На этом автомобиле Тристрам проехал через Нанитон до дороги на Шрусбери. Здесь-то наконец и началась настоящая сельская местность: ровные вспаханные поля, изредка мелькнет какой-нибудь домик, и надо всем огромное небо, которому не угрожают надменные монолиты небоскребов.
Тристрам укрылся за какими-то воротами и немного вздремнул, вдыхая запах земли Слава Тебе, Боже всемогущий!
Когда он проснулся, то подумал, что все еще спит. Ему показалось, что он слышит сипловатые звуки флейты и энергичные вдохи поющих людей. Слова песни несли в себе идею столь прямую и конечную, что Тристраму подумалось, а не услышит ли он снова изречение. «Евхаристический прием пищи» В песне говорилось примерно следующее «Яблочки созреют, орешки почернеют, юбчонки вверх, штанишки вниз!» Примитивная мелодия все повторялась и повторялась в бесконечном da capo. И Тристрам увидел, он увидел, он увидел, как мужчины и женщины, рассеявшись в поле – пара здесь, пара там, здесь и там – действуя с ритуальной серьезностью, образовывали все новых и новых существ с двумя спинами. При свете весеннего солнца юбки вздымались вверх, брюки падали вниз, и, среди возделанного поля, соединялись спелые яблоки и темные орехи. Осталось шесть, пять, четыре, три, два, один мужчина и он… и они…
Почему в песне поется о «гобе»? Они сеют, а не жнут в этом поле. Но придет время, и они сожнут посеянное, обязательно сожнут. Вся жизнь едина.
Та болезнь была вызвана отказом человека размножаться.
Глава 4
– Итак, приступаем! – сердито выкрикнул руководитель. У него была внешность предводителя ряженых: жилистый человек с гнусавым голосом, красным носом и синими щеками.
– Слушайте, слушайте, ну пожалуйста, слушайте же! – жалобно призывал он. – Список партнеров выглядит так.
«Затейник» принялся читать по бумажке, которую держал в руке: – Мистер Липсет – мисс Кемени, мистер Минрат – миссис Грэхем, мистер Эванс – миссис Эванс, мистер Хильярд – мисс Этель Даффус…
«Затейник» читал. Тристрам, жмурясь от солнца, сидел у небольшой гостиницы в Атерстоуне, благосклонно наблюдая, как мужчины и женщины разбиваются на пары.
– … мистер Финли – мисс Рэйчел Даффус, мистер Майо – мисс Лоури…
Словно собираясь танцевать деревенский танец, выкликаемые становились в две шеренги лицом к своим «суженым», кто краснея от стыда, кто хихикая, кто нагло, кто застенчиво, кто отчаянно, а кто и с готовностью.
– Очень хорошо, – утомленно произнес наконец «затейник». – В поля!
Взявшись за руки, парочки двинулись «в поля». «Затейник» увидел Тристрама. Устало покачивая головой, он подошел и уселся на скамейку рядом с ним.
– В удивительное время мы живем, – начал разговор «затейник». – Вы просто идете куда-нибудь?
– Я иду в Престон, – ответил Тристрам. – Могу я вас спросить, если позволите, зачем вся эта… «заорганизованность»?
– Ах, да обычное дело! – ответил «затейник». – Есть ведь жадность, эгоизм… Некоторые люди привыкли загребать все самое лучшее… Этот самый Хильярд, например. А бедную Белинду Лоури все время обходят вниманием. Не знаю,, приносит ли это в действительности какую-нибудь пользу, – мрачно признался он. – Хотел бы я знать, есть ли в этом что– нибудь большее, чем простое потворство своим желаниям.
– Конечно, есть, – ответил Тристрам. – Это один из способов показать, что разум является единственным инструментом, который может управлять нашей жизнью. Возвращение к магии – власти над событиями, вот что это такое. Мне это кажется очень здоровой тенденцией.
– Я предвижу опасности, – возразил «затейник». – Ревность, драки, собственничество, распад браков.
Он был твердым пессимистом.
– Будущее покажет, что к чему, – примирительно сказал Тристрам. – Вот увидите: сначала повсеместно настанет эпоха свободной любви, а потом снова утвердятся христианские ценности. Совершенно не о чем беспокоиться.
«Затейник» мрачно уставился на солнце и на облака, которые тихо и солидно плыли по голубому небу.
– Я полагаю, что вы нормальны, – проговорил он после продолжительного молчания. – Мне кажется, вы из тех же людей, что и Хильярд. Настоящий, закоренелый злопыхатель этот Хильярд. Он всегда говорил, что существующее положение не может сохраняться вечно. Они смеялись надо мной, когда я сделал то, что сделал. А Хильярд смеялся громче всех! Я мог бы убить Хильярда, – зло произнес «затейник», стиснув в кулаках большие пальцы рук.
