«Аллилуйя» – это слово непрерывно врывалось в ход литургии. Тристрам терпеливо ждал освящения даров, этого «евхаристического завтрака», но благодарственная молитва перед едой сильно затянулась.
Плотный, как буйвол, священник с толстыми губами повернулся от алтаря лицом к верующим и принялся крестить воздух, стоя на краю возвышения.
– Братия! – заговорил он.
(Речь? Обращение? Поучение? Проповедь!) – Сегодня день Пасхи. Сегодня утром мы празднуем воскресение и восстание из мертвых Господа нашего Иисуса Христа. Он был распят за проповедь царства Божия и братства людей. Мертвое тело Его было стянуто с креста и втоптано в землю, как сорняк или угли костра. И все же на третий день Он восстал и был в одеянии прекрасном, как солнце и луна и все звезды тверди небесной. Он воскрес, чтобы свидетельствовать перед всем миром, что смерти нет, что смерть – только видимость, а не реальность, что эти воображаемые силы смерти суть лишь тени, а их повсеместное существование есть не более чем существование теней. – Священник тихо рыгнул – так на нем сказывался пост.
– Он воскрес, чтобы возвестить жизнь вечную. Не жизнь привидения с белыми губами в какой-нибудь мрачной ноосфере.. . («Ой!» – пискнула какая-то женщина за спиной Тристрама.).. . но жизнь всеобщую и единую, в которой планеты кружатся вместе с амебами, огромные неизвестные микробы с микробами, которые кишат в наших телах и телах животных, собратьев наших. Вся плоть едина. Хлебные зерна, трава, ячмень – тоже есть плоть. Он есть знак, вечный символ, постоянно возрождающаяся плоть. Он – это человек, зверь, зерно, Бог. Его кровь становится нашей кровью благодаря акту освежения нашей вялотекущей теплой красной жидкости и циркулирует по пульсирующим кровеносным сосудам. Его кровь – это не только кровь человека, зверя, птицы, рыбы; она также есть дождь, река, море. Это есть извергаемое в экстазе семя мужчин, и это есть обильно струящееся молоко матерей человеческих. В Нем мы едины со всем сущим, и Он – един со всем, что нас окружает, и с нами, людьми.
Сегодня в Англии, сегодня повсюду в странах англоговорящего союза мы радостно празднуем, трубя в трубы и псалтерионы, с громкими криками «аллилуйя!», воскрешение Князя Жизни. Сегодня же в далеких землях, которые в бесплодном прошлом отвергали тело и кровь Подателя Жизни Вечной, это Его восстание из гроба приветствуется с радостью, подобной нашей, хотя и в других образах и под другими именами, имеющими диковинное значение и языческое звучание.
Выслушав последнюю фразу, мужчина, стоявший справа от Тристрама, сдвинул брови.
– Потому что хотя мы и называем Его Иисусом и истинным Христом, тем не менее Он – вне имен, Он выше их, поэтому восставший Христос услышит, как с радостью и верой его называют Таммузом, или Адонисом, или Аттисом, или Бальдуром, или Гайаватой, – для Него все едино, все имена – одно имя, все слова – одно слово, и все жизни – одна жизнь.
Священник замолк на некоторое время; среди паствы послышались отрывистые звуки «весеннего» кашля. Вдруг, с несообразностью, свойственной религиозному поучению, священник заорал во всю мочь: – Следовательно – не бойтесь! И в смерти мы живы!
– А-а-а-а! Это ложь и бессмыслица! – раздался крик из задних рядов. – Вы не можете вернуть к жизни мертвого, будьте вы прокляты со всеми вашими красивыми речами!
Благодарно завертелись головы; сзади началась драка, замелькали кулаки. Тристрам плохо видел, что происходит.
– Я полагаю, – невозмутимо заговорил проповедник, – что будет лучше, если тот, кто прервал меня, уйдет. Если он не уйдет добровольно, то, возможно, ему помогут выйти.
– Это абсурд! Это блудливое поклонение фальшивым богам, да простит Господь ваши черные души!
Теперь Тристрам видел того, кто кричал. Он узнал это лунообразное лицо, красное от праведного гнева.
– Мои собственные дети были принесены в жертву на алтаре того самого Ваала, которого вы почитаете за истинного Бога! – вопило это лицо. – Да простит вас Господь!
Тяжело дышащие мужчины волокли к выходу большое сопротивляющееся им тело в фермерском комбинезоне; оно покидало присутствие как и следует – спиной вперед и с больно заломленными назад руками.
– Бог простит вашу шайку, но я – никогда!
– Извините… – бормотал Тристрам, пробираясь вдоль церковной скамьи.
Кто-то попытался зажать рот ладонью уволакиваемому свояку Тристрама.
– Боф! Боф ваф накажеф! Буффе вы пуоклякы! – раздавались придушенные протестующие крики.
