Повезло тем, кто живет на другой стороне улицы. Их сносят. Но здесь оставят все как есть.
Во всем, что она говорила, ощущались протест и недовольство. Она, наверное, была по-своему права. На мебели был густой слой пыли. Но даже если бы его не было, мебель все равно выглядела бы убого. Я сел на стул, хозяйка на диван. У нее были манеры миловидной женщины, не знающей, что делать со своей внешностью, кроме как любоваться ею в зеркале.
В данный момент я был зеркалом, и она улыбалась вовсю:
— Что вам рассказать?
— Начнем с вашего зятя. Вы его встречали?
— Однажды. Но и этого мне хватило с лихвой. Мы с Джеком пригласили их на Рождество. Поджарили индейку, все чин чином. Но этот Брюс Кэмпион держался так, будто попал в трущобу. Увез Долли с такой стремительностью, словно тут эпидемия чумы. Ему и невдомек, что мы дружны с лучшими людьми этого города.
— Вы с ним поссорились?
— А то нет! С какой стати он задирает нос? Долли сказала, что они ютятся в гараже, а у нас свой дом двадцать с лишним лет. Я спросила, что он собирается предложить ей, когда думает найти работу, и так далее. Он сказал, что женился на ней, что тут еще, мол, предлагать. А работа у него, дескать, есть — живопись. Я спросила, много ли он этим заработал. Оказалось, не очень: они сводят концы с концами с помощью друзей. Я сказала, что моя дочь не нуждается в милостыне, а он ответил, что мне это кажется. Она на шестом месяце, а он смеет говорить такое ее матери! Я пыталась уговорить ее послать его подальше и остаться у нас, но Долли и слушать не захотела. Больно она была преданная!
Миссис Стоун полностью вошла в роль страдалицы, и мне пришлось перебить поток воспоминаний вопросом, ладили ли супруги.
— Она-то с ним ладила. На это способна только святая. Она и была святой. — Миссис Стоун стала рыться в корзинке для рукоделия, стоявшей рядом. — Хочу показать вам письмо, которое она написала мне после Рождества. Если кто и заслуживает названия верной жены, это была моя Долли.
Она вынула мятое письмо, написанное 27 декабря и отправленное из Луна-Бей. Написано оно было неровным почерком на обрывке эскизной бумаги.
"Дорогая Элизабет!
Жаль, что вы поцапались с Брюсом. Он с норовом, но вообще-то очень ничего. Спасибо за двадцатку, на пальто хватит. Только бы Брюс не забрал — у него на краски и кисти уходит прорва денег, а без пальто мне никак. Здесь холоднее, чем дома. Спасибо за приглашение остаться, но жена должна быть с мужем в трудную минуту. Кстати, Брюс так и повел себя со мной. С ним бывает трудно, но все равно лучше такой муж, чем без мужа. Он все-таки умница. Кроме того, многие говорят, что настанет время, когда за его картинами будут охотиться, и тогда ты обрадуешься, что я его не бросила.
Большой привет Джеку.
Долли (миссис Брюс Кэмпион)".
— Просто сердце кровью обливается, — сказала миссис Стоун. — Как она его обожествила!
Я напустил на себя приличествующее случаю мрачное выражение. Впрочем, получилось оно само собой. Я думал о той культурной пропасти, которая лежала между Гарриет и Долли, и о Брюсе Кэмпионе, для которого это оказалось не помехой.
— Как она вышла за него, миссис Стоун?
— Старая история. Вы, наверное, знаете, что между ними вышло. Невинная девушка впервые оказалась вне дома. Он ее соблазнил. Пришлось отвечать за свои поступки. — Она слегка встревожилась из-за собственных слов и, опустив глаза, добавила: — Отчасти это и моя вина. Я не должна была отпускать невинную юную девушку одну в Неваду.
— Сколько ей было лет?
— Когда уезжала, двадцать. В мае исполнился год со дня отъезда. Она работала в нашей прачечной под постоянным присмотром отца и, конечно, чувствовала себя не в своей тарелке. Ей хотелось немного пожить самостоятельно. Я ее не осуждаю. С ее внешностью можно было далеко пойти.
Она замолчала, устремив взгляд вдаль. Возможно, вспомнила, что ей внешность так и не помогла. Возможно, задумалась о том, как далеко сейчас Долли.
— Так или иначе, — вновь заговорила миссис Стоун, — я разрешила ей поехать в Тахо и поискать работу. Только на лето. Она собиралась откладывать заработанное, чтобы учиться, приобрести солидную профессию. Я уговорила ее пойти на курсы косметики, она прекрасно ухаживала за собой. Это у нее от меня. Но потом попался ей этот тип — и все полетело кувырком, в том числе и курсы.
— На Тахо она с кем-то подружилась?
