«Странный гусар», – подумал Штельвельд.
– Простите меня, ради бога, вы ведь Штельвельд из Института плазмы, правда? – извиняющимся тоном спросил гусар. – Мне надо, очень надо поговорить с вами.
– Но… – пробормотал Штельвельд.
– Никаких «но». Семинар подождет – не последний.
– Но Лекарь…
– А что Лекарь? Сам сказал, что ничего нового не скажет. Так оно и есть, я знаю. – «Откуда?» – подумал Штельвельд, а гусар продолжал: – Позвольте представиться: Ржевский – и только Штельвельд успел подумать «поручик Ржевский» – добавил, – майор Ржевский. Давайте пройдем вот сюда, – и он по-хозяйски открыл дверь комнаты президиума.
По тому, как засуетились мобилизованные прислуживать президиуму аспирантки, Штельвельд понял, что майор Ржевский – человек в институте важный, несмотря на свою анекдотическую в сочетании с гусарским мундиром фамилию.
– Чай будете или кофе? – спросил гусар таким тоном, будто не ждали все конца света, не светили за окном четыре солнца, а просто была рядовая защита какой-нибудь кандидатской, близившаяся к своему естественному концу, и скоро ожидался фуршет.
– А чай хороший? – спросил Штельвельд, сам удивившись своей наглости.
– Хороший, – ответил гусар, – «Липтон», – и сказал аспиранткам: – Сделайте, девочки, нам два «Липтона».
«Липтон» появился без промедления, будто ждали их специально к чаю, и вкус у него был прежний, уютный, напомнивший былое мирное время. Штельвельд отхлебнул и спросил:
– Так чем я могу служить?
– Да, собственно, хотел я поговорить с вами обо всей этой ситуации, – ответил гусар. – Вы ведь, говорят, хороший физик – я спрашивал, все вас хвалят. Об этих солнцах, Аборигенах, а теперь еще и Аборигенках – женщины у них появились, говорят, вы встречались с ними уже…
– А почему именно я? – спросил Штельвельд приличия ради, потому что и сам считал себя хорошим физиком, правда, немного недооцененным. – Почему не академики, не тот же Лекарь, например?
– Они слишком осторожны, слишком боятся сделать ошибку. Доклад Лекаря я читал задолго до этого семинара, и там все, фигурально выражаясь, «с одной стороны, черное, но с другой – белое», а мне определенность нужна, стабильность, мне надо границы расширять – вот я и ломаю голову: ну, устрою я какую-никакую империю, вот собрался Подольский раввинат присоединить, евреи мне нравятся – дисциплинированные люди, ну а с языком там, с религией придумаем что-нибудь. И вот устрою я, скажем, эту империю, а тут шарах!.. И шарик наш развалится. Я вот слышал, вы с друзьями покидать Землю собрались…
– Откуда вам это известно? – начал Штельвельд, и тут до него, наконец, дошло: – Так вы…
– Ну да, я Гувернер-Майор, вот этот институт поддерживаю и вашему помогаю. Понимаете теперь, что мне нужна по возможности точная информация, а иначе, как планировать…
Штельвельд присмотрелся к собеседнику повнимательнее. Властелин Печерского майората Гувернер-Майор, личность загадочная и почти легендарная, был высок и хорош собой, его благородное, слегка удлиненное лицо напоминало известный автопортрет Дюрера и одновременно одного приятеля Рудаки, актера со странной фамилией Окунь, которая очень ему не шла, так как был это человек широкой романтической натуры и отнюдь не рыбьего нрава. У майора Ржевского даже тик был, как у этого Окуня, – он непроизвольно прищуривал левый глаз и дергал плечом.
Все это вместе: и Дюрер, и Окунь в одном лице, да еще и фамилия Ржевский, сбивало Штельвельда с толку. Он подумал о том, что солдаты этого Дюрера-Окуня сейчас безжалостно расстреливают из танка Белых Братьев в Институте информации, и сказал несколько растерянно:
– Все-таки вы лучше с академиками поговорите, на них целый институт работает или вот с товарищем моим, Ивановым – он в этом институте тоже, – и подумал: «Еще третий петух не прокричал…, – но тут же себя одернул: – Подумаешь, Петр нашелся, ситуация-то совсем иная, ну поговорит он с Ивановым, ну и что?».
– С академиками я уже говорил – они в один голос утверждают, что планета доживает последние годы, а я почему-то чувствую, что не так это, не так! – майор Ржевский прищурил левый глаз и дернул плечом. – А с Ивановым я хотел поговорить, но он ушел из института. Поговорю я и с ним обязательно.
– Есть у меня одна гипотеза, – вдруг неожиданно для себя сказал Штельвельд и рассказал о своей Гипотезе с большой буквы, о воскресшем академике Панченко и о том, что Гальченко говорил про умершего недавно некоего Моисея, который будто бы сидел с Аборигенами как ни в чем не бывало.
