачом. Слухи об этом прокатились тогда, когда Тамаш зашел в одну из самых богатых лавок города и купил себе вышитый золотой нитью кафтан из красного бархата, такие же бархатные панталоны, туфли из нежнейшей телячьей кожи с серебряными пряжками и огромный, расшитый кисеей и бисером берет.
Когда он шел по главной ратушной площади Сегеда, местные жители просто хлопались в обморок. Торговки бросали свои прилавки, забывали о свежей капусте и шпинате только для того, чтобы посмотреть на Тамаша.
Потом он заказал себе в вооруженной мастерской шпагу с совершенно никчемной серебряной ручкой и золотой инкрустацией и узкий длинный стилет.
Потом Тамаш купил себе двух великолепных вороных жеребцов и лучшую кожаную сбрую, которую можно было найти в Сегеде.
После этого бывший бедный моряк выплатил десять тысяч золотых дукатов своему бывшему хозяину Иштвану Жигмонду и тут же получил приглашение на обед в дом Жигмонда.
К обеду Тамаш прибыл на своем вороном жеребце, провожаемый восхищенными взглядами горожан.
Жигмонд, одевшийся по такому случаю в свой лучший костюм и пригласивший на радостях еще полтора десятка гостей, каждый раз поднимал бокал с вином за «брата Тамаша».
Когда гости приступили к десерту, Жигмонд под каким-то незначительным предлогом попросил Тамаша выйти вместе с ним из-за стола. Они отправились в соседнюю комнату, куда Жигмонд приказал подать горячее вино со специями. Отпивая обжигающий губы напиток, он кряхтел и морщился от удовольствия.
– Послушай, брат Тамаш,– по-приятельски он обратился к своему бывшему должнику.– Открой мне свой секрет. Как ты разбогател? Даже я не смог сделать этого так быстро, как ты. Как ты ухитрился заработать такую кучу денег за такой короткий срок?
Он налил вино в кубок и протянул Тамашу.
– Угощайся. Кстати, можешь называть меня просто брат Иштван.
– Так вот, брат Иштван, ничего необыкновенного не произошло,– ответил Тамаш, поудобнее устраиваясь в кресле и потягивая горячий напиток.– Все было настолько просто, что я и сам диву даюсь. Мне необходимо было только купить мокрую пшеницу, высушить ее, смолоть, испечь хлеб и подать его солдатам королевской сотни. В общем, все обошлось мне настолько дешево, что я заработал семьдесят тысяч дукатов.
Услышав цифру, которую произнес Тамаш, его собеседник едва не поперхнулся.
– Сколько? Семьдесят тысяч? Да это просто невероятно. Да, видно, придется мне на старости лет у тебя поучиться.
Запольяи, довольный произведенным эффектом, только посмеивался в усы.
– А скажи мне, брат Тамаш,– понизив голос, обратился к нему Жигмонд,– не принесла ли твоя мокрая пшеница и хлеб из нее какого-нибудь вреда лошадям или солдатам?
Тамаш безразлично пожал плечами.
– Не знаю, может быть, и принесла. Одно могу сказать точно: хлеб из прелой пшеницы – не самый вкусный на свете.
– А воеводе никто об этом не сообщил? – с притворным равнодушием поинтересовался Жигмонд.
Тамаш уже захмелел и расхрабрился. Небрежно помахивая рукой, он заявил:
– Воевода у меня вот где,– он показал пальцем на привязанный к поясу кошелек.– Так что, мне бояться нечего.
Жигмонд как-то неопределенно покачал головой.
– Дай бог, дай бог, Словом, на королевские денежки ты поставил солдатам хлеб из прелого зерна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124