— С девушкой по имени Бэмби. Та ей очень помогала. Она работала в салоне красоты, и Долли очень хорошо о ней отзывалась. Долли мне о ней писала. Я была рада, что у нее такая подруга. Я надеялась — это придаст ей уверенности в себе. Косметологи нужны везде и зарабатывают неплохо. Я всегда жалела, что сама не занялась этим. Джек, конечно, кое-что зарабатывает в своей прачечной, но в последние годы жизнь стала труднее — инфляция. Теперь у нас на руках ребенок.
Она возвела очи к потолку.
— Можно взглянуть на малыша?
— Он спит наверху. Зачем вам?
— Люблю маленьких.
— По вас не сказала бы. Я сама не из таких, по крайней мере, теперь. Разучилась крутиться вокруг них. Но все-таки, — добавила она, понизив голос, — этот человечек для меня большое утешение. Он — все, что осталось от Долли. Пойдемте посмотрим на него, только не разбудите.
Мы поднялись наверх по лестнице, устланной прорезиненной дорожкой. В детской комнате было душно и темно. Миссис Стоун включила лампу с абажуром. Ребенок лежал голенький в той самой обшарпанной колыбельке, которую я видел на снимках. Мунган был прав: малыш не был ни на кого похож. Крошечный, беззащитный, сладко спящий — младенец как младенец. Он уютно посапывал.
Бабка накрыла простынкой его до пупка. Я стоял и думал, кем же он вырастет. Было трудно представить его взрослым, в вихре черных страстей.
— Это колыбелька Долли, — пояснила миссис Стоун. — Мы послали им ее на Рождество. Теперь она снова вернулась к нам. — Она помолчала. — Слава Богу, хоть его-то этот псих пощадил.
— Как его зовут?
— Долли назвала его Джеком в честь отца. Она очень любила отца. Ну как вам малыш?
— Здоровенький.
— Стараюсь. Конечно, нелегко растить детей после двадцатилетнего перерыва. Одна надежда, что его-то хоть удастся как следует воспитать. Боюсь, я не сумела сделать этого с Долли.
Я пробормотал что-то ободряющее, и мы пошли вниз. Эта женщина, как и большинство известных мне, умела принимать худшее и продолжать жить как ни в чем не бывало. Войдя в гостиную как сомнамбула, она подошла к камину и сняла с полки фотографию в рамке.
— Вы не видели портретов моей дочери?
— Не самые удачные.
Эта фотография была не шедевром, но все равно не шла в сравнение с тем, что показывал мне Мунган. Типичная фотография выпускницы, сделанная в провинциальном городке. Сильно отретушированная Долли улыбалась, как раскрашенный ангел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
Во всем, что она говорила, ощущались протест и недовольство. Она, наверное, была по-своему права. На мебели был густой слой пыли. Но даже если бы его не было, мебель все равно выглядела бы убого. Я сел на стул, хозяйка на диван. У нее были манеры миловидной женщины, не знающей, что делать со своей внешностью, кроме как любоваться ею в зеркале.
В данный момент я был зеркалом, и она улыбалась вовсю:
— Что вам рассказать?
— Начнем с вашего зятя. Вы его встречали?
— Однажды. Но и этого мне хватило с лихвой. Мы с Джеком пригласили их на Рождество. Поджарили индейку, все чин чином. Но этот Брюс Кэмпион держался так, будто попал в трущобу. Увез Долли с такой стремительностью, словно тут эпидемия чумы. Ему и невдомек, что мы дружны с лучшими людьми этого города.
— Вы с ним поссорились?
— А то нет! С какой стати он задирает нос? Долли сказала, что они ютятся в гараже, а у нас свой дом двадцать с лишним лет. Я спросила, что он собирается предложить ей, когда думает найти работу, и так далее. Он сказал, что женился на ней, что тут еще, мол, предлагать. А работа у него, дескать, есть — живопись. Я спросила, много ли он этим заработал. Оказалось, не очень: они сводят концы с концами с помощью друзей. Я сказала, что моя дочь не нуждается в милостыне, а он ответил, что мне это кажется. Она на шестом месяце, а он смеет говорить такое ее матери! Я пыталась уговорить ее послать его подальше и остаться у нас, но Долли и слушать не захотела. Больно она была преданная!
Миссис Стоун полностью вошла в роль страдалицы, и мне пришлось перебить поток воспоминаний вопросом, ладили ли супруги.
— Она-то с ним ладила. На это способна только святая. Она и была святой. — Миссис Стоун стала рыться в корзинке для рукоделия, стоявшей рядом. — Хочу показать вам письмо, которое она написала мне после Рождества. Если кто и заслуживает названия верной жены, это была моя Долли.
Она вынула мятое письмо, написанное 27 декабря и отправленное из Луна-Бей. Написано оно было неровным почерком на обрывке эскизной бумаги.
"Дорогая Элизабет!