Майора Ржевского это явно расстроило.
– Печально, – сказал он, – очень печально. Если это так, то действительно надо готовить людей к переселению. А этот капитан Нема – он что% правда, организует переселение? И куда же?
«И это ему известно», – подумал Штельвельд и сказал:
– Да мы сами еще ничего не знаем – встретиться с ним хотим, чтобы выяснить…
– А… – Гувернер-Майор встал и протянул Штельвельду руку. – Ну, когда узнаете, скажите и мне, ладно? Мы ведь с вами еще встретимся, и с Ивановым я тоже очень хочу поговорить, вы ему передайте.
Он пожал Штельвельду руку и вышел из комнаты президиума.
Штельвельд посидел немного, хотел попросить еще чаю, но постеснялся и вернулся в зал. Там Лекарь как раз закончил свое выступление, и начались вопросы и дискуссия. Вопросы задавали вяло, в основном о том, какие пути исхода видит для человечества Лекарь. Лекарь новых путей не видел и чуть ли не повторял сюжеты старых фантастических романов, рассказывая про фотонную тягу и прочую атрибутику научной фантастики для старших школьников, в реальность которой никто из присутствующих, включая самого Лекаря, не верил.
«Тут коленвал и то редкость, мешок картошки дают, какая уж там фотонная тяга», – грустно подумал Штельвельд и решил со своей гипотезой в дискуссии не выступать: как-то она побледнела после того, как он рассказал о ней сначала в коридоре, а потом Гувернер-Майору. Да и дискуссия не заладилась: некоторые спорили с академиком и защищали теорию рефракции, другие соглашались с Лекарем, но и те, и другие говорили неубедительно и новых аргументов не приводили. Скоро Штельвельд соскучился и пошел искать Иру. Иру он нашел в столовой, ее очередь подошла недавно, поэтому картошка с тушенкой и два стакана кипятка со сгущенным молоком были еще теплыми, и Штельвельд с удовольствием все это проглотил под привычное ворчание боевой подруги. Он коротко рассказал о семинаре и собирался рассказать про воскресшего Панченко, но оказалось, что Ира о нем уже знает и даже успела на него посмотреть, пока подходила ее очередь. Про разговор с майором Ржевским он рассказывать не стал, приберег для более широкой и благодарной аудитории в лице Иванова и Рудаки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
– Простите меня, ради бога, вы ведь Штельвельд из Института плазмы, правда? – извиняющимся тоном спросил гусар. – Мне надо, очень надо поговорить с вами.
– Но… – пробормотал Штельвельд.
– Никаких «но». Семинар подождет – не последний.
– Но Лекарь…
– А что Лекарь? Сам сказал, что ничего нового не скажет. Так оно и есть, я знаю. – «Откуда?» – подумал Штельвельд, а гусар продолжал: – Позвольте представиться: Ржевский – и только Штельвельд успел подумать «поручик Ржевский» – добавил, – майор Ржевский. Давайте пройдем вот сюда, – и он по-хозяйски открыл дверь комнаты президиума.
По тому, как засуетились мобилизованные прислуживать президиуму аспирантки, Штельвельд понял, что майор Ржевский – человек в институте важный, несмотря на свою анекдотическую в сочетании с гусарским мундиром фамилию.
– Чай будете или кофе? – спросил гусар таким тоном, будто не ждали все конца света, не светили за окном четыре солнца, а просто была рядовая защита какой-нибудь кандидатской, близившаяся к своему естественному концу, и скоро ожидался фуршет.
– А чай хороший? – спросил Штельвельд, сам удивившись своей наглости.
– Хороший, – ответил гусар, – «Липтон», – и сказал аспиранткам: – Сделайте, девочки, нам два «Липтона».
«Липтон» появился без промедления, будто ждали их специально к чаю, и вкус у него был прежний, уютный, напомнивший былое мирное время. Штельвельд отхлебнул и спросил:
– Так чем я могу служить?
– Да, собственно, хотел я поговорить с вами обо всей этой ситуации, – ответил гусар. – Вы ведь, говорят, хороший физик – я спрашивал, все вас хвалят. Об этих солнцах, Аборигенах, а теперь еще и Аборигенках – женщины у них появились, говорят, вы встречались с ними уже…
– А почему именно я? – спросил Штельвельд приличия ради, потому что и сам считал себя хорошим физиком, правда, немного недооцененным. – Почему не академики, не тот же Лекарь, например?
