Сидят на корточках и что-то говорят друг другу – люди-зэки-бичи. Не приходилось видеть, чтобы секретари и пузаны-руководители на корточках сидели, собрания и партийные съезды проводили на таком уровне, а не мешало бы – разом отучились бы тянуть тягомотину.
Спрашиваю юношу, приятного лицом, в Большом Невере: «Почему бичуешь, видно, сидел?» Ответ: «Да, сидел, но не много, всего семь месяцев. Был студентом Уральского политехнического, влетел в зону за драку. Но меня в тюрьме опустили, а сейчас хода домой, к матери, нет. Стыдно. Я уже не человек, подыхать здесь буду».
Случилось так, что уничтожая осенью 1941 года АССР немцев Поволжья, подчистую загребли и саратовских немцев. В том числе музыкальную и поэтическую семью Венцелей, потомственных изготовителей скрипок и виолончелей. Старик погиб в скрипе лесов таежных, там, где щепки летят, в трудовой армии или зоне: может, бревном придавило, может, пеллагра прихватила. Дочь с матерью забросили в Нарымский край. Фрау Венцель верила властям, молилась Богу и сумела впопыхах при эвакуации все же прихватить парочку чемоданов книг: стихи Гельдерлина и Гете, немецких романтиков, грезила рыцарями и прекрасными девами, волшебством и чародейством. Как ни мучил ее смерзающийся навоз, коровьи хвосты, хлеставшие по лицу во время дойки, веру в мужчин-рыцарей она не потеряла. В таком духе она воспитывала дочь, говоря с ней изысканно по-немецки. Рыцарь нашелся – бывший енисейский капитан, потерявший ногу на войне, а семью в жизни. Он приметил фрау Венцель и предложил ей руку и сердце. Он устроился лесником и зажили они в отдаленном лесном кордоне, на берегу реки. От судьбы не уйдешь, с капитаном прожила она недолго. Он умер неожиданно. Похоронили капитана тут же в лесу и тогда же лесное управление решило кордон ликвидировать и его номер, написанный белой известью на тесовой крыше, соскоблить, чтобы кукурузники, облетающие тайгу в поисках возгораний, не путались. О фрау Венцель забыли.
Но мать с дочерью по-прежнему занимались огородом, сбором ягод и беседами о рыцарях. Сколько лет они там прожили, без хлеба и соли, никто не может сказать. Дочь Мария превратилась в красавицу, восторженную, с экзальтацией. Когда мать умерла, ее случайно обнаружили забредшие на кордон ягодники. Фрау Венцель похоронили рядом с капитаном, дом заколотили, а Марию, в страхе прижимавшуюся ко всем, привезли во 2-ю психбольницу города Новосибирска. Во всех психах Мария увидела рыцарей, а в психичках – чудо-дев. Она ухаживала за ними, говорила по-немецки, прижимала к груди руки и становилась на колени. Врачебная комиссия ее психику нашла здоровой, в пределах нормы, но констатировала полную неадаптированность к советской действительности. Куда ее девать? Куда пристроить?
Скрытый эмигрант врач М.А. Гольденберг нашел выход: Мария Венцель незаменима как воспитатель детей. Она находка, клад. Он бегал по академикам, просил помочь устроить девушку, убеждал. Он говорил: «Смотрите, детей Лаврентия Берия воспитала закавказская немка Амальдингер. Людьми стали, не пошли по стопам отца. Взгляните на детей Аганбегяна, их тоже воспитывает волжская немка. Славные ребята». Оказалось – бесполезная трата времени. Только в Искитиме нашли старушку-немку, которая согласилась приютить Марию. А далее она стала проституткой с романтическим уклоном – отдается всем запросто, по просьбе трудящегося и причем любого, собирает в промежутках бутылки, которыми и живет. Читает Гете у приемных пунктов стеклотары и на вокзале, где иногда и спит. Милиция ее часто арестовывает и исследует на беременность, при наличии ее – прерывает. По слухам Марию все же препроводили в зону, обвинив в распространении венерических заболеваний. Она и там читает непонятные никому на неведомом языке стихи немецких романтиков.
Дно живет отбросами. Оно копошится на свалках, выбирая то, что можно сдать и за копейки продать, а также одеться в тряпье и обуться в рвань. Оно бегает, собирая бутылки, стеклянную посуду, макулатуру, тряпье. При этом набрать несколько рублей на сборе и сдаче – большая удача, тут и конкуренция, и грошовые цены – килограмм тряпья – б копеек, бумаги – 2, бутылка 20 копеек, пузырьки от лекарств по копеечке. А тут еще дополнительные проблемы – бутылки принимаются не все, а только винные и водочные, из-под шампанского и импортного вина сдать нельзя. Да и как сплавить посуду? То приемщик пьян, то склад затоварен. Чтобы пять рублей заработать, надо сдать 25 бутылок, а их надо насобирать, затем вымыть горячей водой, соскоблить этикетки, горлышко проверить, требуется без скола. Бутылки из-под масла, олифы, растворителей, аммиака и ацетона надо промыть с содой и прочистить ежиками. С приемщиком требуется блат заиметь. А как? Надо ему помогать – разгружать ящики, нагружать машины, материть посетителей, выпивать тут же и так жить. Макулатуру и тряпье меняют на книги – тоже блат необходим. Макулатура и тряпье должно быть личное – книги, поношенная одежда, газеты, журналы, ватные матрасы. Государственное приему не подлежит – это бланки, папки, книги с печатями библиотек. Да еще надо помухлевать – положить в пакет что-нибудь тяжелое, слегка подмочить бумагу. Принимают макулатуру на талоны вечерами и в субботние дни. У каждого приемщика, а это блатная, доходная работа, свои кореша-паразиты. Они выуживают из макулатуры стоящие книги, из тряпья выпарывают годные пуговицы и замки.
Говорят, что уборщики спортивных трибун, собирая бутылки, покупают автомобили, а капитаны, возвращаясь с арктических широт, трюмы забивают стеклотарой и за счет этого процветают. Отдельные удачники возможно обогащались стеклом, макулатурой и тряпьем, но бичи-ханыги никогда. При хороших ногах и знании «дислокации посуды» в большом городе в месяц насобираешь в пределах сотни рублей. Но на нее не попьешь, не проживешь. А где жить бездомному бичу-бомжу? Дума не из легких. По вокзалам шныряют менты, которые проверяют документы, а при отсутствии оных загоняют в приемники для выяснения личности. Там в течение месяца кормят и под охраной вывозят на грязные работы – чистить улицы, туалеты, склады. В Союзе нет ночлежных домов. Многие бичи переходят на кошачий сон, не спят, а кемарят у любого теплого места, у любой обогревательной трубы и батареи. Тепло – это жизнь и еда. Счастливчики становятся «танкистами» – заползают в тепло-водо-газо-канализационно-распределительные бункеры и там ночуют в обнимку с ржавыми трубами и вентилями, там гибнут при авариях, топятся, варятся, травятся, сгорают, замерзают, тонут. Живут люди-бичи где придется – в старых погребах, ящиках, трюмах списанных судов. При большом везении пристраиваются к старушкам-вдовушкам и старичкам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66