– Убить? – переспросил Тристрам. – Убить в эти дни… – он запнулся, – любви?
– Это было, когда я работал в Жилищном управлении Личфилда, – взволнованно продолжал «затейник», – тогда это и случилось. Нужно было заполнить вакансию, и я должен был получить повышение. Я был старший, понимаете…
(«Если это не дни любви, то, уж несомненно, дни честных и откровенных признаний», – подумал Тристрам.) – Мистер Консет, наш заведующий, сказал мне, что рассматриваются две кандидатуры – моя и еще одного человека, по фамилии Моэм. Этот Моэм был гораздо младше меня, но он был гомо. Так вот, я много думал об этом. Сам я никогда не был особенно склонен к этому, но, несомненно, что-то предпринять я мог. Я долго размышлял, прежде чем приступить к делу, потому что, в конце концов, мне предстояло совершить очень важный шаг. Как бы там ни было, прокрутившись ночь в постели, истерзавшись сомнениями, я собрался с духом и пошел к доктору Манчипу. Доктор Манчип сказал, что это очень простая операция, совсем не опасная… и он ее сделал. Он мне сказал, что в общей анастезии нет необходимости, и я наблюдал, как он это делал.
– Понятно… – проговорил Тристрам. – А я-то думал, почему у вас голос такой…
– Вот поэтому. И посмотрите на меня теперь! «Затейник» раскинул руки.
– Сделанного не воротишь. Как мне приспособиться к этому новому миру? Меня должны были предупредить, хоть кто– нибудь должен был сказать мне… Откуда я мог знать, что тот мир не будет вечен?! – Он понизил голос. – Вы знаете, как стал называть меня этот самый Хильярд с недавнего времени? Он стал называть меня «каплун». И причмокивает при этом губами. Шутит, конечно, но шутка эта весьма дурного свойства.
– Понимаю, – поддакнул Тристрам.
– Мне это совсем не нравится. Мне это очень даже не нравится!
– Держитесь твердо и ждите, – посоветовал Тристрам. – История – это колесо. И такой мир не может существовать вечно. Недалек тот день, когда мы вернемся к либерализму и пелагианству, к сексуальной инверсии и – поверьте! – к тому, через что прошли вы. Мы непременно повторим свой путь, потому что сейчас имеем вот это. – Тристрам повел рукой в направлении вспаханного поля, откуда доносилось негромкое сосредоточенное пыхтение. – Вследствие биологической нацеленности всего этого, – объяснил он.
– Ну, а пока мне приходится бороться с такими людьми, как Хильярд, – печально проговорил «затейник», и его передернуло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
Тристрам укрылся за какими-то воротами и немного вздремнул, вдыхая запах земли Слава Тебе, Боже всемогущий!
Когда он проснулся, то подумал, что все еще спит. Ему показалось, что он слышит сипловатые звуки флейты и энергичные вдохи поющих людей. Слова песни несли в себе идею столь прямую и конечную, что Тристраму подумалось, а не услышит ли он снова изречение. «Евхаристический прием пищи» В песне говорилось примерно следующее «Яблочки созреют, орешки почернеют, юбчонки вверх, штанишки вниз!» Примитивная мелодия все повторялась и повторялась в бесконечном da capo. И Тристрам увидел, он увидел, он увидел, как мужчины и женщины, рассеявшись в поле – пара здесь, пара там, здесь и там – действуя с ритуальной серьезностью, образовывали все новых и новых существ с двумя спинами. При свете весеннего солнца юбки вздымались вверх, брюки падали вниз, и, среди возделанного поля, соединялись спелые яблоки и темные орехи. Осталось шесть, пять, четыре, три, два, один мужчина и он… и они…
Почему в песне поется о «гобе»? Они сеют, а не жнут в этом поле. Но придет время, и они сожнут посеянное, обязательно сожнут. Вся жизнь едина.
Та болезнь была вызвана отказом человека размножаться.
Глава 4
– Итак, приступаем! – сердито выкрикнул руководитель. У него была внешность предводителя ряженых: жилистый человек с гнусавым голосом, красным носом и синими щеками.
– Слушайте, слушайте, ну пожалуйста, слушайте же! – жалобно призывал он. – Список партнеров выглядит так.
«Затейник» принялся читать по бумажке, которую держал в руке: – Мистер Липсет – мисс Кемени, мистер Минрат – миссис Грэхем, мистер Эванс – миссис Эванс, мистер Хильярд – мисс Этель Даффус…
«Затейник» читал. Тристрам, жмурясь от солнца, сидел у небольшой гостиницы в Атерстоуне, благосклонно наблюдая, как мужчины и женщины разбиваются на пары.
– … мистер Финли – мисс Рэйчел Даффус, мистер Майо – мисс Лоури…
Словно собираясь танцевать деревенский танец, выкликаемые становились в две шеренги лицом к своим «суженым», кто краснея от стыда, кто хихикая, кто нагло, кто застенчиво, кто отчаянно, а кто и с готовностью.