Жаль, что вы поцапались с Брюсом. Он с норовом, но вообще-то очень ничего. Спасибо за двадцатку, на пальто хватит. Только бы Брюс не забрал — у него на краски и кисти уходит прорва денег, а без пальто мне никак. Здесь холоднее, чем дома. Спасибо за приглашение остаться, но жена должна быть с мужем в трудную минуту. Кстати, Брюс так и повел себя со мной. С ним бывает трудно, но все равно лучше такой муж, чем без мужа. Он все-таки умница. Кроме того, многие говорят, что настанет время, когда за его картинами будут охотиться, и тогда ты обрадуешься, что я его не бросила.
Большой привет Джеку.
Долли (миссис Брюс Кэмпион)".
— Просто сердце кровью обливается, — сказала миссис Стоун. — Как она его обожествила!
Я напустил на себя приличествующее случаю мрачное выражение. Впрочем, получилось оно само собой. Я думал о той культурной пропасти, которая лежала между Гарриет и Долли, и о Брюсе Кэмпионе, для которого это оказалось не помехой.
— Как она вышла за него, миссис Стоун?
— Старая история. Вы, наверное, знаете, что между ними вышло. Невинная девушка впервые оказалась вне дома. Он ее соблазнил. Пришлось отвечать за свои поступки. — Она слегка встревожилась из-за собственных слов и, опустив глаза, добавила: — Отчасти это и моя вина. Я не должна была отпускать невинную юную девушку одну в Неваду.
— Сколько ей было лет?
— Когда уезжала, двадцать. В мае исполнился год со дня отъезда. Она работала в нашей прачечной под постоянным присмотром отца и, конечно, чувствовала себя не в своей тарелке. Ей хотелось немного пожить самостоятельно. Я ее не осуждаю. С ее внешностью можно было далеко пойти.
Она замолчала, устремив взгляд вдаль. Возможно, вспомнила, что ей внешность так и не помогла. Возможно, задумалась о том, как далеко сейчас Долли.
— Так или иначе, — вновь заговорила миссис Стоун, — я разрешила ей поехать в Тахо и поискать работу. Только на лето. Она собиралась откладывать заработанное, чтобы учиться, приобрести солидную профессию. Я уговорила ее пойти на курсы косметики, она прекрасно ухаживала за собой. Это у нее от меня. Но потом попался ей этот тип — и все полетело кувырком, в том числе и курсы.
— На Тахо она с кем-то подружилась?
— С девушкой по имени Бэмби. Та ей очень помогала. Она работала в салоне красоты, и Долли очень хорошо о ней отзывалась. Долли мне о ней писала. Я была рада, что у нее такая подруга. Я надеялась — это придаст ей уверенности в себе. Косметологи нужны везде и зарабатывают неплохо. Я всегда жалела, что сама не занялась этим. Джек, конечно, кое-что зарабатывает в своей прачечной, но в последние годы жизнь стала труднее — инфляция. Теперь у нас на руках ребенок.
Она возвела очи к потолку.
— Можно взглянуть на малыша?
— Он спит наверху. Зачем вам?
— Люблю маленьких.
— По вас не сказала бы. Я сама не из таких, по крайней мере, теперь. Разучилась крутиться вокруг них. Но все-таки, — добавила она, понизив голос, — этот человечек для меня большое утешение. Он — все, что осталось от Долли. Пойдемте посмотрим на него, только не разбудите.
Мы поднялись наверх по лестнице, устланной прорезиненной дорожкой. В детской комнате было душно и темно. Миссис Стоун включила лампу с абажуром. Ребенок лежал голенький в той самой обшарпанной колыбельке, которую я видел на снимках. Мунган был прав: малыш не был ни на кого похож. Крошечный, беззащитный, сладко спящий — младенец как младенец. Он уютно посапывал.
Бабка накрыла простынкой его до пупка. Я стоял и думал, кем же он вырастет. Было трудно представить его взрослым, в вихре черных страстей.
— Это колыбелька Долли, — пояснила миссис Стоун. — Мы послали им ее на Рождество. Теперь она снова вернулась к нам. — Она помолчала. — Слава Богу, хоть его-то этот псих пощадил.
— Как его зовут?
— Долли назвала его Джеком в честь отца. Она очень любила отца. Ну как вам малыш?
— Здоровенький.
— Стараюсь. Конечно, нелегко растить детей после двадцатилетнего перерыва. Одна надежда, что его-то хоть удастся как следует воспитать. Боюсь, я не сумела сделать этого с Долли.
Я пробормотал что-то ободряющее, и мы пошли вниз. Эта женщина, как и большинство известных мне, умела принимать худшее и продолжать жить как ни в чем не бывало. Войдя в гостиную как сомнамбула, она подошла к камину и сняла с полки фотографию в рамке.
— Вы не видели портретов моей дочери?
— Не самые удачные.
Эта фотография была не шедевром, но все равно не шла в сравнение с тем, что показывал мне Мунган. Типичная фотография выпускницы, сделанная в провинциальном городке. Сильно отретушированная Долли улыбалась, как раскрашенный ангел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62