Шонни и его запыхавшийся эскорт были уже в дверях. Тристрам быстро прошел боковым приделом.
– Продолжим, – сказал священник и продолжил проповедь.
Глава 10
– Значит, они ее просто забрали, – полным безысходности голосом произнес Тристрам.
– … а потом мы все ждали, и ждали, и ждали, – тупо повторял Шонни, – но они не вернулись домой. А потом, на следующий день, мы узнали, что произошло… О Боже, Боже!
Он сделал из своих ладоней большое красное блюдо и, рыдая, шлепнул на него голову, как пудинг.
– Да-да, ужасно, – обронил Тристрам. – Они не сказали, куда они ее повезли? Они не говорили, что возвращаются в Лондон?
– Я сам виноват! – пробурчала спрятанная в ладонях голова Шонни. – Я доверился Богу. И все эти годы я верил в плохого Бога. Никакой хороший Бог не мог допустить того, что случилось, да простит его Бог!
– Все впустую, – вздохнул Тристрам. – И все это «турне» понапрасну.
Его рука, сжимавшая бокал, дрожала. Тристрам и Шонни сидели в маленькой распивочной, торговавшей водой, слегка разбавленной алком.
– Мейвис вела себя замечательно, – проговорил Шонни, поднимая голову. По лицу его текли слезы. – Мейвис приняла это как святая. Или как ангел… Но я никогда не стану таким, каким был раньше. Я пытался уговорить себя, что Бог, мол, знает, почему это произошло, что на все есть промысел Божий. Я даже пошел в церковь сегодня утром, готовый уподобиться Иову и славить Господа в своих несчастиях. И вдруг я прозрел. Я увидел истину в жирном лице этого священника, я понял ее, слушая его жирный голос: фальшивый бог властвует всеми ими!
Шонни тяжело вздохнул, издав странный клекочущий звук, похожий на звук перекатываемой морем гальки. Другие немногочисленные посетители – мужчины в поношенной одежде, не принимавшие участия в праздновании Пасхи, – подняли глаза от стаканов.
– У вас могут быть еще дети, – проговорил Тристрам. – У вас еще есть ваша жена, ваш дом, ваша работа, ваше здоровье. .. А что делать мне? Куда могу пойти я, к кому прилепиться?
Шонни зло уставился на Тристрама. Вокруг губ у него засохла пена, а подбородок был плохо выбрит.
– Не нужно меня поучать! – враждебно огрызнулся Шонни.
– У вас остались ваши дети, которых я охранял все эти месяцы, рискуя жизнями всех моих близких.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
Плотный, как буйвол, священник с толстыми губами повернулся от алтаря лицом к верующим и принялся крестить воздух, стоя на краю возвышения.
– Братия! – заговорил он.
(Речь? Обращение? Поучение? Проповедь!) – Сегодня день Пасхи. Сегодня утром мы празднуем воскресение и восстание из мертвых Господа нашего Иисуса Христа. Он был распят за проповедь царства Божия и братства людей. Мертвое тело Его было стянуто с креста и втоптано в землю, как сорняк или угли костра. И все же на третий день Он восстал и был в одеянии прекрасном, как солнце и луна и все звезды тверди небесной. Он воскрес, чтобы свидетельствовать перед всем миром, что смерти нет, что смерть – только видимость, а не реальность, что эти воображаемые силы смерти суть лишь тени, а их повсеместное существование есть не более чем существование теней. – Священник тихо рыгнул – так на нем сказывался пост.
– Он воскрес, чтобы возвестить жизнь вечную. Не жизнь привидения с белыми губами в какой-нибудь мрачной ноосфере.. . («Ой!» – пискнула какая-то женщина за спиной Тристрама.).. . но жизнь всеобщую и единую, в которой планеты кружатся вместе с амебами, огромные неизвестные микробы с микробами, которые кишат в наших телах и телах животных, собратьев наших. Вся плоть едина. Хлебные зерна, трава, ячмень – тоже есть плоть. Он есть знак, вечный символ, постоянно возрождающаяся плоть. Он – это человек, зверь, зерно, Бог. Его кровь становится нашей кровью благодаря акту освежения нашей вялотекущей теплой красной жидкости и циркулирует по пульсирующим кровеносным сосудам. Его кровь – это не только кровь человека, зверя, птицы, рыбы; она также есть дождь, река, море. Это есть извергаемое в экстазе семя мужчин, и это есть обильно струящееся молоко матерей человеческих. В Нем мы едины со всем сущим, и Он – един со всем, что нас окружает, и с нами, людьми.
Сегодня в Англии, сегодня повсюду в странах англоговорящего союза мы радостно празднуем, трубя в трубы и псалтерионы, с громкими криками «аллилуйя!», воскрешение Князя Жизни. Сегодня же в далеких землях, которые в бесплодном прошлом отвергали тело и кровь Подателя Жизни Вечной, это Его восстание из гроба приветствуется с радостью, подобной нашей, хотя и в других образах и под другими именами, имеющими диковинное значение и языческое звучание.