– Очень хорошо, – утомленно произнес наконец «затейник». – В поля!
Взявшись за руки, парочки двинулись «в поля». «Затейник» увидел Тристрама. Устало покачивая головой, он подошел и уселся на скамейку рядом с ним.
– В удивительное время мы живем, – начал разговор «затейник». – Вы просто идете куда-нибудь?
– Я иду в Престон, – ответил Тристрам. – Могу я вас спросить, если позволите, зачем вся эта… «заорганизованность»?
– Ах, да обычное дело! – ответил «затейник». – Есть ведь жадность, эгоизм… Некоторые люди привыкли загребать все самое лучшее… Этот самый Хильярд, например. А бедную Белинду Лоури все время обходят вниманием. Не знаю,, приносит ли это в действительности какую-нибудь пользу, – мрачно признался он. – Хотел бы я знать, есть ли в этом что– нибудь большее, чем простое потворство своим желаниям.
– Конечно, есть, – ответил Тристрам. – Это один из способов показать, что разум является единственным инструментом, который может управлять нашей жизнью. Возвращение к магии – власти над событиями, вот что это такое. Мне это кажется очень здоровой тенденцией.
– Я предвижу опасности, – возразил «затейник». – Ревность, драки, собственничество, распад браков.
Он был твердым пессимистом.
– Будущее покажет, что к чему, – примирительно сказал Тристрам. – Вот увидите: сначала повсеместно настанет эпоха свободной любви, а потом снова утвердятся христианские ценности. Совершенно не о чем беспокоиться.
«Затейник» мрачно уставился на солнце и на облака, которые тихо и солидно плыли по голубому небу.
– Я полагаю, что вы нормальны, – проговорил он после продолжительного молчания. – Мне кажется, вы из тех же людей, что и Хильярд. Настоящий, закоренелый злопыхатель этот Хильярд. Он всегда говорил, что существующее положение не может сохраняться вечно. Они смеялись надо мной, когда я сделал то, что сделал. А Хильярд смеялся громче всех! Я мог бы убить Хильярда, – зло произнес «затейник», стиснув в кулаках большие пальцы рук.
– Убить? – переспросил Тристрам. – Убить в эти дни… – он запнулся, – любви?
– Это было, когда я работал в Жилищном управлении Личфилда, – взволнованно продолжал «затейник», – тогда это и случилось. Нужно было заполнить вакансию, и я должен был получить повышение. Я был старший, понимаете…
(«Если это не дни любви, то, уж несомненно, дни честных и откровенных признаний», – подумал Тристрам.) – Мистер Консет, наш заведующий, сказал мне, что рассматриваются две кандидатуры – моя и еще одного человека, по фамилии Моэм. Этот Моэм был гораздо младше меня, но он был гомо. Так вот, я много думал об этом. Сам я никогда не был особенно склонен к этому, но, несомненно, что-то предпринять я мог. Я долго размышлял, прежде чем приступить к делу, потому что, в конце концов, мне предстояло совершить очень важный шаг. Как бы там ни было, прокрутившись ночь в постели, истерзавшись сомнениями, я собрался с духом и пошел к доктору Манчипу. Доктор Манчип сказал, что это очень простая операция, совсем не опасная… и он ее сделал. Он мне сказал, что в общей анастезии нет необходимости, и я наблюдал, как он это делал.
– Понятно… – проговорил Тристрам. – А я-то думал, почему у вас голос такой…
– Вот поэтому. И посмотрите на меня теперь! «Затейник» раскинул руки.
– Сделанного не воротишь. Как мне приспособиться к этому новому миру? Меня должны были предупредить, хоть кто– нибудь должен был сказать мне… Откуда я мог знать, что тот мир не будет вечен?! – Он понизил голос. – Вы знаете, как стал называть меня этот самый Хильярд с недавнего времени? Он стал называть меня «каплун». И причмокивает при этом губами. Шутит, конечно, но шутка эта весьма дурного свойства.
– Понимаю, – поддакнул Тристрам.
– Мне это совсем не нравится. Мне это очень даже не нравится!
– Держитесь твердо и ждите, – посоветовал Тристрам. – История – это колесо. И такой мир не может существовать вечно. Недалек тот день, когда мы вернемся к либерализму и пелагианству, к сексуальной инверсии и – поверьте! – к тому, через что прошли вы. Мы непременно повторим свой путь, потому что сейчас имеем вот это. – Тристрам повел рукой в направлении вспаханного поля, откуда доносилось негромкое сосредоточенное пыхтение. – Вследствие биологической нацеленности всего этого, – объяснил он.
– Ну, а пока мне приходится бороться с такими людьми, как Хильярд, – печально проговорил «затейник», и его передернуло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70