Для такого, мол, конец вполне нормальный… Не спросят, сколько ему лет… Смерть видится некоей молчаливой правдой. Восстановлением справедливости в природе… Даже не ахнут. Мол, так получилось. Обвал горы или русская пуля… или просто шиз попал под машину… никто не спросит – никаких “зачем?”.
В/ч за номером 135620. Горючка все-таки добралась… $2000… Бензин – кровь войны… На складе я распределяю бензин по заказам воинских частей. Но плюс – я еще и обеспечиваю доставку. Это моя личная инициатива… Война стала исключительно горной, и потому в нынешней войне доставка – это все. И потому каждая десятая бочка – мой навар.
В этот раз моя доля (в денежном эквиваленте) стала чуть более двух тысяч долларов. С учетом предыдущей колонны. Так и внесу в записную книжицу. Завтра… Когда посчитаемся.
Свою долю получит Руслан. Свою долю получит штабной майор Гусарцев. Нас трое. Как говорит Коля Гусарцев, наше трио сыгралось легко… Их деньги я, конечно, не записываю, не запоминаю… Я не слежу за чужими деньгами. Трио сыгралось.
Рядовой Сергучов, ямник … $1000… Я помогал выкупить его из зиндана. Деньги пришли не сразу. Я помогал лишь косвенно… Я только звонил.
Звонки мои (выясняющие или отслеживающие) шли по моим же бензиновым путям и связям. Или по моим бензиновым должникам. (Это всегда надежные люди!)
Труда было немного. Но заинтересованные лица сочли, что мои телефонные контакты сработали отлично. И оценили. Деньги прислал Камский комитет солдатских матерей. Надо же, Камский!..
Кама – большая и нечасто называемая русская река.
На обратном пути, уже близко к Ханкале, нам попался бродячий . Он высунулся из зарослей и призывно махал рукой, чего-то от нас захотев… Верхушки кустов качались… Мой руливший солдат притормозил.
Но бродячий тут же спрятался. Робкий!.. Вероятно, по лицу моему, по взрослости моей прочитал, что в машине офицер… Был еще не слишком поздний вечер. Не темный.
– Эй! – окликнул я негрозно.
Я как раз подумывал о бродячих. Я уже взял к себе на склад двоих… Может, еще одного?
– Эй! – мы стояли с работающим двигателем. Готовые рвануть и уехать. На подъезде к Ханкале стоять иногда опасно.
Бродячий солдат высунулся по пояс. Однако очередное “Эй!” его опять испугало.
Спрятался…
Но теперь стало слышно, что он движется. Где-то он опять кустами… Глазу незаметно. Но все-таки он пробирался в нашу сторону. К нам. Он высунулся еще. Уже ближе. Уже крупнее.
Кашлянул… Уже настолько был ближе, что в него могли бы стрелять. Если бы хотели.
Мой солдат присвистнул и крикнул:
– Хорош трусить!.. Дуй сюда!
Бродячий солдат выступил из кустов. В полный рост.
Сейчас подойдет…
Из ущелий, где боевики пожгли их колонны, потерявшиеся после разгромного боя солдаты первым делом пробираются сюда… К Ханкале поближе. Горная война, она без линии фронта – так что бродячий идет через всю Чечню. В одиночку… Иногда их двое, трое. Шатающиеся от голода. Шарахающиеся от страха… Днем они спят в перелесках, на теневых обочинах, а ночью крадутся – идут.
Попасть к чеченцам в яму они не хотят. Пахать рабом у горца-крестьянина никому не вариант. Ничего нет хуже ямы… Но быть пойманным нашим патрулем и попасть под расследование в комендатуру, а для начала и в военную тюрьму, солдату тоже не сахар.
Бродячий подошел к машине, как-то странно клоня набок тело и сверля меня боязливыми глазами. Весь дрожал. Совсем юнец… Автомата не было…
– Где оружие?
Он стал бормотать про какой-то съехавший среди боя откос земли. Землей солдата засыпало. После третьей, рядом разорвавшейся мины… И сапоги у него были полны непонятной воды… И он полз, полз… А потом понял, что автомата нет.
Нынешний солдат, в одиночку уцелевший после боя в ущелье, уже загодя чувствует себя виноватым.
Его уже допрашивали на блокпостах, но не всерьез, от нечего делать… На втором блокпосту целый час… Офицер велел ему стоять прямо. Не опускай плечо. Правое плечо, мать твою! Почему опять опустил?!. Ты что, кособокий?.. А дальше весь допрос солдат тупо сидел. Прямо на траве… Офицер стоял над ним и орал. Долго… Потом потерял к нему вдруг интерес и уехал… Офицер на прощанье дал ему в ухо… Так и сказал, за тупость.
Вернуться в родную в/ч, к своим пацанам и к своему офицеру, – для бродячих известное спасение. Там и накажут, там и простят… Родная часть – их мечта. Вот только где теперь эта их часть? Куда ее перевели после того побоища в ущелье?