Выслушав последнюю фразу, мужчина, стоявший справа от Тристрама, сдвинул брови.
– Потому что хотя мы и называем Его Иисусом и истинным Христом, тем не менее Он – вне имен, Он выше их, поэтому восставший Христос услышит, как с радостью и верой его называют Таммузом, или Адонисом, или Аттисом, или Бальдуром, или Гайаватой, – для Него все едино, все имена – одно имя, все слова – одно слово, и все жизни – одна жизнь.
Священник замолк на некоторое время; среди паствы послышались отрывистые звуки «весеннего» кашля. Вдруг, с несообразностью, свойственной религиозному поучению, священник заорал во всю мочь: – Следовательно – не бойтесь! И в смерти мы живы!
– А-а-а-а! Это ложь и бессмыслица! – раздался крик из задних рядов. – Вы не можете вернуть к жизни мертвого, будьте вы прокляты со всеми вашими красивыми речами!
Благодарно завертелись головы; сзади началась драка, замелькали кулаки. Тристрам плохо видел, что происходит.
– Я полагаю, – невозмутимо заговорил проповедник, – что будет лучше, если тот, кто прервал меня, уйдет. Если он не уйдет добровольно, то, возможно, ему помогут выйти.
– Это абсурд! Это блудливое поклонение фальшивым богам, да простит Господь ваши черные души!
Теперь Тристрам видел того, кто кричал. Он узнал это лунообразное лицо, красное от праведного гнева.
– Мои собственные дети были принесены в жертву на алтаре того самого Ваала, которого вы почитаете за истинного Бога! – вопило это лицо. – Да простит вас Господь!
Тяжело дышащие мужчины волокли к выходу большое сопротивляющееся им тело в фермерском комбинезоне; оно покидало присутствие как и следует – спиной вперед и с больно заломленными назад руками.
– Бог простит вашу шайку, но я – никогда!
– Извините… – бормотал Тристрам, пробираясь вдоль церковной скамьи.
Кто-то попытался зажать рот ладонью уволакиваемому свояку Тристрама.
– Боф! Боф ваф накажеф! Буффе вы пуоклякы! – раздавались придушенные протестующие крики.
Шонни и его запыхавшийся эскорт были уже в дверях. Тристрам быстро прошел боковым приделом.
– Продолжим, – сказал священник и продолжил проповедь.
Глава 10
– Значит, они ее просто забрали, – полным безысходности голосом произнес Тристрам.
– … а потом мы все ждали, и ждали, и ждали, – тупо повторял Шонни, – но они не вернулись домой. А потом, на следующий день, мы узнали, что произошло… О Боже, Боже!
Он сделал из своих ладоней большое красное блюдо и, рыдая, шлепнул на него голову, как пудинг.
– Да-да, ужасно, – обронил Тристрам. – Они не сказали, куда они ее повезли? Они не говорили, что возвращаются в Лондон?
– Я сам виноват! – пробурчала спрятанная в ладонях голова Шонни. – Я доверился Богу. И все эти годы я верил в плохого Бога. Никакой хороший Бог не мог допустить того, что случилось, да простит его Бог!
– Все впустую, – вздохнул Тристрам. – И все это «турне» понапрасну.
Его рука, сжимавшая бокал, дрожала. Тристрам и Шонни сидели в маленькой распивочной, торговавшей водой, слегка разбавленной алком.
– Мейвис вела себя замечательно, – проговорил Шонни, поднимая голову. По лицу его текли слезы. – Мейвис приняла это как святая. Или как ангел… Но я никогда не стану таким, каким был раньше. Я пытался уговорить себя, что Бог, мол, знает, почему это произошло, что на все есть промысел Божий. Я даже пошел в церковь сегодня утром, готовый уподобиться Иову и славить Господа в своих несчастиях. И вдруг я прозрел. Я увидел истину в жирном лице этого священника, я понял ее, слушая его жирный голос: фальшивый бог властвует всеми ими!
Шонни тяжело вздохнул, издав странный клекочущий звук, похожий на звук перекатываемой морем гальки. Другие немногочисленные посетители – мужчины в поношенной одежде, не принимавшие участия в праздновании Пасхи, – подняли глаза от стаканов.
– У вас могут быть еще дети, – проговорил Тристрам. – У вас еще есть ваша жена, ваш дом, ваша работа, ваше здоровье. .. А что делать мне? Куда могу пойти я, к кому прилепиться?
Шонни зло уставился на Тристрама. Вокруг губ у него засохла пена, а подбородок был плохо выбрит.
– Не нужно меня поучать! – враждебно огрызнулся Шонни.
– У вас остались ваши дети, которых я охранял все эти месяцы, рискуя жизнями всех моих близких.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70