– Они слишком осторожны, слишком боятся сделать ошибку. Доклад Лекаря я читал задолго до этого семинара, и там все, фигурально выражаясь, «с одной стороны, черное, но с другой – белое», а мне определенность нужна, стабильность, мне надо границы расширять – вот я и ломаю голову: ну, устрою я какую-никакую империю, вот собрался Подольский раввинат присоединить, евреи мне нравятся – дисциплинированные люди, ну а с языком там, с религией придумаем что-нибудь. И вот устрою я, скажем, эту империю, а тут шарах!.. И шарик наш развалится. Я вот слышал, вы с друзьями покидать Землю собрались…
– Откуда вам это известно? – начал Штельвельд, и тут до него, наконец, дошло: – Так вы…
– Ну да, я Гувернер-Майор, вот этот институт поддерживаю и вашему помогаю. Понимаете теперь, что мне нужна по возможности точная информация, а иначе, как планировать…
Штельвельд присмотрелся к собеседнику повнимательнее. Властелин Печерского майората Гувернер-Майор, личность загадочная и почти легендарная, был высок и хорош собой, его благородное, слегка удлиненное лицо напоминало известный автопортрет Дюрера и одновременно одного приятеля Рудаки, актера со странной фамилией Окунь, которая очень ему не шла, так как был это человек широкой романтической натуры и отнюдь не рыбьего нрава. У майора Ржевского даже тик был, как у этого Окуня, – он непроизвольно прищуривал левый глаз и дергал плечом.
Все это вместе: и Дюрер, и Окунь в одном лице, да еще и фамилия Ржевский, сбивало Штельвельда с толку. Он подумал о том, что солдаты этого Дюрера-Окуня сейчас безжалостно расстреливают из танка Белых Братьев в Институте информации, и сказал несколько растерянно:
– Все-таки вы лучше с академиками поговорите, на них целый институт работает или вот с товарищем моим, Ивановым – он в этом институте тоже, – и подумал: «Еще третий петух не прокричал…, – но тут же себя одернул: – Подумаешь, Петр нашелся, ситуация-то совсем иная, ну поговорит он с Ивановым, ну и что?».
– С академиками я уже говорил – они в один голос утверждают, что планета доживает последние годы, а я почему-то чувствую, что не так это, не так! – майор Ржевский прищурил левый глаз и дернул плечом. – А с Ивановым я хотел поговорить, но он ушел из института. Поговорю я и с ним обязательно.
– Есть у меня одна гипотеза, – вдруг неожиданно для себя сказал Штельвельд и рассказал о своей Гипотезе с большой буквы, о воскресшем академике Панченко и о том, что Гальченко говорил про умершего недавно некоего Моисея, который будто бы сидел с Аборигенами как ни в чем не бывало.
Майора Ржевского это явно расстроило.
– Печально, – сказал он, – очень печально. Если это так, то действительно надо готовить людей к переселению. А этот капитан Нема – он что% правда, организует переселение? И куда же?
«И это ему известно», – подумал Штельвельд и сказал:
– Да мы сами еще ничего не знаем – встретиться с ним хотим, чтобы выяснить…
– А… – Гувернер-Майор встал и протянул Штельвельду руку. – Ну, когда узнаете, скажите и мне, ладно? Мы ведь с вами еще встретимся, и с Ивановым я тоже очень хочу поговорить, вы ему передайте.
Он пожал Штельвельду руку и вышел из комнаты президиума.
Штельвельд посидел немного, хотел попросить еще чаю, но постеснялся и вернулся в зал. Там Лекарь как раз закончил свое выступление, и начались вопросы и дискуссия. Вопросы задавали вяло, в основном о том, какие пути исхода видит для человечества Лекарь. Лекарь новых путей не видел и чуть ли не повторял сюжеты старых фантастических романов, рассказывая про фотонную тягу и прочую атрибутику научной фантастики для старших школьников, в реальность которой никто из присутствующих, включая самого Лекаря, не верил.
«Тут коленвал и то редкость, мешок картошки дают, какая уж там фотонная тяга», – грустно подумал Штельвельд и решил со своей гипотезой в дискуссии не выступать: как-то она побледнела после того, как он рассказал о ней сначала в коридоре, а потом Гувернер-Майору. Да и дискуссия не заладилась: некоторые спорили с академиком и защищали теорию рефракции, другие соглашались с Лекарем, но и те, и другие говорили неубедительно и новых аргументов не приводили. Скоро Штельвельд соскучился и пошел искать Иру. Иру он нашел в столовой, ее очередь подошла недавно, поэтому картошка с тушенкой и два стакана кипятка со сгущенным молоком были еще теплыми, и Штельвельд с удовольствием все это проглотил под привычное ворчание боевой подруги. Он коротко рассказал о семинаре и собирался рассказать про воскресшего Панченко, но оказалось, что Ира о нем уже знает и даже успела на него посмотреть, пока подходила ее очередь. Про разговор с майором Ржевским он рассказывать не стал, приберег для более широкой и благодарной аудитории в лице Иванова и Рудаки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60