Постепенно, друг от друга, бродячие узнают, как быть, какова практика их возвращения. Отработана временем… Во-первых, надо тихо пробраться в Ханкалу… Во-вторых, уже в Ханкале еще более по-тихому поработать у какого-нибудь знающего войну чина. В каком-нибудь его хозблоке. А уж чин после (если ты хорошо поработаешь… придется пахать!) подскажет тебе, с какой пойти колонной, сопровождаемой БТРами… Или с какой мотострелковой частью. Так или иначе доберешься до своих пацанов.
Мы договорились. Я так и сказал ему:
– Месяц поработаешь – верну к своим.
Он по-мальчишески смотрел мне глаза в глаза, ища обман.
Я как раз подумывал о бродячих, пусть бы еще пару солдат… пусть даже один… Чтобы, хотя бы временно, помочь моим солдатам катать бочки с горючкой. От ежедневной натуги (а то и еженочной) у солдат-грузчиков уже через три месяца лицо становится темно-свекольное. От приливов крови… Мой Крамаренко так и зовет их – красномордики. Ласково, но безжалостно. Крамаренко подтрунивает… счастливчики! Здесь, на складах, их не поднимают в атаку. В них все-таки не стреляют.
Мы проезжали мой строящийся Внешний склад. Бродячий солдат для начала переночует здесь. Чтобы не искать ему среди ночи особое место.
Я вышел из машины и веду его.
– Сюда… Теперь сюда.
Внешний склад строится еле-еле. Без ограды даже… Ночью тихо, поутру здесь работают два-три чеченца.
Здесь есть бытовка… Отдельная каморка, как раз чтобы поспать. Солдат, теперь это заметно, кособок. Что-то с бедром… Особенно на ступеньках его перекашивает… Я показываю ему место ночлега. Топчан.
– Завтра устрою тебя капитально, – говорю я.
А он чего-то ждет.
– И завтра же переговорим обо всем.
Бродячий кивает. Но глаза испуганные… Я говорю чеченцу-охраннику, чтобы дал ему лепешку и сыра. Охранник мгновенно находит и уже протягивает солдату съестное… Какая реакция! Чеченцы стремительный народ.
Я не хочу отставать и тоже оставляю солдату пару своих невостребованных сегодня бутербродов. (День такой, что не до еды. Мне бы сегодня как следует выпить. Но сил нет даже на выпивку.)
Ухожу спать… Спокойной ночи, солдат.
Но солдат, судя по дальнейшему, не уснул. Не всякому ночь спокойна!.. Не знаю, ложился ли он вообще. Бродячий оказался слишком напуганным. Его слишком долго виноватили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98
В/ч за номером 135620. Горючка все-таки добралась… $2000… Бензин – кровь войны… На складе я распределяю бензин по заказам воинских частей. Но плюс – я еще и обеспечиваю доставку. Это моя личная инициатива… Война стала исключительно горной, и потому в нынешней войне доставка – это все. И потому каждая десятая бочка – мой навар.
В этот раз моя доля (в денежном эквиваленте) стала чуть более двух тысяч долларов. С учетом предыдущей колонны. Так и внесу в записную книжицу. Завтра… Когда посчитаемся.
Свою долю получит Руслан. Свою долю получит штабной майор Гусарцев. Нас трое. Как говорит Коля Гусарцев, наше трио сыгралось легко… Их деньги я, конечно, не записываю, не запоминаю… Я не слежу за чужими деньгами. Трио сыгралось.
Рядовой Сергучов, ямник … $1000… Я помогал выкупить его из зиндана. Деньги пришли не сразу. Я помогал лишь косвенно… Я только звонил.
Звонки мои (выясняющие или отслеживающие) шли по моим же бензиновым путям и связям. Или по моим бензиновым должникам. (Это всегда надежные люди!)
Труда было немного. Но заинтересованные лица сочли, что мои телефонные контакты сработали отлично. И оценили. Деньги прислал Камский комитет солдатских матерей. Надо же, Камский!..
Кама – большая и нечасто называемая русская река.
На обратном пути, уже близко к Ханкале, нам попался бродячий . Он высунулся из зарослей и призывно махал рукой, чего-то от нас захотев… Верхушки кустов качались… Мой руливший солдат притормозил.
Но бродячий тут же спрятался. Робкий!.. Вероятно, по лицу моему, по взрослости моей прочитал, что в машине офицер… Был еще не слишком поздний вечер. Не темный.
– Эй! – окликнул я негрозно.
Я как раз подумывал о бродячих. Я уже взял к себе на склад двоих… Может, еще одного?
– Эй! – мы стояли с работающим двигателем. Готовые рвануть и уехать. На подъезде к Ханкале стоять иногда опасно.
Бродячий солдат высунулся по пояс. Однако очередное “Эй!” его опять испугало.
Спрятался…
Но теперь стало слышно, что он движется. Где-то он опять кустами… Глазу незаметно. Но все-таки он пробирался в нашу сторону. К нам. Он высунулся еще. Уже ближе. Уже крупнее.
Кашлянул… Уже настолько был ближе, что в него могли бы стрелять. Если бы хотели.
Мой солдат присвистнул и крикнул:
– Хорош трусить!.. Дуй сюда!
Бродячий солдат выступил из кустов. В полный рост.
Сейчас подойдет…
Из ущелий, где боевики пожгли их колонны, потерявшиеся после разгромного боя солдаты первым делом пробираются сюда… К Ханкале поближе. Горная война, она без линии фронта – так что бродячий идет через всю Чечню. В одиночку… Иногда их двое, трое. Шатающиеся от голода. Шарахающиеся от страха… Днем они спят в перелесках, на теневых обочинах, а ночью крадутся – идут.
Попасть к чеченцам в яму они не хотят. Пахать рабом у горца-крестьянина никому не вариант. Ничего нет хуже ямы… Но быть пойманным нашим патрулем и попасть под расследование в комендатуру, а для начала и в военную тюрьму, солдату тоже не сахар.
Бродячий подошел к машине, как-то странно клоня набок тело и сверля меня боязливыми глазами. Весь дрожал. Совсем юнец… Автомата не было…
– Где оружие?
Он стал бормотать про какой-то съехавший среди боя откос земли. Землей солдата засыпало. После третьей, рядом разорвавшейся мины… И сапоги у него были полны непонятной воды… И он полз, полз… А потом понял, что автомата нет.
Нынешний солдат, в одиночку уцелевший после боя в ущелье, уже загодя чувствует себя виноватым.
Его уже допрашивали на блокпостах, но не всерьез, от нечего делать… На втором блокпосту целый час… Офицер велел ему стоять прямо. Не опускай плечо. Правое плечо, мать твою! Почему опять опустил?!. Ты что, кособокий?.. А дальше весь допрос солдат тупо сидел. Прямо на траве… Офицер стоял над ним и орал. Долго… Потом потерял к нему вдруг интерес и уехал… Офицер на прощанье дал ему в ухо… Так и сказал, за тупость.
Вернуться в родную в/ч, к своим пацанам и к своему офицеру, – для бродячих известное спасение. Там и накажут, там и простят… Родная часть – их мечта. Вот только где теперь эта их часть? Куда ее перевели после того побоища в ущелье?
Постепенно, друг от друга, бродячие узнают, как быть, какова практика их возвращения. Отработана временем… Во-первых, надо тихо пробраться в Ханкалу… Во-вторых, уже в Ханкале еще более по-тихому поработать у какого-нибудь знающего войну чина. В каком-нибудь его хозблоке. А уж чин после (если ты хорошо поработаешь… придется пахать!) подскажет тебе, с какой пойти колонной, сопровождаемой БТРами… Или с какой мотострелковой частью. Так или иначе доберешься до своих пацанов.
Мы договорились. Я так и сказал ему:
– Месяц поработаешь – верну к своим.
Он по-мальчишески смотрел мне глаза в глаза, ища обман.
Я как раз подумывал о бродячих, пусть бы еще пару солдат… пусть даже один… Чтобы, хотя бы временно, помочь моим солдатам катать бочки с горючкой. От ежедневной натуги (а то и еженочной) у солдат-грузчиков уже через три месяца лицо становится темно-свекольное. От приливов крови… Мой Крамаренко так и зовет их – красномордики. Ласково, но безжалостно. Крамаренко подтрунивает… счастливчики! Здесь, на складах, их не поднимают в атаку. В них все-таки не стреляют.
Мы проезжали мой строящийся Внешний склад. Бродячий солдат для начала переночует здесь. Чтобы не искать ему среди ночи особое место.
Я вышел из машины и веду его.
– Сюда… Теперь сюда.
Внешний склад строится еле-еле. Без ограды даже… Ночью тихо, поутру здесь работают два-три чеченца.
Здесь есть бытовка… Отдельная каморка, как раз чтобы поспать. Солдат, теперь это заметно, кособок. Что-то с бедром… Особенно на ступеньках его перекашивает… Я показываю ему место ночлега. Топчан.
– Завтра устрою тебя капитально, – говорю я.
А он чего-то ждет.
– И завтра же переговорим обо всем.
Бродячий кивает. Но глаза испуганные… Я говорю чеченцу-охраннику, чтобы дал ему лепешку и сыра. Охранник мгновенно находит и уже протягивает солдату съестное… Какая реакция! Чеченцы стремительный народ.
Я не хочу отставать и тоже оставляю солдату пару своих невостребованных сегодня бутербродов. (День такой, что не до еды. Мне бы сегодня как следует выпить. Но сил нет даже на выпивку.)
Ухожу спать… Спокойной ночи, солдат.
Но солдат, судя по дальнейшему, не уснул. Не всякому ночь спокойна!.. Не знаю, ложился ли он вообще. Бродячий оказался слишком напуганным. Его слишком долго виноватили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98